Андрей Серба - Полтавское сражение. И грянул бой
— Кругом болота, сразу завязнем. Да и лес зимой не товарищ. Голо все и открыто, а от луны и снега светло как днем. Так что не теряй понапрасну времени и скачи. Прощай и не поминай лихом.
Дмитро стегнул лошадь Ганны нагайкой. Натянул одной рукой поводья своего коня, а другой перебросил из-за спины на грудь мушкет. И тотчас рядом загремели выстрелы запорожцев...
Закусив удила, кони вынесли Дмитро и четырех уцелевших в перестрелке казаков на днепровский берег, возле которого мерно покачивались на тяжелой осенней воде чайки. Снег подле лодок был истоптан лошадиными копытами, их следы вели в заросли верболаза, густо покрывавшего берег. Челнок, на котором должна была уплыть Ганна, виднелся возле борта одной из чаек. У Дмитро похолодело в груди. Неужто шведы перехитрили его, пустив погоню не только за ним, но одновременно и сюда, к лодкам? И покуда он с казаками сдерживал на тропе кирасир, другой шведский отряд успел выйти к чайкам и захватил Ганну?
Но что бы ни случилось, разговор с врагом может быть только один. Сотник положил на согнутую руку ствол пистолета, начал целиться в вылетевшего вслед за ним на берег рослого кирасира. Вдруг из кустов верболаза, охватывавшего с двух сторон тропу, грянул дружный мушкетный залп, сразу уполовинивший число преследователей. Не успел удивленный Дмитро прийти в себя, как из кустов вырвалась лавина всадников и с пиками наперевес помчалась на кирасир. В переднем из своих нежданных спасителей сотник узнал донского атамана Сидорова. Разрядив пистолет в шведа, Дмитро выхватил из ножен саблю и с криком бросился в гущу схватки...
Пока казаки собирали после боя трофеи и ловили в лесу разбегавшихся коней уничтоженного шведского полуэскадрона, Дмитро с Сидоровым присели на скамье одной из чаек.
— Откуда взялся, друже? — поинтересовался сотник.
— Прямиком от Мазепы. Погостевал у его ясновельможности три дня и распрощался с ним. Красиво говорит гетман, многое сулит, да уж больно лукав. Слушаешь его, а сам думаешь: тот ли он человек, с которым можно связывать свою судьбу? То ли он действительно печется о казачестве и готов встать на его защиту, толи в его голове лишь одна думка — как стать украинским королем, и ради этого он готов на союз с самим дьяволом. Ох и темна его душа...
— А разве иное говорил я тебе?
— Чужие слова — одно, а свое ухо и глаз — другое. Не я один, многие казаки не могут понять, чего ждет гетман, когда шведский король и московский царь схватились друг с другом на самых рубежах Украины. Не желая сидеть без дела, добрая сотня казаченек увязалась со мной от Мазепы на Запорожье. Прикинул я, что и ты сейчас должен возвращаться с невестой на Сечь, и решил снова пристать к тебе. Разыскал твой след без труда, но на хуторе останавливаться не рискнул: шведы могли принять моих донцов за царских казаков. А потому стал поджидать тебя у чаек. Как видишь, не напрасно.
— За выручку, друже, спасибо, а вот насчет возвращения на Сечь... — Дмитро тронул кончики усов, глянул на атамана. — С рассветом из хутора пожалуют мои запорожцы, вот тогда все и обговорим. А сейчас было бы не грешно и поспать...
Едва над рекой начал исчезать утренний туман, на тропе появилась шумная ватага сечевиков, следующая за двумя доверху нагруженными возами. Очутившись у чаек, запорожцы стали недоуменно осматривать место недавнего боя, вглядываться в лица незнакомых казаков, приведенных Сидоровым.
Три громких раскатистых удара в большой медный казан отвлекли их от этого занятия.
— Браты-сечевики! — зычно крикнул запорожский полусотник, стоя возле казана с мушкетом в руках. — Пан сотник кличет все славное товарищество на раду! Просит слово молвить...
— В круг!
— На раду!
— Нехай говорит! — сразу раздалось со всех сторон.
Дмитро легко вскочил на воз, снял шапку, низко поклонился на все четыре стороны. На берегу смолкли шум и разговоры, напряженная тишина повисла в воздухе.
