Александр Дюма - Графиня Де Шарни
В четыре часа пополудни к нему вошел незнакомец и передал записку, составленную в следующих выражениях:
«Исполнительный совет ввиду дела государственной важности просит гражданина Эджворта де Фирмонта явиться на заседание совета».
Незнакомцу было приказано сопровождать священника: во дворе ожидала карета.
Аббат спустился и уехал вместе с незнакомцем. Карета остановилась в Тюильри.
Аббат вошел в зал заседаний; при его появлении министры встали.
— Вы — аббат Эджворт де Фирмонт? — спросил Гара.
— Да, — отвечал аббат.
— Людовик Капет выразил желание, чтобы вы находились при нем в последние минуты; мы вызвали вас, дабы узнать, согласитесь ли вы оказать ему ожидаемую от вас услугу.
— Раз король указал на меня, — молвил священник, — мой долг — повиноваться.
— В таком случае, — продолжал министр, — вы поедете со мной в Тампль; я отправляюсь туда прямо сейчас.
И он увез аббата в своей карете.
Мы видели, как тот, исполнив положенные формальности, добрался, наконец, до короля; как Людовик XVI был вызван своими домашними, а потом снова возвратился к аббату Эджворту и стал расспрашивать его о подробностях, с которыми только что познакомился читатель.
Когда он окончил свой рассказ, король предложил:
— Сударь! Давайте теперь оставим все это и подумаем о великом, единственно важном деле: о спасении моей души.
— Государь! — отвечал аббат. — Я готов всеми силами облегчить вашу участь и надеюсь, что Господь мне поможет; однако не кажется ли вам, что для вас было бы большим утешением сначала отстоять мессу и причаститься?
— Да, несомненно, — согласился король. — И поверьте, что я сумел бы оценить по достоинству подобную милость; но как я могу до такой степени подвергать вас риску?
— Это — мое дело, государь, и я хотел бы доказать вашему величеству, что достоин чести, которую вы мне оказали, избрав меня себе в помощь. Позвольте мне действовать по своему усмотрению, и я обещаю все устроить.
— Действуйте, сударь, — кивнул Людовик XVI. Потом, покачав головой, он прибавил:
— Но вам вряд ли это удастся… Аббат Эджворт поклонился и вышел; он попросил дежурного проводить его в зал заседаний.
— Тот, кому завтра суждено умереть, — сказал аббат Эджворт, обращаясь к комиссарам, — желает перед смертью отстоять мессу и исповедаться.
Члены муниципалитета в изумлении переглянулись; им даже в голову не приходило, что к ним можно обратиться с подобной просьбой.
— Где же, черт побери, можно в такое время найти священника и церковную утварь?
— Священник уже найден, — отвечал аббат Эджворт, — я перед вами; что же до церковной утвари, то ее предоставит любая близлежащая церковь, нужно лишь сходить за ней.
Члены муниципалитета колебались.
— Что вас смущает? — поинтересовался аббат.
— А что если под предлогом причащения вы отравите короля?
Аббат Эджворт пристально посмотрел на человека, высказавшего это сомнение.
— Вы только послушайте, — продолжал член муниципалитета, — история дает нам немало примеров такого рода, что вынуждает нас быть подозрительными.
— Сударь! — молвил аббат. — Меня так тщательно обыскали, когда я сюда входил, что вы можете быть абсолютно убеждены: яда я с собой не пронес; ежели бы завтра он у меня вдруг оказался, то это означало бы, что я его получил из ваших рук: сюда ничто не может ко мне попасть без вашего ведома.
Комиссары вызвали отсутствовавших членов и стали совещаться.
Просьбу решено было удовлетворить, но при двух условиях: первое — аббат составит прошение и подпишет его; второе — церемония будет завершена на следующее утро не позднее семи часов, потому что в восемь пленник должен быть препровожден к месту казни.
Аббат написал прошение и оставил его на столе, потом его проводили к королю, которому он и сообщил добрую весть о том, что просьба удовлетворена.
Было десять часов; аббат Эджворт заперся с королем, и они оставались наедине до двенадцати.
В полночь король сказал:
— Господин аббат, я устал; я бы хотел поспать: мне нужно набраться сил для завтрашнего дня. Он дважды позвал:
— Клери! Клери!
Клери вошел, раздел короля и хотел было завить ему волосы; тот усмехнулся.
— Не стоит беспокоиться! — сказал он. Засим король лег и, когда Клери задернул полог кровати, приказал:
— Разбудите меня завтра в пять часов.
