Владимир Першанин - Пограничники Берии. «Зеленоголовых в плен не брать!»
Мотоциклист не успел погасить скорость. Мощный, новейшего образца «цундапп» с массивными рамами, сделанными специально для русского бездорожья, завяз в песке. Пулеметчика сильно ударило грудью о край коляски. Он потянулся к своему МГ-34, но перед глазами сверкнула вспышка. Его застрелил в упор набежавший красноармеец.
Фельдфебель и его группа отстреливались до последнего. Понимая, что карабинами русских не остановишь, он дал команду:
– Гранаты к бою!
И первым выдернул запальный шнур. Метнули гранаты еще двое-трое. Но команда запоздала, все они были заколоты штыками хлынувшей к орудиям пехотной цепью. Остальные побежали – слишком жутко и неотвратимо приближалась смерть в виде отточенных, как жало, штыков.
– Трусы! Вас убьют, – ворочался тяжело раненный фельдфебель, сумев достать и выдернуть запальный шнур еще одной гранаты.
Она взорвалась возле его руки, изрешетив осколками тело и убив красноармейца, пытавшегося достать его штыком. Разбегавшихся артиллеристов догоняли ударами штыков, а тех, кто убегал слишком резво, расстреливали в спину.
Остатки расчетов сгрудились возле своих (точнее, трофейных) пушек. Они не имели права бросать вверенные орудия. В любой армии мира за это отдают под суд и не щадят провинившихся.
Артиллеристы, так азартно и безнаказанно посылавшие снаряды в окруженных русских, оказались не готовы к внезапной атаке. Они представляли, что творится в изломанном, разбитом взрывами лесу, как прячутся в щели недобитые солдаты Сталина.
Когда из горящего, переломанного снарядами леса выскочили атакующие казаки, пограничники и красноармейцы, немецкие артиллеристы прозевали начало неожиданной атаки. Однако быстро организовали отпор и выбили осколочными снарядами едва не половину наступавших.
Но волна русских, которым нечего было терять, захлестнула артиллерийские позиции с такой яростью, что их ничто уже не могло остановить.
Началось уничтожение расчетов – месть за безжалостный артиллерийский огонь и погибших друзей. Костя Орехов длинными очередями свалил троих из гаубичного расчета. Еще двоих артиллеристов закололи красноармейцы комбата Зимина.
Политрук Зелинский, не рискуя приблизиться к капониру, откуда стучали ответные выстрелы, всаживал в щит «трехдюймовки» длинные очереди. Пули звенели и рикошетили, выбивая снопы искр. Увидев Журавлева, устыдился собственной нерешительности и бросился было вперед.
– Постой, – дернул его за руку здоровяк Лыков.
Сопя, взвел гранату и бросил ее в капонир. Оттуда выскочили трое артиллеристов. Зелинский нажал на спуск, но прозвучал лишь один выстрел – диск опустел.
– Куда ж ты лез? – крикнул Зиновий Лыков.
Бросил вслед еще одну гранату, но немцы уже исчезли. Несколько человек прыгнули в грузовик, водителя застрелил Журавлев, остальных закололи штыками.
Саперы-лейтенанты Кондратьева, заранее разделенные на группы, взрывали толовыми шашками орудия. Но взвод был саперно-строительный, многие были призваны недавно и с взрывчаткой дела не имели.
Получалась бестолковщина. Упаковка двухсотграммовых шашек, привязанная к замку «шестидюймовки», рванула с такой силой, что убила не успевшего укрыться сапера. В другом месте под взрыв подсунулся красноармеец, собиравший трофеи.
Его отшвырнуло, сломало руку. На помощь Кондратьеву пришел капитан Журавлев. Обоих торопил комбат Зимин.
– Быстрее!
Немцы подогнали бронетранспортер и открыли огонь. В его сторону развернули легкую полковую пушку и отогнали снарядами. Раненых погрузили на грузовик, нашу полуторку ГАЗ-АА, дважды сменившую хозяев.
– Вывози раненых, – приказал политруку Журавлев.
– Я с вами останусь, – упрямо мотал головой Зелинский. – Отходить с боем придется. Я буду воевать.
– Ложись, – пригнул его к земле Кондратьев. – Сейчас рванет.
Заряд тола, заложенный в ствол шестидюймовой гаубицы, развернул его лепестком. Второй заряд смял орудийный замок.
Из отсечного хода выскочил прятавшийся там артиллерист. Сначала поднял руки, затем, видя, что русским не до него, бросился убегать. Лыков выстрелил, промазал и засвистел вслед:
– Уноси ноги, урод фашистский!
Невесть откуда появился помощник по комсомолу старший политрук Усанов. Щека была свезена, гимнастерка покрыта засохшей кровью, исчез автомат, но выглядел главный комсомолец бодро.
– Ты ранен? – спросил Кондратьев.
