Элисон Уэйр - Плененная королева
Несмотря на свои опасения, Алиенора обнаружила, что работать с Томасом легко, а присущая ему кипучая деятельность восхищала ее. Бекет учитывал мнение Алиеноры в самых пустячных мелочах. Что предпочитает мадам королева – эту камчатную ткань или этот шелк? Какие канделябры в часовню заказать – серебряные или золотые? Может быть, ее трон высоковат и следует подставить к нему скамеечку? Нравится ли ей балдахин? Алиенора была человеком справедливым и не могла не признать, что Бекет не давал ей поводов к неудовольствию.
И все же… не нравился он ей. Что-то в этом человеке отталкивало ее. Что-то такое, чего Алиенора не могла определить. Ей и самой это казалось странным, потому что у Бекета было красивое, с точеными чертами лицо, а она всегда симпатизировала красивым мужчинам. Но в присутствии королевы в нем появлялась какая-то холодность, которой не замечалось в обществе короля. И еще Алиенора понимала, что при всей его вежливости он питает к ней антипатию. Возможно, Бекет ощущал неприязнь со стороны королевы, и это было неудивительно, ведь в его обществе – в отличие от общества большинства других людей – она не чувствовала себя непринужденно. Но Алиеноре думалось, что за этим кроется нечто другое… Они словно были соперниками.
Вскоре ей стало казаться, что Бекет находится в таких же отношениях с королем, в каких Иосиф находился с фараоном[37].
– Уж слишком он аккуратен в ведении дел, – осторожно сказала она.
Нужно было проявлять осмотрительность, потому что король не терпел никакой критики в адрес своего друга. Алиенора не стала добавлять, что, по ее мнению, Бекет своекорыстный тип, умеющий манипулировать людьми, и кое-какие его качества вызывают у нее неприязнь, но какие именно – она и себе толком не могла объяснить.
– Разве это плохо? – спросил Генрих. – У Томаса выдающиеся таланты и море энергии, которую он готов потратить, служа мне.
– Он тщеславный и честолюбивый, – гнула свое Алиенора. – Наш добрый архиепископ считает его поборником Церкви, но, на мой взгляд, для церковника Бекет слишком светский человек.
– Ну и пусть он будет моим поборником! – с вызовом сказал Генрих.
С тех пор Бекет именно этому и посвящал себя: служил новому хозяину во всем, стал для него незаменимым. И Генрих быстро проникся к нему любовью – к человеку на пятнадцать лет старше его. Да что там говорить, Бекет все больше порабощал его, и король относился к нему как к брату и, может быть, думала Алиенора, нашел в нем замену отцу, которого так любил.
– Если вы хотите знать мое мнение, – сказал, ухмыляясь, брат Генриха, тот самый несносный Жоффруа, – в этой дружбе есть что-то неприличное.
Они сидели за обеденным столом в Бермондси и смотрели, как Генрих и Бекет оживленно разговаривают с группой молодых баронов. Любовь короля к новому другу проявлялась и в его открытых манерах, и в теплом взгляде, и в движениях. Алиенора, которую трудно было выбить из колеи, яростно набросилась на Жоффруа.
– Это абсурд! – зашипела она. – Король во всех смыслах образец мужчины – уж я-то знаю!
Но той ночью в одиночестве своей спальни – Генрих все еще пьянствовал с Бекетом и дружками – Алиенора мучилась, вспоминая слова Жоффруа, хотя и отвергла их с ходу. Неужели полный жизненных сил мужчина, который предыдущим вечером страстно, не меньше трех раз отымел ее и который хвастался своими предыдущими связями с женщинами, неужели такой мужчина вдруг проникся неестественным влечением к другому мужчине? К этому злокозненному Бекету? Нет, немыслимо.
Мыслимо или немыслимо, но вот она лежит здесь и мучается. Алиенора слышала о мужчинах столь похотливых и столь безнравственных, что они готовы были совокупляться со всем, что движется, – с мужчинами, женщинами, детьми, даже с животными. Но не могла поверить, что Генрих настолько погряз в распутстве и может пасть так низко. А если послушать утверждения более строгих клириков, то мужчины, предающиеся такому блуду, прокляты во веки вечные, как на небесах, так и на земле. Люди теперь не так терпимы, как в прежние времена, и Алиенора слышала о нескольких несчастных, которые за этот грех были сожжены на костре как еретики. Она не могла себе представить, что ее муж из таких. Или что он делает что-то заслуживающее такого наказания.
Но сомнения оставались. Когда Генрих, пьяный, нырнул наконец в ее постель, Алиенора в отчаянии воззвала к нему:
– Генри, ты опять допоздна сидел с Бекетом? – Голос ее звучал надрывно, ворчливо.
