Михаил Веллер - Наш князь и хан
А теперь ступай в Москву, за каменные стены. На рубаху холщовую надень армяк, на армяк кольчугу В руку копье возьми. Выпей вина, выпей браги, нынче платить не надо. Зашумело в голове? Теперь ступай на стену, с татарами погаными разговаривать. Явились не запылились. Звали их сильно. Что ты ему вниз скажешь?
– Трах-шарах-мать! А чего царю у нас надобно? С чем пожаловал? Чего сулит? Знаем мы ваши милости, потом голову ищи по кустам. Живем мы себе, никого не трогаем, и вы нас не трожьте. Ступайте с Богом, земли у вас достаточно!
– Ты знаешь, что тебе за такой разговор будет? Что вам всем за неподчинение воле царя будет?
– А ты меня сначала достань, падаль! Иди сюда ближе – поцелуй меня в зад!
А уже заводятся оба, крик с хрипом, кровь в лицо:
– Дорого вам это обойдется, дети больной суки! Где князь?! Давай его сюда!
– А и хрен его знает, кудыть он делся! Тебе надо – ты и ищи!
Не договорились, короче. Вот и весь дипломатический ритуал. Вот и все «поиски князя».
Что доложить Тохтамышу?
«Ворота не открывают».
Что ответит Тохтамыш? Выдержав равнодушную паузу, не шевельнув ни единой складкой лица, как подобает властелину:
«Взять город».
Что делать?
Брали двое суток. Не берется. Людей теряем. Хорошие стены русские построили. Ну – как поступить дальше, товарищи имперские монголоиды?
Можно продолжать. Не исключено – возьмем стены. Хотя вряд ли. И людей много потеряем.
Можно разбить лагерь и ждать технику и подкрепление из Орды. Перейдем к правильной осаде. Чуть раньше или чуть позже – возьмем. Это наверняка.
Но тут таится ряд опасностей.
Первая. Если литовские войска подойдут и ударят – это осложнит положение. У Литвы большая военная сила. С ней сейчас не надо связываться. Можно потерпеть поражение. И потерять Московское княжество. Более того – можно потерять лицо в глазах русских князей. Уважать перестанут, бояться перестанут, на сторону глядеть будут. Можно потерять весь Русский улус. Этого допустить нельзя.
Второе. Если Тверское княжество присоединится к войску Литвы. Тверь пронырлива, коварна.
Третье. Где-то Владимир Серпуховской с дружиной бродит. Мы у него Серпухов сожгли по пути сюда. А у него все законные права на московское княжение после Дмитрия. Если явится и мечом претендовать будет – еще и с ним разбираться вдобавок ко всем прочим.
В цейтноте мы, товарищи генералы. Что? – в шахматы не играете? Это не важно. Времени у нас нет! Мы чем выигрываем? Скоростью. Движемся молниеносно, наносим удар где выбрали и когда выбрали. Потому что если все наши враги объединили бы все свои силы против нас – мы бы и сейчас табуны пасли за Керуленом… если б уцелели.
Блицкриг! Что – и немецкого не знаете? О Небо, с кем приходится выигрывать войны… Нам нужно самое быстрое решение! Чтобы разобраться с Московией – сейчас! Сразу! Завтра же!
Хотелось бы услышать мнение начальника отдела спецпропаганды.
– Ну а чего тут думать? Выманить. Запудрить мозги. Усыпить бдительность. Убедить, что мы против них ничего не имеем. Обещать что угодно – свободу, безопасность, сохранность имущества. Хотят другого князя – да пусть хоть спят с ним по очереди. Короче – дать всем все.
– А поверят?..
– А куда они денутся? У них выбор между смертью и надеждой, великий хан. Только сильный воин изберет почетную смерть в бою вместо призрачной надежды на спасение. Они не такие воины. Они поверят в то, во что люди всегда хотят верить.
– Надежды мало. Должна быть уверенность.
– Великий хан прав. Я позабочусь об этом.
Разрешение недоразумения
(Малая группа знати на дорогих конях приближается к стене на расстояние голоса, маша в знак мирных намерений бунчуком.)
– Эй, вы, там, на стене! Кто говорить будет?
– А ты кто таков?
– Василий Дмитриев сын, князь Суздальский.
– А это с тобой что за хрен с горы?
– Из пасти-то не воняй, досюда слышно. Это Семен, брат мой, князь.
– Чего надобно, татарская дубина?
– Погоди лаяться. Меня царь отправил.
– А ему чего?
– Непонятка вышла! Перетереть надо.
– Ну дак между ног и три сильней! Уже пробовал?
(Со стены – «Бру-га-га!»)
– Вы скажите, а то непонятно: чего Дмитрий, князь ваш, не показывается, говорить не хочет? Боится? Вас вперед себя умирать посылает?
– Да нету его на Москве! Говорили уже!
