Ирвинг Стоун - Первая леди, или Рейчел и Эндрю Джэксон
— Наши неприятности кончаются, — заявил он удовлетворенно. — Кажется, могу вернуться в Филадельфию.
Рейчэл была ненавистна сама мысль о новой разлуке, но она не выдала своих чувств:
— Ты на самом деле хочешь стать нашим первым конгрессменом, не так ли?
— Я могу сделать много, — парировал он. — Джон был прав относительно денег на экспедицию Никаджака. Если мне удастся добиться от конгресса выделения соответствующего фонда… и если я смогу получить от Аллисона мои собственные деньги, их хватит, чтобы купить товары для новой лавки…
Она посмотрела на него со страхом в глазах:
— Эндрю, ты станешь самым занятым представителем в Филадельфии.
/5/«Чем могла бы заполнить бездетная женщина комнаты такого большого дома?» — спрашивала Рейчэл самое себя. Это был первый год со времени их брака, когда в Рождественские праздники она и Эндрю оказались порознь, поскольку он был избран в конгресс и уехал в ноябре в Филадельфию. Желая оживить дом голосами, смехом, приятными воспоминаниями, она устроила предрождественский семейный обед, пригласив Мэри и Джона Кэффрей с их выводком — дюжиной детишек; Катерину и Томаса Хатчингс с девятью отпрысками; Джейн и Роберта Хейс с четырьмя детьми; Джона и Мэри с их восьмеркой, причем последнему исполнился всего месяц; Стокли, Левена и Александра, а также Северна, все еще ходивших в холостяках; только что сочетавшихся браком Уильяма и Чэрити; Сэмюэля и Полли Смит; Джона Овертона и его мать.
По сути дела это была вечеринка главным образом для детей, и поэтому Рейчэл не пожалела кристаллического сахара. Два огромных стола были заставлены тарелками с засахаренными и маринованными фруктами, солеными орешками, мармеладом, медом и желе, яблочным муссом и различными пирогами с грушевой и айвовой начинкой. Для каждой племянницы и племянника были приготовлены подарки: ленты, конфеты, перчатки, тряпичные куклы, инструменты для вышивки — для девочек, ножи, охотничьи подсумки, мокасины, охотничьи рубашки — для мальчиков. Каждый ребенок подбегал к тетушке Рейчэл, чтобы поцеловать ее. При виде детей, которых она тоже хотела подарить миру, она прослезилась от обиды. Когда семьи укутали своих малышей, посадили в коляски и подвязали к седлам иногда так, что за седлом отца висела целая четверка, она вновь осталась одна.
Она лежала с открытыми глазами на кровати с пологами, опущенными со всех четырех сторон и создававшими ей теплое, уютное гнездышко. Погода была промозглой, а ветер пронизывающим, он дул во все щели дома, даже через закрытую дверь ее спальни и, казалось, через одеяло. Уставшая после большого приема гостей, в подавленном настроении она прислушивалась, как под ударами ветра потрескивает дом, и раздумывала о том, что ее ждет в предстоящем месяце. Все законы логики и необходимость вынуждали ее согласиться с тем, что Эндрю должен поехать на Восток, на заседания конгресса, но в ледяной до дрожи одинокой ночи она понимала, что, чем больше из старых дел ему удастся уладить, тем свободнее он станет для новых начинаний. Все его сбережения, накопленные за восемь лет, развеялись как дым, когда обесценились бумаги Дэвида Аллисона; все его усилия и доходы от лавки были сведены к нулю, когда он оказался вынужденным поспешно продать ее; и только сегодня она узнала, что документ Блаунта, в обмен на который он выторговал тридцать три тысячи акров земли, практически потерял свою цену по той причине, что Банк Англии приостановил выплаты и вверг тем самым Восток в панику. Из письма Эндрю она не могла понять, что больше обозлило его — потеря денег или же тот факт, что Америка все еще под контролем Банка Англии. В канун Рождества она думала: «Вот он находится на чужом постоялом дворе или в пансионате, их разделяют тысячи миль и недели трудного путешествия… и ради чего?»
Заря еще не занялась, через окна проникал лишь сероватый свет. Она выбралась из постели, подошла к шкафу и взяла голубой шелковый халат, купленный для нее Эндрю в Натчезе. На ощупь шелк был ледяным. Она прошла по коридору к боковой двери и остановилась около нее. На востоке заалела заря, и она увидела, что внизу река покрылась льдом, впервые с того времени, когда Донельсоны отправились на Запад на «Адвенчере». Она прошла в кухню, где Джордж оставил в очаге горящие угли. Рейчэл вскипятила воду в чугунке для кофе и выпила горячий напиток. Тепло сняло напряжение. Она вернулась в спальню, нырнула в постель и сразу же заснула.