– Так, немножко, – отмахнулся рослый политрук. – Мотоцикл подбили, товарища насмерть ранило, а я от фашистов отбивался. Два диска выпустил, врезал гадам.
Федор Зимин внимательно оглядел политрука. Тот стушевался. Комбат был проницательным человеком и следил за ходом боя.
– Не ври. С твоего мотоцикла пулемет стрелял и пограничник из самозарядки.
Адъютант Зимина, шустрый худощавый парнишка, сбегал и принес ручной пулемет и автомат Усанова. Диск ППШ был полный.
– Там трое убитых. Винтовку я брать не стал, ложу переломило.
– Так где ты околачивался, Усанов? – повернулся к нему комбат. – Под мотоциклом отлеживался?
Федор Зимин произнес фамилию комсомольского вожака очень четко, растянув согласную «с», отчего фамилия политрука прозвучала издевательски. Бойцы засмеялись.
– А ведь тебя шлепнуть за трусость следует, чтобы другим неповадно было.
– Это второй диск, – в отчаянии выкрикнул Усанов. – Первый я по врагу выпустил, а второй едва зарядил, а тут меня контузило.
И Зимин, и подошедший Журавлев видели, что политрук врет. Оба не колеблясь бы расстреляли его. Но Усанов состоял в штате политотдела. Следовало доложить комиссару отряда, писать какие-то бумажки, чего оба командира делать не любили.
Не догадываясь, насколько близок сейчас к смерти, Усанов разглядывал исковерканные взрывом тела красноармейца и немецкого фельдфебеля. У немца была оторвана рука, сквозь клочья френча торчала расщепленная кость. Красноармейцу снесло осколками лицо, превратив в запекшийся кусок мяса. Рядом лежали еще несколько убитых, гимнастерки топорщились от засыхающей крови.
– Господи, жуть какая, – подперев по-бабьи подбородок, бормотал старший политрук, мгновенно растеряв свой боевой вид. – Это офицер немецкий? Нашивки серебряные и крест.
Он нагнулся, чтобы снять крест, но его бесцеремонно отпихнул ногой комбат Зимин.
– Это – солдаты. Погибшие. Которые не прятались, как ты. Пошел вон! Впрочем, постой. Полуторку с ранеными надо доставить в санбат. Становись на крыло и гони. Попробуй брось на полдороге!
– Вы что, товарищ комбат. Я…
– Шевелись, обстрел начался.
– Зря ты ему раненых доверил, – сказал Журавлев.
– А куда еще этого урода девать? Довезет, из шкуры вылезет. Ему и свою жизнь спасать надо.
Немцы усилили пулеметный огонь и приближались мелкими группами. Оставшиеся орудия взрывали, как попало. Когда закончились толовые шашки, бросали в стволы гранаты.
Никак не могли осилить массивную «шестидюймовку». Костя Орехов принес канистру бензина, подтащили ящик с пороховыми зарядами и подожгли.
Николай Мальцев возился с грузовиком ЗИС-5, пытаясь его завести. Некоторые шины были пробиты, но хоть на ободах преодолеть эти полтора километра. Кто-то предложил прицепить легкую полковую пушку.
– Она всего девятьсот килограммов весит.
– Дай бог людей погрузить, – отозвался Журавлев.
Пули нащупали цель, начали взрываться первые мины. Зимин уже отправил в сторону леса легкораненых и часть молодняка. Они, пригибаясь, бежали, иногда кто-то падал. Огонь усиливался. Бойцы уже подкатывали «полковушку», собираясь зацепить ее за крюк.
– Пушка легкая, пригодится…
Взрыв подбросил слишком настырного красноармейца. Остальные прыгали в кузов. Втащили неудачливого артиллериста, штаны были излохмачены мелкими осколками. Едва тронулись, как по кузову резанула одна, другая очередь, полетели щепки. Мальцев гнал машину, пригибая голову, пули вышибли лобовое стекло, ранили стоявшего на подножке красноармейца.
Машина слушалась с трудом. Баранку выворачивало из рук, хлопали, тормозя движение, пробитые скаты. На вражеский огонь отвечали очередями «дегтяревых», винтовочными выстрелами. Боезапас к автоматам ППШ израсходовали во время боя.
У опушки леса двигатель заклинило, бойцы бежали, захватив погибших. Разрывы мин плясали вокруг грузовика. Сорвало крышу капота, разнесло деревянную кабину, затем рванул бак и ЗИС-5 вспыхнул огромным костром.
Вымещая злость за свои потери, немцы всадили в него еще несколько мин, раскидав далеко в стороны горящие обломки.
– Валяйте, беситесь! Поздно локти кусать, – кричали бойцы.
– Пушки ваши тю-тю…
Возбуждение длилось недолго. Ну, провели удачный бой, уничтожив полтора десятка своих же собственных орудий, захваченных немцами. Политрук Зелинский насчитал без малого полсотни убитых немцев.