– Не верит царь. Боится Дмитрий его суда. Знает свою вину. Страх его взял пред царевы очи предстать, так говори по чести.
– Уехал он из города! Нету! Ну говорю же!
– А чего ж он уехал? Знает свою вину перед царем! Налог не платил, слушать не хотел! А вы его зачем покрываете?
– Это мы его покрываем?! Да мы его вообще вон прогнали!
– Что значит – прогнали?! Как прогнали? Князя?! Куда?..
– Да и хрен его знает, где он есть! Не ведомо то нам! Куда бежал – там пусть и сдохнет!
– Ничего себе дела!..
– Семка, стой, не лезь… Так ты баешь, что князя в Москве нет?
– Так а я тебе о чем!
– И вы эти все дни бились без него?
– Ну.
– Побожись!
– Вот те крест!
(На стене крестится. Под стеной чешет затылок…)
– Да царь-то к Дмитрию пришел! Его наказать хотел! Вы-то при чем? Вас ему на что? Это царское дело, не ваше! Так а вы чего тогда в стенах-то затворились?
– Так а татары ратью подошли. Серпухов вон сожгли. Народ от них бежал.
– Серпухов разорили, потому что Владимир-князь там был. А он Дмитрию брат. А как Владимир бежал – на Серпухов царь другого князя поставит. Вон его, понял?
(Василий Кирдяпа указывает на Семена. Семен важно кивает головой. Рыжая кобыла под ним пляшет, застоявшись.)
– Нам ставить князя не надобно. У нас уже есть новый князь.
– Но-овый?! Это кто ж будет?
– Остей Дмитриев сын. Дмитрия Ольгердовича. В Переяславле что сидит.
– Из гедиминовичей, што ль?
– Ну.
(Братья внизу переглядываются, разводят руками, отъезжают и совещаются с татарской свитой, что-то ей втолковывая. Возвращаются к переговорам. На стене собрался народ, тянут шеи, вслушиваются.)
– Так вы не за Дмитрия бились?
– Да нам хоть он шею сломай! Царь его накажет – народу только в радость.
– Так чего вы сразу-то не объявились? Что против Дмитрия? Значит – вы же за царя?
– Ну. Выходит так… Чего же…
– И Дмитрия неугодного сами прогнали?
– Ну.
– И нового себе князя позвали?
(Наверху прежний переговорщик, в боевой броне, отодвинут властной рукой. На стене появляется меж зубцов разодетый боярин в шлеме с насечкой и берет переговоры на себя.)
– Наш новый князь готов слушать, что скажет царь.
– Так надо же, чтобы ваш князь ярлык от царя получил!
(Начинается осторожное выяснение условий, на которых Тохтамыш признает Остея князем Москвы и вернет москвичам свое расположение. Складывается, вроде, так, что можно договориться и решить дело миром?..)
Летопись как код
Ведь примерно так, ученые джентльмены, в общем и целом – только так и никак иначе. Насчет летописей – понимать же надо: пергамент дорог, с чернилами и пером надо обращаться крайне осторожно, а в подробностях все происходящее записать невозможно, нет таких ресурсов людских и технических.
Есть масса работ по церковнославянскому и древнерусскому языку. Но не существует работ по стилю летописного изложения в связи с техническими возможностями. Специфика этого стиля не осознана, не исследована. А ведь она сродни сегодняшнему твиттеру – количество знаков минимизируется. Сообщение об отдельном событии или поступке порой до ужаса напоминает нашу SMS – эсэмэску. Экономим информационно-графическое пространство как можем, условившись о сокращениях.
А технические сокращения текста, экономия графического оформления информации, рождает свою эстетику. То есть. Любой письменный язык отличается от устного. По отношению к устному письменный язык всегда условен. Начиная с того, что линейным начертанием мы условились изображать фонемы через буквы.
Краткость изложения ведет к концентрату содержания. Выражаясь научно: чем выше степень кодирования текста – тем выше семантическая нагрузка на единицу текста.
Пример. Летописец не может написать историю Второй Мировой войны в ста томах. Он может только в одном. Причем с современной точки зрения – нетолстом. Поэтому он начнет с фразы: «Вторая Мировая война началась 1 сентября 1939 года нападением Германии на Польшу». Чистая правда. И далее в том же духе.
Но. Он не может написать о создании Германской империи Бисмарком, о Первой Мировой и Версальском мире, о становлении национал-социализма и сталинизма, о Мюнхене и секретных протоколах Молотова-Риббентропа, о мечте Черчилля стравить Третий Рейх с СССР и мечте Сталина стравить Третий Рейх с Англией и Францией – и о многом-многом еще. Летописец не может объять необъятное. Причины, мотивы, истоки, цели – вместо комплексного исследования взаимосвязей летописец консервирует краткое перечисление узлов исторического сюжета. Изредка расцвечивая повесть яркой деталью. За каковой бесценный труд ему огромное спасибо и молитва за упокой души.
