Джайлс Кристиан - Ворон. Волки Одина
– Да один этот амфитеатр крупнее любой нашей деревни, – сказал Сигурд, любуясь статуей обнаженной женщины на возвышении у входа. Груди ее выглядели такими пухлыми и мягкими, что так и тянуло забраться туда и проверить, точно ли они из камня. Рядом с женщиной стояла статуя мужчины, от которой остались только ноги и нижняя часть тела. Я мрачно усмехнулся, представив, как какого-то римлянина расплющивает гигантским обломком статуи, упавшим с неба.
– Сколько человек должны встать друг другу на голову, чтобы достать до верха? – спросил Сигурд.
Улаф оттопырил нижнюю губу, почесал бороду, глядя на высокие стены и прикрывая глаза от полуденного солнца.
– Тридцать? – предположил он.
Сигурд кивнул, довольный ответом.
– Но, боги мои, как? Ворон, ты у нас мыслитель, как люди могли такое построить?
Я пожал плечами. Мимо, рыгая вином и чесноком, прошли два воина с татуировками на лицах.
– Разве что с помощью своих богов, Дядя, – ответил я.
– Ха! – Улаф махнул рукой. – Вот я себе бражный зал построил, но что-то ни Фрейя, ни Хеймдалль, ни Тор не помогали мне доски прибивать. А ведь мы принесли в жертву лучшего быка. Помнишь, Сигурд?
– Да, Дядя, – с улыбкой отозвался ярл. – Халльдор еще тогда с крыши свалился.
– Не везло бедняге, – сказал Улаф, вспоминая бедного Халльдора, которого Сигурд избавил от страданий.
Казалось, это было так давно…
– Ему бы понравилось в Риме.
– Будет что рассказать ему при встрече в чертогах Одина, – пообещал Сигурд. – И Бьорну, и остальным.
– Ну? – Брам похлопал Улафа по плечу. – Мы собираемся целый день нюхать чесночную вонь или зайдем внутрь? – Он кивнул в сторону отца и сына, которые, пригнувшись, прошли за руку под грудастой каменной женщиной.
Оставив позади суету города, мы вошли на арену – и сразу же почувствовали, что воздух там густ от неведомых чар, будто ячменная похлебка.
– Сиськи Фригг, – проворчал Улаф и потянулся к рукояти меча, висевшего на поясе.
Сигурд присвистнул. Глаза его блестели, а у меня из груди разом вышел весь воздух, будто ее чем-то пронзили. Я покачнулся и чуть не упал.
– Да здесь, наверное, весь Рим собрался, – выдавил я.
Внутри Амфитеатр Флавиев поразил меня еще больше, чем снаружи. Тысячи людей стояли в проходах или сидели на каменных скамьях вокруг пустой середины, на которой поместилось бы пять Эбботсендов. Шумящая толпа не заполнила амфитеатр даже наполовину. Слепо следуя за идущим впереди человеком, мы шли по темному, пахнущему сыростью коридору, где голоса гулким эхом отлетали от холодных стен. Потом долго-долго поднимались по каменным ступеням. Было так жутко, что шевелились волосы на затылке и леденела в жилах кровь. Ноги впереди идущих шаркали по древним камням; казалось, что мы – мрачная процессия павших воинов, забытых Одином на поле боя и бредущих в загробный мир. Полутемный лабиринт прорезали полосы света, и наконец одна из них привела нас к какому-то выходу. Выяснилось, что мы поднялись на одну треть гигантской чаши амфитеатра. Пошатываясь и щуря глаза от яркого полуденного солнца, я коснулся потрепанного пера у себя в косице – перо это когда-то вплела мне в волосы Кинетрит.
Вдоль каменные трибуны разделялись низкими перегородками и извилистыми проходами, а поперек – рядами ступеней, выныривающими из таких же подземных коридоров, как тот, через который пришли мы. Они, как черные пасти, изрыгали потоки зрителей, которые растекались по изъеденным временем скамьям. Зрители шумно занимали места, приветствовали знакомых на других ярусах, потирали руки в предвкушении зрелища или изумленно оглядывали амфитеатр.
– Гудеж такой, будто улей пнули, – сказал Брам Медведь, сталкивая со своего пути толстого римлянина.
Тот гневно обернулся, но, увидев Брама, отошел и миролюбиво поднял руки.
По краю арены тянулись навесы, деревянные лачуги и даже несколько каменных часовен, рядом с которыми были вкопаны в землю кресты. Судя по ямам, кускам древесины и обломкам кирпича, на арене до недавнего времени стояли дома – то, что от них осталось, было свалено в кучи у стен.
– Здесь кто-то жил. – Я вопросительно поглядел на Грега. – Куда они делись?
– Более трехсот лет назад арену забросили, и тут поселились люди, – ответил он. – Может, им заплатили, чтоб они ушли… Хотя навряд ли.
Где-то внизу протрубил рог.
– Начинается, – пробормотал Улаф.