— Верные лыцари-запорожцы! Храбрые други-донцы, не разбившиеся вкупе с нами против нехристей-басурман! — выкрикнул Дмитро. — Наши кровные браты — реестровые казаки, так же отважно, как и мы, боронящие Украину от недруга! Давно не топтала нога супостата землю нашей милой отчизны! С того славного часа, когда гетман Хмель соединил Украину с ее сестрой Россией и наши великие народы-браты сообща встали супротив недругов, явив им общую силу и честно деля промеж себя радость и горе. Но стоит сейчас страшный ворог у наших кордонов, с огнем и мечом собирается вторгнуться на нашу землю. Так неужто будем ждать, когда он вломится в наши хаты, принесет огонь на наши нивы, станет сеять смерть среди наших близких? Не бывать тому! Браты-россияне уже льют кровь на полях брани, вместе с ними и тысячи наших другов-казаков. Так чего ждем мы? Разве не нашим саблям суждено защитить Украину от недругов-шведов?
Дмитро смолк, и тотчас тишина словно взорвалась криками:
— Смерть ворогам!
— Веди, сотник, на шведов!
— И поведу! — откликнулся Дмитро. — Но поскольку Сечь не воюет со шведским королем, поведу лишь тех, кто сам выступит против ворога по зову сердца. Кто остается боронить свой народ и веру — не двигайся с места! Кто хочет ждать неприятелей у родного порога — ступай к чайкам!
Дмитро с радостью увидел, что с места не тронулся ни один казак, даже из бывших донцов-булавинцев. Выждав еще некоторое время, сотник не спеша надел на голову шапку, поднял руку.
Рада завершилась, и он снова стал командиром. Причем уже не той бесшабашно-буйной, веселящейся без всякого удержа вольницы, в которую превращались запорожцы в редкие дни покоя и мира. А грозного, спаянного непобедимым воинским духом и железной дисциплиной казачьего воинства, перед которым дрожали его ближние и дальние враги. Он снова, как издревле было заведено на Сечи во время походов, стал единственным и полноправным вершителем судьбы всей сотни и каждого ее казака.
— Первая полусотня! Снимать с чаек пушки и вьючить их на коней! Вторая полусотня! Разгружать возы и делить поклажу по вьюкам и саквам [25]! Кашевары, немедля казаны на огонь и готовить кулеш! — Взгляд сотника пробежал по возам, остановился на громадной бутыли горилки. Он нахмурил брови: — Чтобы добро не пропадало, а также после вчерашнего не тряслись руки и просветлело в головах, разрешаю допить все зелье, что находится в возах. Но предупреждаю, что первому, кого увижу пьяным в походе, собственноручно всыплю полсотни плетюганов, а второго велю запороть до смерти.
Дмитро соскочил с воза, остановился против Сидорова и куренного атамана казаков-реестровиков.
— Почти все мои запорожцы пешие, а казак без коня — половина казака. Поэтому сразу после завтрака ударим по хутору и отобьем лошадей у квартирующих там шведов. А когда посадим всех хлопцев в седла — сам черт будет нам не брат.
Полковник Тетеря только собрался пообедать, как дверь горницы распахнулась, и на пороге вырос взволнованный сотник сердюков, что постоянно находились при Тетере как личная охрана.
— Беда, — проговорил он. — Есаул Недоля час назад взбунтовал казаков.
— Как взбунтовал? — взревел Тетеря.
— Собрал всех сердюков на раду и предложил отложиться от Левенгаупта. От имени батьки Голоты пообещал им прощение всех прошлых грехов, ежели они вкупе с россиянами начнут бить шведов. Лишь два неполных куреня остались с нами, а все остальные ушли с Недолей в болота.
Тетеря прикрыл глаза ладонью, тихо застонал.
— Верно говорят, что сколько волка ни корми... Как прав был гетман, когда после возвращения Голоты на Украину перестал доверять Недоле, как прежде, и для присмотра послал с ним меня. Недоглядел я, недоглядел...
Полковник оторвал ладонь от лица, уставился на сотника.
— Куда подались бунтари?
— Точно мне неведомо. Но мыслю, что к цареву войску. К есаулову побратиму батьке Голоте.
— Коли так — полбеды. Но если Недоля остался здесь — много шкоды может причинить шведам и нам. Дабы не искушать судьбу — скорей на коней да поближе к штабу генерала или к полковнику Розену. А то, не приведи Господь, появятся здесь хлопцы Недоли.
— Прощевай, панночка, и передавай привет батьке Голоте, — проговорил старший из запорожцев, наблюдая за приближавшимся к ним разъездом русских драгун.
Подпустив его на сотню шагов и решив, что Ганне больше ничего не угрожает, он развернул коня и с группой своих сечевиков поскакал назад, где у берега ждала их чайка.
Драгунский офицер подозрительно оглядел девушку, нахмурил брови при виде ее пистолетов и сабли.
— Кто такая? — строго спросил он, не торопясь вкладывать в ножны шпагу.
— Кому надобно — узнает, — смело ответила Ганна. — А сей час вели доставить меня к батьке Голоте... И поживей.
— Кто такая? — повышая голос, опять спросил офицер, не привыкший к подобным ответам.