Ее разбудил шум около дома. Через заиндевевшее окно она увидела, что все население Хантерз-Хилл собралось вокруг лакированной черной кареты с красными колесами, запряженной парой серых лошадей.
Рейчэл быстро оделась и спустилась к парадной двери. Идя к карете, она увидела, что в ней никого нет, а потом ей бросилась в глаза блестящая красная монограмма «Р. Дж.» на дверце экипажа. Джордж открыл дверцу и с поклоном пригласил Рейчэл подняться внутрь. Она поставила ногу на небольшую железную опору, и Джордж захлопнул за ней дверцу. Только теперь Рейчэл догадалась, что Эндрю заказал карету для нее и сделал так, чтобы карету пригнали в день Рождества. Она вспомнила, как он нуждался в наличных средствах накануне отъезда в Филадельфию, как он манипулировал земельными участками и ценными бумагами, и все же в рождественский день он думал только о ней.
На глаза набежали слезы. Она сидела, ощущая тепло и уверенность, словно он сидел рядом с ней, крепко обнимая ее за плечи. Как могла она допустить слабость — пока она любит своего мужа, а он любит ее, они неразлучны. Любовь — это прочный мост, пересекающий скованную льдом реку и остановившееся время. Она позволяет мужчине и женщине шагать рука об руку и по залитому солнцем полю, если даже их разделяют тысячи миль, и по заснеженному полю под свинцовым небом.
В своем очередном письме Эндрю рассказал, что, едва прибыв в Филадельфию, он заказал у портного сюртук с фалдами и бриджи:
«Они были довольно хорошо подогнаны, и я полагал, что выгляжу красивым. Но когда я пришел в конгресс, чтобы принести присягу, то оказалось, что я единственный, у кого фалды были связаны кожей угря. По выражению лиц элегантных набобов я мог понять, что они сочли меня неуклюжим персонажем с манерами неотесанного лесника».
Она представила себе, какое раздражение вызвало это у него, ибо его манеры были неподдельно вежливыми. Вспоминая друзей отца из виргинского Бургесса, она была убеждена, что манеры Эндрю были столь же джентльменские, как и у тех друзей.
К тому же его первый шаг в конгрессе вызвал антагонизм не только у значительной части законодателей, но и у жителей Теннесси. Об этом она узнала, когда в воскресенье поехала к матери на обед: входя в большую комнату, она успела услышать несколько фраз, повисших в воздухе, подобно шерстинкам неоконченного вязания. Она сказала безразличным тоном:
— Очень хорошо, мой муж сделал что-то не по вашему вкусу? Оставим это в стороне и не станем портить воскресный обед мамы.
— Не оставим, — возразила Джейн. — Ведь ты не отвечаешь за политические взгляды своего мужа.
— Дорогая Джейн, я получу газеты завтра.
Сэмюэл поднял голову:
— Ты помнишь прощальную речь президента Вашингтона[8] в конгрессе? Палата подготовила в ответ пространный панегирик. Эндрю проголосовал против него, заявив, что предлагается бездумное одобрение, а между тем некоторые акты Вашингтона подлежат критике…
Она окинула взором комнату:
— Есть ли у кого-нибудь письмо?
Роберт Хейс вытащил из кармана бумагу и прочитал:
«…Ежедневно газета сообщает о том, что англичане каждый день захватывают наши суда, оказывают давление на наших моряков, обращаются с ними жестоко и грубо, но из речи президента вытекает, будто англичане не наносят нам ущерба».
— Полагаю, что он вправе так сильно ненавидеть Англию, когда он здесь, дома, — прокомментировал Уильям, — но он не имеет права представлять дело так, будто все в Теннесси думают подобным же образом. Если он не проявит осторожность, то впутает нас в войну с англичанами.
Джейн взяла письмо из рук мужа и протянула его Рейчэл, сказав:
— Последний абзац — для тебя.
Глаза Рейчэл быстро пробежали по заключительным строчкам письма:
«Я прошу оказать внимание моей дорогой крошке Рейчэл и утешить ее в мое отсутствие. Если ей нужно что-либо, то по возможности обеспечь ей, и я тут же возмещу».
Она улыбнулась и вернула письмо.
Во второй половине января морозы усилились, и однажды утром, выйдя на улицу, она увидела, что почва замерзла и ее цветы и молодые саженцы вымерзли. Молл не появилась к завтраку. Рейчэл понимала, что Молл чувствует себя очень плохо и поэтому осталась в своей хижине. Джордж был также болен. Рейчэл положила руку на лоб Молл:
