Маргарита Разенкова - Девочка по имени Зверёк
Приблизившись к столу Гнея Домиция и его главных гостей, Марк замешкался и остановился, лихорадочно соображая, как вступить в беседу после положенного приветствия. Но тут сам Гней Домиций заметил его. Как заметил с опытностью пожилого человека колебания и нерешительность, без сомнения легко читаемые на лице Марка. И великодушно пришел на помощь.
– Марк! – окликнул он радостно, будто Марк собирался прошествовать мимо. – Могу я попросить тебя подойти к нам? – И, обратившись к своим знатным гостям, добавил, представляя Марка: – Это Марк Витилий Гаэлиан, приемный сын и воспитанник Луция Гаэлия, из всадников. Друг моих сыновей, немного поэт, немного повеса, он оживляет наши вечера своим искрометным юмором и неунывающим духом! Мы все любим его. Марк, дорогой, не смущайся! Не подаришь ли ты нам, старикам, несколько минут общения?
У Марка заколотилось сердце.
– О да! Конечно! С огромным удовольствием! – И, чтобы не лукавить, добавил: – Я сам хотел, прости меня, господин Домиций, обратиться к тебе и твоим достойным гостям, если это не помешает вашему отдыху.
Он выпалил это, глядя не на Гнея Домиция, а на Публия Сципиона, который поднял склоненную над столом голову и повернулся, чтобы лучше рассмотреть подошедшего. Марк неожиданно испугался: странный образ мелькнул в его сознании – что над простыми кушаньями, выбранными Сципионом из всего обильного угощения, вдруг «взойдет», как торжественное светило, неприступный лик консула-триумфатора. И возникнет досадный, неприятный диссонанс: непритязательность и простота блюд – и выражение лица великого полководца!
Но в тот же миг на Марке остановился взгляд Сципиона – приветливо и открыто, просто и дружелюбно.
* * *«На следующее утро Валерий спросил меня, интересный ли получился разговор. Он разыскал меня на берегу Тибра; помнишь, там есть одно уединенное место (мое любимое), где совершенно не слышен шум города, а река делает красивый плавный изгиб. Я просидел там всю ночь без сна и побыл бы один еще немного, но объявился Валерий с требованием немедленно пересказать разговор со Сципионом. Если бы он приступил ко мне с этим накануне, когда мы расходились с пира, я бы ничего не смог толком ответить, так как пребывал в тот момент в глубочайшей задумчивости, граничащей с ошеломлением или даже потрясением!
Я получил, что хотел, и даже, кажется, больше, чем надеялся. Хотя и не задал всех своих вопросов (о судьбе и прочее). Но дело не в этих моих несчастных вопросах, многие из которых истаяли, как клоки тумана под лучами восходящего солнца. Дело – в воздействии самой личности Публия Корнелия Сципиона. Мощь и обаяние этого человека – вот то самое „солнце“, что рассеяло „туман“ моей души. Мы говорили о судьбе, о снах, о стоицизме, о книгах, о путешествиях. И о поэзии тоже, разумеется, – обо всем сразу и вперемешку, так, как я и спрашивал. Я не знал, сколько времени он захочет мне уделить, поэтому поначалу был несколько нелогичен и тороплив. Ты, Гай, несомненно, исправишь меня: „Не тороплив, Марк, а – напорист!“ Кажется, я действительно был напорист. Сципион, конечно, это заметил. И знаешь, что он сделал? Он не рассердился, не сдвинул брови, не съязвил и не оттолкнул меня! Он просто сказал: „Если мы не успеем договорить здесь, ты всегда можешь зайти побеседовать ко мне домой“. Его спокойствие передалось мне и вразумило быстрее и лучше, чем… Понятно, с кем я сравниваю. В общем, я жадно спрашивал – Сципион отвечал, а еще говорили его друзья, Га й Лелий, поэт Люцилий и этот грек, философ Панетий. Что тоже было безумно интересно!»
* * *Ночью, не замечая холода, Марк обдумывал все то важное, что почерпнул из беседы. И размышлял не только о глубине ответов Сципиона, не только о широте его познаний, но и о его открытости, дружелюбии, простоте и скромности, о чем раньше столько слышал, и в чем великодушная Фортуна позволила ему убедиться лично.
Публий Корнелий Сципион Африканский Младший – он беседовал с Марком как с равным! И не мелькнуло ни доли высокомерия, ни тени превосходства! Ни на малейшее мгновение цензор Рима не обнаружил, насколько более высокое положение он занимает по сравнению со своим молодым собеседником! Марк был подкуплен, заворожен простотой и задушевностью того, перед кем трепетали коварные карфагеняне, и смирялся сам Вечный город.
Уже через несколько минут разговора Марк почувствовал себя настолько непринужденно, что легко произнес старательно заготовленную фразу:
– Не будет ли большой дерзостью с моей стороны, господин цензор, если я позволю себе задать Вам несколько вопросов, чрезвычайно для меня важных?
