Аркадий Кудря - Фердинанд Врангель. След на земле
Камакай чукчей, встретивший Матюшкина и Кибера на Шелагском мысе, рассказал также, что дальше по побережью стоит полуразрушенная хижина. Отец говорил ему, что когда-то у тех берегов разбился русский корабль и хижину построили спасшиеся с корабля люди. Нашедшие ее, среди коих был и отец камакая, уже не встретили в хижине людей. Там было лишь несколько черепов и обглоданных то ли волками, то ли песцами скелетов. В одном куле сохранились остатки муки, а в другом — немного табаку. Табак, как и обтягивавшую хижину белую парусину, чукчи забрали с собой. Им пригодились и найденная поблизости наковальня, и несколько ножей.
Рассказ весьма заинтересовал мичмана. Стоило поискать последнее пристанище потерпевших здесь кораблекрушение.
Благодаря обозначенным чукчами точным приметам хижину нашли без особых затруднений. Матюшкин, а за ним и Кибер влезли в засыпанный снегом, полуразрушенный, без крыши балаган, построенный из наносного леса. Одержимый страстью отыскать хоть какие-то следы давнего пребывания здесь людей, мичман, вооружившись лопатой, а потом и пешней, начал раскапывать снег внутри, долбить промерзший грунт. Доктор Кибер, глядя на его взмокшее от пота лицо, лишь уныло бормотал, что «это дело есть напрасное». Однако, отломав полусгнивший пол и раскопав под ним заметную ямку, мичман кое-что все же обнаружил в земле: сначала нательный крест на железной цепочке, а затем и заржавленный пистоль. И он уже не сомневался, что именно здесь принял со своими спутниками смерть отважный купец Шалауров.
В начале шестидесятых годов прошлого века, в поисках островов, где можно отыскать моржовый зуб, он отправился на легком судне из устья Лены на восток. Где-то тут и потерпели крушение.
В описании путешествия на чукотскую землю капитана Биллингса, вспомнил Матюшкин, тоже говорилось о находке чукчами крытого парусиной жилья близ реки, впадающей в Чаунскую губу, и что нашли тогда чукчи трупы в ней, объеденные песцами, несколько образов и железные котлы.
Припрятав находки и помолившись за упокой душ погибших здесь соотечественников, Матюшкин после короткого раздумья направил свой караван из девяти нарт на запад. Его беспокоило, что уже наступил апрель и пора бы возвращаться отряду Врангеля, но, курсируя в его ожидании по побережью, никаких следов товарищей он не встречал.
Едва поднявшееся над горизонтом солнце бросало голубой свет на скопище недалеких от берега торосов. Ночью слышался треск льдов в море, а сейчас вокруг мертвая тишина. Еще нет перелетных птиц, не видать и белых медведей. Спят, должно быть, в снежных берлогах. Только верные поводыри, собаки, жадно повизгивают в ожидании положенной им порции мороженой рыбы.
Вчера Врангель распорядился сократить собачий рацион. Урезать пришлось и ежедневную порцию рыбы, приходившуюся на людей. Вновь направленный на поиски главного провиантского склада Козьмин вторично вернулся с пустыми руками. Проехав на север двадцать верст, штурман опять встретил полыньи. Взобравшись на торос, углядел впереди темно-синие испарения открытого моря.
До ближайшего склада на устье Большой Баранихи триста верст. Припасы на исходе. Если не появится Матюшкин, размышлял Врангель, собаки не дотянут до Большой Баранихи. Дойдут ли люди — тоже вопрос. Но Матюшкина все не видать, и надо что-то делать.
Когда Козьмин сообщил, что добраться до склада не удалось и он, скорее всего, уже покоится на дне морском, Врангель, отбросив сомнения, дал команду поворачивать и двигаться в обратном направлении, к Большой Баранихе.
Мрачным было в это утро и настроение спутников. Сотник Татаринов более всего переживал за недокормленных собак, особенно за вожака Кучума, уже не раз спасавшего доверившихся ему людей от верной, казалось, смерти. От глаз Врангеля не укрылось, как сотник, не доев во время завтрака свою порцию рыбы, отошел от костра и бросил ее остаток Кучуму. Собака ответила ему преданным взглядом, словно понимала, что хозяин поделился с ней собственной долей.
И вот все собрано в дорогу, и, натягивая постромки, Кучум повел караван за собой. Собаки тащились значительно медленнее, чем обычно. Полуголодные, изможденные от тяжких переходов через торосы и полыньи, они явно не успели восстановить силы.
Внезапно откуда-то сбоку, с холмов, послышался отдаленный лай и следом ружейный выстрел. Врангель оглянулся, и сердце его радостно вздрогнуло: прибавляя скорость, по скату холма наперерез им мчался другой ведомый собаками караван. И это был Матюшкин. Врангель, спрыгнув с нарт, побежал ему навстречу. Друзья обнялись. Был объявлен привал, и вновь стали разжигать костер.
