Франтишек Кубка - Мюнхен
Вскоре она нашла место, где застрелился Аугуст Новак, когда она вышла замуж за богача спекулянта Рюммлера. На этой стороне не цвели одуванчики. Магдалена сломала вербовую веточку и положила ее на тропинку, где когда-то впиталась в глину кровь самоубийцы. Она уже была здесь однажды, много лет назад, во время первой мировой войны. Ее привел сюда глухой сторож, который нашел мертвое тело. Тогда она плакала. Сегодня у нее не было слез, чтобы плакать.
Она полезла на насыпь. Несколько раз падала и снова поднималась, цепляясь руками за стебли травы. Забравшись наверх, легла лицом в траву. Магдалена знала, что ночью здесь пройдет скорый поезд в Карловы Вары. И в тот раз, во время войны, когда она была здесь с глухим старцем, после двенадцати из Праги проехал скорый поезд. С того времени все изменилось. Но расписание движения поездов осталось прежним. Она приложила ухо к земле и ждала, когда раздастся далекий гул. Сейчас для нее самым главным было как можно скорее услышать этот гул. Наконец она услышала его. Одновременно до ее донесся гудок паровоза на повороте.
Магдалена встала и вышла на рельсы. Она чувствовала, как дрожит земля. Встала на шпалы, выпрямилась. Рельсы блестели, как облитые маслом. Она отбросила шляпу, та покатилась по насыпи. Волосы ударили ей по глазам. Магдалена зло отбросила их назад так, что заболела кожа надо лбом.
— Последняя боль, — сказала она.
Из темноты с грохотом вынырнула громада паровоза. Казалось, что грохот слышится прямо с неба. Магдалена прикрыла глаза. Резкий гудок пронзил ее мозг.
Она хотела отскочить… Но какая-то беспощадная сила задержала ее. Надвигающаяся буря взметнула ее руки вверх, глаза расширились и остекленели…
40
В Праге у Яна Мартину работы было больше, чем в Париже.
— Направляйте главный удар против Генлейна, — говорил шеф-редактор Лаубе. — Он заявляет о лояльности республике и при этом получает деньги от Гитлера. Посмотрите! — Он показал Яну фотографии. Это были счета Дрезденского банка, выписанные на загадочные имена. — Это конспиративные имена посланцев Генлейна: Себековского, Франка, Нойвирта. Эти фотографии приносят нам немцы из Северной Чехии и эмигранты. Мы будем публиковать эти снимки. Генлейн будет на нас жаловаться. Начнутся процессы. Пан Клоучек снова отличится.
Редакция кишела незнакомыми немецкими писателями. Они продавали сведения об измене Генлейна в каком угодно количестве. Деньги Лаубе давал Каха. Ян писал передовые статьи. В его распоряжение попадали все новые и новые документы: о генлейновском центре в саксонском Плауэне, о контактах через Вену, о сыновьях профессора Спанна.
— Работать, работать! — покрикивал шеф-редактор. — Один процесс за другим.
Генлейн жаловался. Но процессы откладывались.
Редактор Кошерак ходил как во сне.
— Эти суды уже ни к чему, приближается потоп! — сокрушенно говорил он библейскими словами. — И не будет никакого Арарата!
— Пишите, пишите! — приказывал Лаубе. — Газета — вот ваш Арарат!
— Аммер возвратился из Парижа, — сообщал Кошерак. — И в Париже уже фашизм.
— Всюду он есть, везде выиграет, но у нас — нет! — кричал Лаубе.
— Аммер говорит, что аграрии скоро запретят нам писать против Генлейна. Генлейн-де живет в демократическом государстве и имеет право на политическую агитацию. Так утверждают Беран и Годжа. А также некоторые господа из Града. Демократы.
— Бессмыслица. В таком случае Генлейн быстро бы сплотил всех немцев в республике в одно целое.
— Он еще сплотит.
— Что говорит Аммер о Прейсе?
— Прейс снова поедет в Германию!
— Что он там будет делать?
— Он хочет поговорить с Папеном. Посетит концерны. Одним словом, будет вести переговоры!
— От имени кого?
— Прейс уже сильнее Града. Он внушил Граду, что рабочие могут восстать. А Прейс ни за что на свете не разрешит, чтобы росла заработная плата. Социал-демократы слушаются аграриев. Думаю, что мы недолго будем писать против Генлейна.
— До самого конца, пан Кошерак! Я в концентрационный лагерь не пойду, пан Кошерак!
— Они перетаскивают через границу наших людей.
— Кого?
— Выманили в Дрезден банкира Рюммлера и арестовали там его. Он умер по пути в Дахау. Его жена бросилась под поезд в Стромовке. Если они захотят, то могут вытащить нас и из этой редакции.
