Юзеф Крашевский - С престола в монастырь (Любони)
— Возьми пару коней… убежим в лес… Меня здесь ничто не удерживает.
Власт его благодарил, но отверг это предложение.
— Ярмеж, друг мой, — обратился он к сотнику, — не следует мне уходить от мученичества, которому меня подверг мой Господь… Наша заслуга в страдании, и если я убегу, я ее потеряю…
Ярмеж не мог этого понять. Минутами ему казалось, что бедный Власт сошел с ума. На следующую ночь и в последующие он все настаивал, подговаривая его к бегству.
Между тем Власт, все еще сильный духом, начал все больше терять свои телесные силы. От сырости и холода у него сделалась лихорадка, и через день он лежал, дрожа веем телом, а потом впадал в беспамятство и горячку, и в бреду то пел, то плакал.
В таком положении Ярмеж на плечах вынес его наконец из ямы, исхудалого, ослабевшего, уложил его в гумно, накрыл, напоил теплым медом, и когда сон его подкрепил, он заставил его наконец бежать, предупредив, что иначе отец станет ему мстить.
Власт был, однако, так слаб, что хотя Ярмеж и поддерживал его, он не мог долго усидеть на коне, и после часа езды, когда уже совершенно рассвело, они вынуждены были остановиться в зарослях. Бедного узника снова нужно было уложить. Едва только Власт прилег, как тотчас же уснул.
Не зная, что ему предпринять с ним дальше, Ярмежу пришло в голову, что, быть может, на княжеском дворе найдется какая-нибудь помощь.
Не видя в этом никакой опасности и полагаясь на судьбу, он оставил спящего больного, а сам поскакал лесом в город, лежавший над Цыбиной.
Сторожем при Власте остался старый пес, который бежал за Ярмежом. Кличка ему была Кудла. Сотник приказал ему остаться при коне и больном, пес его понял, остался и примостился у ног Власта.
Ярмеж, уже не обращая внимания на то, что мог быть схваченным, направился к городу. На пути ему первая попалась старуха Срокиха. Она была уверена, что Власт с молодой женой справляет уже свое новоселье, но когда Ярмеж рассказал ей обо всем, что случилось, и о том, что он оставил Власта в лесу, старушка заломила руки и опустилась на землю…
Часто она встречала голубка своего с Доброславом, посоветовала к нему и обратиться, а сама отправилась вперед.
Доброслав сразу ничего не мог сообразить, одно лишь уяснив себе, что Любонь склонял Власта к отступничеству. Старуха позвала Ярмежа, и тогда все открылось. Доброслав побежал к князю, и вскоре вслед за тем он сел на коня и ускакал в лес.
Власта он застал спящим, до такой степени и так ослабевшим, что он потерял способность говорить; пес лежал у его ног; в лесу царила тишина. Доброслав наклонился к нему, обнял его и привел в чувство; в город он мог доставить его лишь на покрывалах, прикрепленных между двумя лошадьми.
И только после всего этого закончились долгие страдания, которые вытерпел несчастный. Еще искра жизни тлела в нем, на бледном лице играла улыбка, но силы его исчерпались.
В то время когда Любонь в Красногоре, приказав высечь всю челядь свою, заподозрив ее в соучастии, сам бросился в погоню в сторону совершенно противоположную, Доброслав и Ярмеж благополучно доехали к замку. Больного уложили в избушке, находившейся у ворот дворца княгини Горки. Срокиха приняла на себя заботу ухаживать за больным и лечить его. Ярмеж также остался при нем.
Старуха знала толк в целительных травах и приготовила ему целебный напиток из жимолости.
Когда Доброслав пришел к Мешку, чтобы рассказать ему обо всем случившемся, князь, как обыкновенно, выслушал его, не подав никакого виду, что его это удивляет или волнует. Он приказал взять Власта в город, а вечером надумал послать слугу за Любонем. Слуга не застал Любоня дома; он носился по всей окрестности в поисках каких-нибудь следов Власта, никому ничего не рассказывая, а упоминая только о побеге Ярмежа.
Только на третий день вернулся старик разбитый и в отчаянии. На пороге его встретил приказ немедленно явиться к князю. Сил у него осталось мало, но волей-неволей должен был ехать.
Мешку дали знать о прибытии Любоня; князь вышел к нему со спокойным выражением на лице и ласково приветствовал его.
— Что, ездили полюбоваться счастьем вашего сына? Ну а как он там живет?
Старик в замешательстве что-то забормотал.
— Милостивый князь, — заговорил старик охрипшим голосом, — много несчастий на меня обрушилось… Умерла мать, дочь мою похитили, а слуга, пес неверный, обокрал меня, скрывшись у немцев.
— Пора бы тебе сына с невесткой из новоселья домой взять, — ответил Мешко.
Любонь молчал, его душил гнев.