– Конечно, дружок, – очень просто ответил Сципион, – спрашивай. Надеюсь, твои вопросы не окажутся скучными!
Вот и всё, так просто: «Конечно, дружок»! А затем, едва Марк начал, улыбнулся его нетерпению и добавил:
– Не торопись. Если мы не успеем договорить здесь, ты всегда можешь зайти побеседовать ко мне домой. Я часто принимаю по утрам… – Сципион ободряюще кивнул, поощряя своего молодого собеседника.
– Спасибо, я не буду торопиться!
– А я уточню – уж очень быстро ты говорил! – твой первый вопрос был о судьбе? Ты хочешь знать, верю ли я в судьбу?
– Да, – кивнул Марк. – А еще – как узнать свою судьбу?
– Ты начал быстро, с наиболее сложного и с самого, как я догадываюсь, для тебя важного. Сразу видно, промедления не в твоей натуре!
Марк с сокрушением вздохнул.
– Ничего-ничего. – Сципион снова доброжелательно улыбнулся: – Это не всегда плохо. А в судьбу я верю. Но расскажи-ка мне в двух словах о себе.
Марк, стараясь не отвлекаться на пустяки, с удовольствием рассказал, кем были его предки, кто и при каких обстоятельствах усыновил его, как любит учиться новому и кто его друзья.
– Один из них, Гай, мне как брат. Можно сказать, он меня вырастил. Второй – Валерий, с ним мы с детства дружны. Он здесь, мы пришли вместе.
– Ты слышишь, Лелий, – обернулся Сципион к своему другу, – у этого юноши тоже есть друг Гай!
Гай Лелий приветственно поднял чашу с вином, а Сципион спросил Марка:
– А чем ты любишь заниматься?
– О, наверное, ничего особенного: книги, прогулки, беседы с друзьями, уединение в лесу и у Тибра. Море люблю. Я никогда не путешествовал, если не считать Сицилии, но, думаю, я бы полюбил путешествия.
– Это замечательно. А из дурного?
– Из дурного? – Марку было что ответить, но уж очень не хотелось, и он замялся.
– Помочь? Подружки, вино, кости…
– Кости. Но я уже дал себе слово, никогда больше не играть!
– Сдержишь? Вижу, что да. У тебя хватит сил. А чего не любишь?
– Как римлянину мне стыдно сознаться, цензор, но я скажу: политику и войну. Мне даже на Форуме бывать… трудно.
Сципион, как ни странно, кивнул ободряюще:
– Признаюсь и я тебе, Марк: я сам в молодости практически не появлялся на Форуме. Да-да!
– И еще, – Марк подумал, что без упоминаний о поэзии все же не обойтись, и принудил себя добавить: – Я иногда пишу стихи. Это, верно, тоже следует отнести к недостаткам?
Тут в беседу со смехом вступил поэт Люцилий:
– Если твоя поэзия дурна, твое увлечение, безусловно – порок! Тогда бросай ее незамедлительно!
– Я не смею судить о ней сам.
– Прочти нам, если тебя не затруднит, что-нибудь на свое усмотрение.
Собравшись с духом, не размышляя и не выбирая, Марк прочел пару од и несколько эпиграмм – может быть, не самое лучшее. Но ни Сципион, ни Люцилий, к вящей радости Марка, порицания не высказали.
– В общем, неплохо! – заметил Люцилий. – В некоторых местах несколько растянуто, немного подражания Теренцию, – в этот момент он заговорщицки улыбнулся Публию Сципиону и Лелию, – а в общем, слог твердый, и недурная, я бы даже сказал изящная, латынь! Как ты находишь, Публий?
– Согласен. Замечу, однако, – он обратился к Марку, – что, по моему мнению, поэзия – обычное занятие юношеских лет, в противном случае – это судьба, дело всей жизни. Здесь нельзя ошибиться и остановиться надо вовремя. Как Теренций. – Сципион на мгновение обернулся и вернул заговорщицкий взгляд Люцилию. Потом снова заговорил с Марком: – Помнишь, что сказал Аристофан? «Комедийное дело не шутка, а труд!» Отнесу это ко всей поэзии. Не думаю, что это твоя судьба, Марк.
– А как Вы полагаете, – с трепетом приступил Марк с новым вопросом, – можно ли испытать судьбу с помощью гаданий? Ответит ли она? Стоики в это верят свято. И все же я сомневаюсь: можно ли прикоснуться с помощью особых приемов к предначертанному Высшим Промыслом?
– Можно ли испытать судьбу в гаданиях? Думаю, да, но при условии, что и «особые приемы» дарованы Свыше.
– Твой отец, Сципион, был авгуром! Поэтому твоя вера естественна, – строго вставил грек Панетий.
– Конечно. Но ведь мне и самому неприятен религиозный скептицизм! – спокойно парировал Сципион. – Вот и мой друг, Га й Лелий, разделяет и веру предков, и убеждения стоиков в том, что судьбу можно узнать с помощью мантики, науки о гаданиях.