— Пан Кошерак, перестаньте пророчествовать…
— Они будут убивать, пан шеф-редактор.
— Идите работать…
Они убивали на самом деле! Умирали загадочной смертью министры и дипломаты. В Париже вспыхнуло и погасло восстание «Огненных крестов». В Румынии купалась в крови «Железная гвардия». Фашисты захватили власть в Болгарии. Малая Антанта закачалась. Венгрия вела кампанию, направленную на ревизию послевоенных границ. Английские лорды ей симпатизировали. Хорватские террористы скрывались в Италии. Муссолини грозил кулаком через Адриатику. Тлели искры в Испании. На венских улицах происходили целые сражения.
И тут в Париже вспомнили, что на востоке есть страна, которая бы могла спасти мир. Та страна, которую Гитлер хочет разбить и закабалить. На место Германии, которая вышла из Лиги Наций, Париж стал усиленно приглашать Москву.
— Вы были во Франции, хорошо знаете обстановку в этой стране. Барту сейчас находится в Праге, вам надо встретиться с ним, — сказал пан шеф-редактор Лаубе. Он снова был на коне, смеялся, потирал руки:
— Будет договор Париж — Прага — Москва! И Гитлер может идти ко всем чертям!
По Велкопршеворской площади под чахлыми липками прохаживался тощий старик с бородкой ученого, в черном пиджаке, круглой шляпе на седой голове, в пенсне. Он останавливался и фотографировал с разных сторон дворец французского посольства, старый Букойский дом с прекрасным фронтоном, обращенным к Кампе и древней водяной мельнице. Этим стариком был Луи Барту, приехавший с визитом в Прагу.
Французский посол Леон Ноэль сидел в кабинете и смотрел в окно на цветущие каштаны в Букойском саду.
— Господин Барту, — говорил посол Яну, — не может насытиться Прагой. Подождете несколько минут?
Через минуту Барту вошел в кабинет.
— Нет более прекрасного города, — сказал он. Посол вышел, оставив Яна с Барту в красном салоне с бюстом императрицы Марии-Луизы.
— Я слышал, что вы были корреспондентом в Париже, — начал первым разговор Барту. — С тех пор многое изменилось. У нас произошел фашистский мятеж. Любите вспоминать о Париже? — Он не ждал ответа. Снял пенсне, которое висело у него по-старинному на шнурке, и продолжал: — Скажу вам обычные вещи. Я счастлив, что нахожусь в Праге. Это город святых традиций. Если бы я не жил в Париже, то хотел бы жить в Праге… Вы, наверное, наоборот?
Ян склонил голову.
— Нужно сохранить мир этому городу. Гарантом вашего мира является Франция. Вы были вместе с Францией и в добрые, и в печальные времена. Она всегда будет с вами. Франция стремится к укреплению мира. Великая страна на востоке Европы — это естественный союзник как для вас, так и для нас. Эта страна доказала свою преданность миру. Франция хотела бы большего участия Советского Союза, в котором мы видим наследника прежней, союзной нам России, в упрочении статус-кво в Европе. Вы, видимо, обратили внимание на снимок, помещенный в сегодняшних газетах: у раскрытого окна, из которого видишь в камне всю историю Праги, стоят два старых и один молодой человек — доктор Бенеш, Масарик и я. Три представителя классической буржуазной Европы. Может быть, в противовес опасной оси Берлин — Рим мы создадим ось мира, соединяющую Восток с Западом, или, если угодно, буржуазный Запад с социалистическим Востоком. Невозможно смотреть на Прагу, не думая о мире. Как и для остальных стран, мир должен быть сохранен для вашего города, испытавшего на себе ужасы многих войн. Напишите и скажите своим читателям, что я желаю вашему народу только солнечных дней…
Ян поблагодарил и хотел было откланяться. Но Барту взял его за локоть:
— Прошу еще посидеть… Мне тоже хочется вас послушать. Как ведет себя ваша оппозиция?
— Генлейн или другие?
— Да, Генлейн и те, ваши!
— Так же, как ваши кагуляры и члены других профашистских организаций.
— А коммунисты?
— Картина, аналогичная с вашей страной: богачи их боятся, а бедные — наоборот.
— Приветствовал бы народ вступление Москвы в активную европейскую политику?
— Народ с радостью бы встретил союз с Россией.
— Мне думается, союз с Россией — это патриотический долг как вашего, так и нашего народа. Только дожить бы до этого. — Старик вздохнул и протер пенсне. — По Европе идет волна убийств. Меня тоже могут прикончить.
Он встал. Интервью закончилось.
По Европе шла волна убийств. Летом в Вене был убит австрийский канцлер Дольфус.