— Я вашего Власта полюбил. Хотя он к военному делу и не способен, но человек он разумный и молчать умеет… С женой он уж вдоволь натешился. Пошли-ка за ним… Он мне нужен… Думаю его к чехам отправить.
Любонь растерялся, наклонил голову, руки его в бессилии опустились. В мыслях он искал способа, как бы выйти из этой лжи. Мешко стоял со своей обыкновенной гордой усмешкой.
— Что, разве вам это не по сердцу? — спросил он.
— Милостивый князь, к чему мне дальше лгать. Случилось несчастье, у меня нет сына.
Старик прикрыл лицо руками, но, быстро отстранив их, прибавил:
— А если бы даже и был у меня, все равно, что для меня потерян… Немцы окрестили его в свою веру… Я его знать не хочу…
— Значит, вы от него отказываетесь? — спросил Мешко.
— Если он жив, пусть идет к тем, которых больше слушает, чем отца. Пусть он сгинет.
Князь внимательно посмотрел на старика.
— Любонь, — промолвил князь, — со своим детищем вы имеете право поступать, как хотите. А что у нас с каждым днем размножаются христиане… ничего не поделаешь, приходится терпеть… Видно, Бог у них силен, если у наших против Него нет защиты…
После этих слов князь кивнул головою и вышел…
Любонь, не предполагавший здесь дольше оставаться, незаметно покинул двор и, не замечая как, уселся на коня, поехал к Красногоре.
В очень неприятном положении находилась старая, простая и честная Срокиха; ни одной женщины, привязанной к ребенку, не приходилось того испытывать, что ей, — ведь она крепко держалась своей веры.
Ярмеж, смотревший на мученичество, терпение и стойкость Власта, сам уже наполовину поддался его примеру. Он начинал чувствовать, что Тот Бог, Который давал такую силу, был могуществен. Перед старой няней он не скрыл причин, почему Власт подвергся таким преследованиям.
Срокиха была этим поражена, но все-таки жалела своего голубка. Как и отец, она думала, что его непременно следует вернуть к старым богам… В народе ходили страшные слухи об этой новой вере, полной строгостей, воздержания и повергавшей человека в неволю. Срокиха горько плакала над своим питомцем, но все время находилась возле него…
Пища, воздух, а может быть, главным образом ее лечение производили свое действие. Власт уже третий день как мог молиться; первым движением его была глубокая благодарность Богу в проникновенной молитве.
Ярмеж и старая мамка, увидевшие его, погруженного в молитвенный восторг, от которого не могли его никак оторвать, были поражены.
Срокиха была уверена, что немцы его околдовали и что необходимо снять с него это колдовство. Она решила обратиться к самой умелой знахарке, которая могла бы отогнать от него эти чары и отвести дурной глаз, так как себе самой она в этом деле не доверяла.
Когда Власт стал немного поправляться, то он, будучи вместе с Ярмежом, стал все время обращать на то, чтобы его научить и обратить в христианство.
Любонь, вернувшись домой гневный и страдающий, занемог и слег.
Тотчас же обратились к помощи знахарок; но старик отказывался что-либо принимать, жизнь ему надоела, к себе он никого не подпускал, и лежал, забывшись сном, или бредил.
В доме в эго время творилось то, что всегда происходит среди слуг, почуявших свободу после строгих тисков; ничем не стесняясь, они совершенно распустились…
Слух о болезни старика разнесся по соседям, но никому не хотелось вмешиваться не в свое дело. Старик догорал, окруженный знахарками, которых никак нельзя было отогнать. Они кадили вокруг него, заговаривали болезнь, но все напрасно… Наконец, кто-то из соседей дал знать в город, что батраки в Красногоре без хозяина расхищают все имение и чуть ли не разнесли весь двор.
С этою вестью пришла Срокиха к Власту, который уже начал вставать…
Не расхищаемое добро волновало Власта, в нем заговорила сыновняя обязанность. Он чувствовал себя немало повинным в несчастья, приключившемся с его отцом, и немедленно решил к нему вернуться. Напрасно Доброслав и Ярмеж умоляли его и удерживали; вырвавшись, он даже хотел идти пешком; ему дали коня. Ярмеж сразу не посмел его сопровождать, но потом, устыженный мужеством Власта, сказал ему, что его не оставит. Севши на коней, они поспешили в Красногору.
Уже издали, не доезжая ко двору, можно было себе представить, что должно было там твориться. Старик медленно догорал, а слуги в это время с девушками в роще, вблизи двора, занимались танцами, и их смех и пьяные песни далеко разносились по околице. Ворота всюду были пораскрыты, кругом следы опустошения, в дверях видна была целая куча старых баб, шумевших над кадкой пива и мисками, наполненными кашей и клецками… Вновь прибывшие застали всех пьяными, чуть ли не валявшимися на земле.