— Как у тебя с продуктами? — чуть не сразу спросил о наиболее волновавшем его Врангель.
— Но мы же договорились, Фердинанд, что я беру на Большой Баранихе запас на оба отряда. Шесть нарт из девяти полностью загружены продуктами.
— Молодец! — не сдержался Врангель. — Ты даже не представляешь, как выручил нас. Но неужели ты не видел наш знак и не нашел записку на устье Верконы?
— Я ждал вас восточнее, как и условились. А сюда вернулся на всякий случай, избрав кратчайший путь, через сопки.
Начались взаимные расспросы. Матюшкин был не менее Врангеля огорчен новой неудачей в поисках «Северной земли». О своей работе по описи берега отозвался скупо, мол, сделано все как положено. Больший энтузиазм проявил в рассказе о Шалауровском зимовье и о свидетельствах чукчей, видевших землю в ясные дни к северу от мыса Якан.
— О земле там говорили мне и другие чукотские старшины, — взволнованно откликнулся Врангель. — С этим запасом корма мы можем еще раз испытать счастье в районе к северу от Якана.
Часть продуктов, чтобы не тащить лишнее, закопали во льду. У всех в этот день был самый бодрый настрой.
— Должно быть, Фердинанд, это и есть мыс Якан, — высказал свое предположение Матюшкин.
Они стояли на далеко выдающейся в море скале, по всем признакам сходной с описаниями ее чукчей.
— Где-то неподалеку, говорили мне чукчи, — вспомнил еще об одной примете Якана Матюшкин, — на устье реки, должен лежать остов большой байдары. Чукчи используют ее летом для моржовой охоты. Может, поискать?
— Попробуй, — поддержал Врангель.
Матюшкин вернулся к своей упряжке и, вскочив на нарты, поехал, огибая берегом мыс, на восток.
Стоя на скале и вооружившись зрительной трубой, Врангель упорно обшаривал горизонт. День был ясный, безоблачный, лишь в отдалении, верст за двадцать, поднимались в небо темно-голубые пары — признак открытого моря. Установившаяся теплая погода сильно размягчила снег, и потому они ехали теперь по ночам: когда подмораживало, собаки бежали легче.
Мичман возвратился через полтора часа.
— Все сходится, Фердинанд, — радостно сообщил Матюшкин. — Отыскал каркас байдары в двадцать один фут длиной. Летом, сказывали чукчи, они обтягивают байдару шкурой лахтака и промышляют моржей, кои водятся здесь в изобилии. А как обзор, что-нибудь видно?
— Ни малейших признаков земли, — Врангель передал мичману зрительную трубу.
— Вроде там открытое море, — не отрываясь от окуляра, сказал Матюшкин.
— Похоже на то.
— Что же делать, ехать дальше?
— Именно, — подтвердил Врангель, — к Северному мысу.
Проехав следующей ночью еще тридцать пять верст, остановились на привал в том месте, где на берегу в изобилии валялся наносный лес. Весь день, пока отдыхали, продолжалась метель. К ночи резко похолодало, до одиннадцати градусов ниже нуля. Используя благоприятные для бега собак условия, Матюшкин решился все-таки использовать и свай шанс в поисках земли.
— Дозволь, Фердинанд, испытать удачу. Может, что и получится?
Врангель не стал перечить:
— Дерзай, Федор! Только без нужды не рискуй. И это не просьба — приказ! Мы ждать тебя не будем, поедем дальше. Ежели случится удача, подожди нашего возвращения здесь, на берегу. Ежели удачи не будет, возвращайся в Нижнеколымск. Где наши склады провиантские — знаешь.
Взяв с собой провизии на пятнадцать дней и нагрузившись дровами, Матюшкин поехал на трех нартах на север. Врангель с Козьминым и доктором Кибером продолжили путь для описи берега на восток.
Далеко выступавшую в море скалу, соединенную с низменным берегом перешейком, Врангель узнал сразу по описанию этого места Джеймсом Куком. Отсюда море, как и писал Кук, круто поворачивало на восток. Именно этот мыс знаменитый англичанин назвал Северным. Чукчи же называли его Ир-Кайпио.
Старшина селения по имени Этель дружелюбно встретил русских исследователей и, узнав, что они собираются идти далее к острову Колючина, предложил сопроводить туда, имея в виду заодно повидаться на острове со своими родичами.
Этель принарядился в дорогу, надел шапку, украшенную бисером, с венчавшей ее на макушке головой ворона: ворон, по уверению чукчи, должен обезопасить их путь и обеспечить приветливый прием со стороны тамошних племен.