Гул на трибунах снизился до шепота, тысячи глаз устремились на арену. Снова протрубил рог, на этот раз дальше и тише.
– Я должен уйти, Сигурд, – сказал Грег.
Он осенил себя крестом, и я сразу же вспомнил об Эгфрите. Монах с нами не пошел, сказал, что лучше посмотрит храмы, а именно церковь, под которой похоронили святого Петра. Насколько я понял, Петр был у Христа кем-то вроде Улафа у Сигурда, и христиане по-прежнему ему поклонялись, хотя от него уже и пука не осталось.
– Куда это он? – спросил Брам, кивая на уходящего Грега; мгновение – и тот скрылся в толпе.
– Перекрестился и удрал, как мышь из горящего амбара, – ответил я.
– Ну и дурень, пропустит самое интересное. – Брам вновь уставился на арену.
Туда вышли трое. Казалось, все происходящее удивляет их не меньше, чем зрителей, хотя уж они-то точно знали, что сейчас будет. Двое держали в руках оружие – им предстоял бой. Один, крупный и светловолосый, походил на норвежца или датчанина. Другой, смуглый и черноволосый, был ростом невелик, но мускулист и передвигался легкой поступью охотника. Третий, тоже смуглолицый, судя по всему, принадлежал к знати – на нем красовался длинный красный плащ, доходящий до сапог из мягкой кожи. И хотя одежды его были слишком хороши для воина, под плащом угадывался висевший на боку меч.
– Хольмганг? [38] – По тому, как Сигурд произнес это слово, было понятно, что он сам чуть не погиб в таком поединке.
– Да, биться будут, – кивнул Улаф.
Только тогда я заметил, что на первом ряду, всего на два копья выше арены, стоят три человека, вокруг которых толпятся зрители.
– Ставки делают, – пояснил Свейн Рыжий, пробиравшийся к нам сквозь толпу. Он с Флоки Черным и остальными отстал от нас в подземном туннеле. – Мы тоже поставили! – Свейн махнул рукой за спину и широко ухмыльнулся. – Флоки – на мелкого. Сразу же видно, что второй сильнее. Он это овечье дрянцо запросто раздавит.
Флоки с каменным выражением лица разглядывал воинов на арене.
– И куда этот трусливый щенок делся? Хоть объяснил бы, что римлянин говорит, – проворчал Свейн.
Знатный человек на арене, похоже, представлял воинов публике, потому что светловолосый гигант поклонился, вызвав приветственные возгласы. Потом эффектно сбросил коричневый плащ и поднял правую руку, демонстрируя мускулы под кольчугой. Зрители на трибунах взревели. Не обращая внимания на соперника, невысокий римлянин расправил плечи и потряс руками, расслабляя мышцы. На нем был блестящий шлем, украшенный пучком красных лент, колыхавшихся на ветру. Каждую голень закрывали изогнутые железные пластины, а под яркой белой туникой поблескивал чешуйчатый панцирь. Искусно выкованное снаряжение говорило о том, что он – опытный воин.
Противникам было велено взять щиты и встать на некотором отдалении друг от друга. Богач, который обращался к толпе, приблизился к трибунам и отдал какой-то приказ. Тотчас же на арену выбежали двадцать стражей со щитами, копьями и мечами и образовали кольцо вокруг единоборцев – наверное, чтоб не сбежали. Когда осела бурая пыль, снова протрубил рог.
– Не горюй, Флоки, – сказал Свейн, – куплю тебе бурдюк вина с выигрыша.
– Для разнообразия хоть зрителем побыть, – усмехнулся Сигурд в бороду.
Теперь в воздухе пахло не по́том, а битвой.
Поединок начался.
Ни один из противников не рискнул сразу метнуть копье. Они приближались друг к другу и наносили быстрые удары, ища слабые места. Маленький римлянин оказался проворнее: он совершал быстрые выпады в сторону противника, со свистом рассекая воздух копьем. Здоровяк тоже не медлил. Ему было по силам одним махом пробить щит, так что коротышке приходилось очень быстро двигаться. Он перебегал с одного места на другое, чтобы вывести силача из себя, – невозможно сохранить силу удара, если приходится перемещаться. Копья ударяли по щитам, задевали шлемы или отскакивали от кольчуг. Взметывалась пыль, мелькали злобные оскалы, ревела толпа. Копье смуглолицего пронзило силачу правую руку, вырвав кусок мяса, который повис на лоскуте кожи. Я видел, как лицо воина исказилось от боли, но его вопль потонул в разноголосом реве толпы. Мгновение – и кровь залила всю руку, закапала на землю.
– Ох и рассвирепеет сейчас, – сказал Пенда.
Раненый гигант ринулся на обидчика, однако промахнулся – тот резко прыгнул влево и принялся снова совершать выпады, раня противника копьем.
Силач резким движением отбросил щит за спину, чтобы вытереть окровавленную руку. Это был смелый поступок, учитывая проворство соперника, зато без щита он мог наносить удары обеими руками.