– Ну а если и так? – пробормотал он непослушным языком. – Томас – мой друг. Он остроумный человек. Мы хорошо поговорили.
– Ты проводишь с ним слишком много времени, – посетовала она. – Люди начинают говорить.
– Завидуют, – пробормотал Генрих.
– Дело не в этом, – с нажимом проговорила Алиенора.
– А в чем? – Генрих выставил вперед челюсть.
– Люди говорят, что эта дружба неприлична.
– Что?! – взревел Генрих. – Это кто же говорит? У кого такой извращенный ум? Да я его повешу, я его…
– Это Жоффруа говорит, – сказала Алиенора.
– Господи Боже, и что только приходит в голову этому дьявольскому помету?! – в ярости проорал Генрих. – Как он смеет говорить подобное?! И кому – моей жене! Он за это заплатит, Господом клянусь, заплатит!
– Оставь его, – проговорила Алиенора, чувствуя, как тревога уходит. Реакция мужа убедила ее: эти иррациональные страхи не имеют под собой никаких оснований. – Просто Жоффруа завидует. Наверное, он думает, что подходит на должность лорда-канцлера лучше, чем Бекет.
– Упаси Господь! – продолжал кипеть Генрих. – С меня хватит! Завтра же отправлю его в Нормандию. Наша почтенная матушка присмотрит за ним. А теперь, Алиенора, я намерен доказать тебе, насколько ошибается этот сукин сын Жоффруа!
– Вы слишком добры ко мне, ваше величество, – возразил Бекет, отрывая глаза от только что прочитанного документа.
– Ерунда, – сказал Генрих. – Эти вспоможения помогут тебе жить на том уровне, которого достоин мой канцлер.
– Я не стою этого, – заявил его друг. – И не заслужил от вас таких милостей.
– Чепуха! – фыркнул Генрих и встал, чтобы налить себе еще вина.
Они находились в его соларе – только что закончили разбор сегодняшних дел. И лишь когда последняя кипа бумаг была просмотрена, Генрих сделал Томасу этот подарок – несколько особняков с неплохим доходом. И то был не первый подарок, полученный Бекетом.
– Вы знаете, ваши придворные завидуют мне, – задумчиво произнес канцлер, принимая более расслабленную позу на стуле. – Я слышал их жалобы: мол, я захватил столько власти, что лишь король может со мной сравниться.
– Ба! – презрительно проговорил Генрих. – Ни у кого из них нет и половины твоих талантов или твоей энергии. Хочешь вина? – Он подошел и протянул другу кубок, усеянный драгоценными камнями.
– Я смотрю, вы пользуетесь моим подарком, – заметил Бекет.
– Они замечательны, правда? – сказал Генрих, держа свой кубок на свету.
– Их прислали из Испании по моему заказу, – продолжал Бекет. – Это меньшее, что я мог сделать в ответ на вашу щедрость. – Он посмотрел на короля любящим взглядом.
– Томас, ты тысячекратно заработал то, что получил! – ответил Генрих. – Не нужно этой ложной скромности.
Бекет улыбнулся, рассеянно перебирая пальцами роскошный шелк своей котты:
– Я и передать вам не могу, как ценю вашу дружбу, мой король.
– Значит, нас уже двое, – хрипловатым голосом отозвался Генрих.
Откровенно говоря, он не мог сказать, что так привлекает его в Бекете, он даже сам себя спрашивал, каким образом за такое короткое время столь сильно привязался к этому человеку. Единственное, что приходило королю на ум: они родственные души, у них общие интересы и разговоры с Томасом будят мысль.
– Мы должны устроить еще один пир, – решил Генрих. – Устроим его в твоем доме, пригласим моих ревнивых придворных. Пусть они увидят, что ты пользуешься моим уважением и получаешь дары по заслугам.
– Разумно ли это? – спросил Бекет. – Может быть, лучше устроить пир здесь, во дворце. Ведь ваши бароны всегда ворчат, мол, двору не хватает шика и празднеств, а пир покажет, что вы и им отдаете должное.
– Мне надоели все эти празднества, – ответил Генрих. – Но в твоих словах есть резон. А особого шика не бывает, когда английская знать напивается! – Он хмыкнул при этой мысли. – Помнишь их в прошлый раз – упасть мордой об пол или хватать девок за задницы? – Смешок перешел в хохот, и Бекет тоже улыбнулся. – Устрой-ка это, Томас, – попросил Генрих. – У тебя такие дела хорошо получаются.
– А дамы? Королеву приглашать?
– Лучше не надо! – ухмыльнулся Генрих. – Нам придется сдерживать себя, а она потом, когда мы напьемся, только будет сетовать.
– Когда вы напьетесь, мой король, – поправил его Бекет.
– Мне еще предстоит сделать из тебя настоящего мужчину, друг мой, – поддел его Генрих.