Едва коснувшись головой подушки, пленник сейчас же уснул.
Господин де Фирмонт лег на кровать Клери, а тот просидел всю ночь на стуле.
Клери спал беспокойно, то и дело вздрагивая; он услышал сквозь дрему, как часы бьют пять.
Он поднялся и пошел разводить огонь.
Заслышав его шаги, король, проснулся.
— Эй, Клери! Так, стало быть, пять уже пробило? — спросил он.
— Государь! — отвечал Клери. — Многие часы уже отзвонили, а на башенных пяти еще нет. И он подошел к постели короля.
— Я хорошо спал, — заметил тот. — Мне это было необходимо, минувший день меня ужасно утомил! Где господин де Фирмонт?
— На моей кровати, государь.
— На вашей кровати? А где же вы сами провели ночь?
— На стуле.
— Это возмутительно… Должно быть, вам было неудобно.
— Ах, государь! — воскликнул Клери. — Мог ли я думать о себе в такую минуту?
— Бедный мой Клери! — вздохнул король.
Он протянул камердинеру руку, к которой тот припал, заливаясь слезами.
И вот верный слуга в последний раз стал одевать своего короля; он приготовил коричневый камзол, серые суконные штаны, серые шелковые чулки и пикейную куртку.
Одев короля, Клери стал его причесывать.
Тем временем Людовик XVI отстегнул от своих часов печатку, опустил ее в карман куртки, а часы выложил на камин, потом снял с пальца обручальное кольцо и положил его в тот же карман, что и печатку.
В ту минуту, как Клери помогал ему надеть камзол, король достал бумажник, лорнет, табакерку и выложил их вместе с кошельком на камин. Все эти приготовления происходили в присутствии членов муниципалитета, которые вошли в комнату осужденного, как только заметили там свет.
Часы пробили половину шестого.
— Клери! — молвил король. — Разбудите господина де Фирмонта.
Господин де Фирмонт уже проснулся и встал: он услышал отданное Клери королем приказание и вошел.
Король приветствовал его взмахом руки и попросил следовать за ним в кабинет.
Клери поспешил приготовить алтарь: он накрыл скатертью комод, а церковную утварь, как и предсказывал аббат де Фирмонт, комиссары получили в первой же церкви, куда они обратились; ею оказалась церковь Капуцинов в Маре, недалеко от особняка Субизов.
Приготовив алтарь, Клери пошел с докладом к королю.
— Вы сможете прислуживать господину аббату? — спросил его Людовик.
— Надеюсь, что смогу, — отозвался Клери, — правда, я не знаю на память молитвы.
Король дал ему молитвенник, открытый на «Introitus»[58].
Господин де Фирмонт был уже в комнате Клери, он одевался.
Против алтаря камердинер поставил кресло, а перед креслом положил большую подушку, но король приказал ее унести и сам пошел за маленькой, набитой конским волосом, которой он обыкновенно пользовался, когда молился.
Как только священник вошел, члены муниципалитета, считавшие, очевидно, для себя унизительным оставаться в одной комнате со служителем культа, поспешили перейти в переднюю.
Было шесть часов; служба началась. Король выстоял ее от начала до конца на коленях и чрезвычайно сосредоточенно молился. После мессы он причастился, и аббат Эджворт, оставив его помолиться, пошел в соседнюю комнату снять с себя церковное облачение.
Король воспользовался этой минутой, чтобы поблагодарить Клери и попрощаться с ним; потом он возвратился в свой кабинет. Там его и застал г-н де Фирмонт.
Клери сел на кровать и заплакал.
В семь часов его кликнул король.
Клери прибежал на зов.
Людовик XVI подвел его к окну и сказал:
— Передайте эту печатку моему сыну, а обручальное кольцо — жене… Скажите им, что мне очень тяжело с ними расставаться!.. В этом пакетике собраны волосы всех членов нашей семьи: передайте его королеве.
— Неужели вы с ней больше не увидитесь, государь? — осмелился спросить Клери.
Король на мгновение запнулся, словно душа покинула его тело, чтобы полететь к королеве; потом, взяв себя в руки, он продолжал:
— Нет, решено: нет… Я знаю, что обещал увидеться с ними нынче утром; но я хочу избавить их от страданий… Клери, если вы их увидите, расскажите им, чего мне стоило уйти, не поцеловав их на прощание… При эти словах он смахнул слезы. Собрав последние силы, он с трудом прибавил:
— Клери, вы передадите им мой последний привет, не так ли?
