Альфред Дагген - Деус Вульт!
— Милая, надо быть стойкой. Вернуться на Запад, оставив Антиохию непокоренной, — это настоящий позор. Наш английский манор слишком беден и груб для дамы из Прованса. В лагере дела идут на лад, и под защитой отважных рыцарей ты будешь чувствовать себя в большей безопасности, чем в этом порту, где хозяйничают банды мародеров. Вернемся в нашу хижину. Там будет холодно и голодно, но я все время буду рядом, а когда придет весна, мы выбьем неверных из Антиохии!
Всхлипывающая Анна задремала в его объятиях, и они провели ночь на берегу, завернувшись в ее одеяло и подложив под голову его доспехи.
Они проснулись на рассвете. Анна, знавшая в этом городе все входы и выходы, стащила с плохо охранявшегося склада немного овса для Блэкбёрда. Рожер усадил жену на коня, к передней луке привязал кольчугу, а к задней — кожаный мешок. Боевой скакун произвел на складских клерков такое впечатление, что те дали им с собой торбу зерна. Все остальные могли пухнуть с голоду, но тяжеловооруженных рыцарей следовало беречь для битвы. А потом Рожер с Анной пустились в двухдневное семейное путешествие. Каждая лужа, каждый попадавшийся навстречу вонючий обоз были Рожеру так же знакомы и так же ненавистны, как и весь этот постылый край. Чем омерзительней была дорога, тем желанней казался лагерь, и сложенная из дерна и веток убогая хижина виделась им родным домом. Слуга обрадовался, разжег огонь и принялся разогревать еду. Это была все та же просяная каша, но они несказанно удивились бы, достанься им что-нибудь повкуснее.
Утром Рожер пошел в шатер герцога договариваться, чтобы жену зачислили на довольствие. Заодно надо было узнать, нет ли для него какого-нибудь поручения. Приказ обозникам покинуть лагерь давно стал пустым звуком. На первых порах распоряжения начальства неохотно исполняли, но вскоре забывали о них. Кроме того, благодаря последним набегам воины, осаждавшие Антиохию, питались не хуже, чем жители порта. Никаких поручений не было: военные действия прекратились, а выводить из лагеря боевых скакунов до появления первой травы — значило обрекать их на смерть. Обитатели лагеря смертельно ненавидели свою стоянку — все эти хижины, палатки, тропинки. Все так же мрачно нависали над ними стены Антиохии, все по тому же руслу тек осточертевший Оронт, и нечистоты, оставляемые тысячами людей, тоже смердели как обычно. Вот только мухи над лагерем не вились: их время еще не настало. Влажный, зеленый Суссекс, казалось Рожеру, существовал только в воспоминаниях о детстве, и юноша не мог себе представить, что они когда-нибудь покинут это кишащее людьми место, соединявшее в себе все недостатки безлюдной деревни и густонаселенного города.
Почти всегда они были только вдвоем. Анна не виделась с другими женщинами, потому что они были очень бедны. Деньги еще водились только у жен знатных баронов, а Анна была чересчур горда, чтобы идти к ним в компаньонки. Рожер в присутствии других рыцарей чувствовал себя неловко, и друзей среди мужчин, за исключением кузена, у него не было. Анна объясняла это тем, что он слишком привык верить хвастовству отставных военных и считать их непревзойденными знатоками своего дела. Но ему нелегко было преодолеть застарелый комплекс младшего брата, которого вечно воспитывают. Поэтому они так радовались ежевечерним посещениям Роберта де Санта-Фоска. Он был одним из немногих счастливчиков, чьи боевые скакуны выдержали поход до границ Сирии. Может быть, ему именно поэтому было незнакомо чувство беспомощности и ощущение крушения всех надежд, охватывавшее каждого рыцаря, оставшегося без коня или получившего взамен какую-то паршивую местную лошадь. Кузен очень подружился с Анной. Ему нравилось сочинять для нее баллады и сирвенты. Рожер тоже любил видеться с братом: тот всегда знал последние лагерные сплетни и болтал о секретных решениях военных советов с такой легкостью, словно сам на них присутствовал. Объяснялось это просто: граф Тарентский поддерживал со своими вассалами дружеские отношения. Собственно, ничего другого ему и не оставалось, потому что королевство южных норманнов еще только создавалось и порядок престолонаследия не был разработан. Род Отвиллей, к которому принадлежал граф Боэмунд, не мог тягаться в знатности с родом герцога Нормандского, и каждый сторонник (чаще всего недавно приобретенный) был у Боэмунда на счету. Роберт яро восхвалял его воинские доблести и только что не молился на его талант полководца, охаивая других вождей, с оглядкой относившихся к дерзким замыслам графа. Рожер иногда подозревал, что граф специально велит своим рыцарям сплетничать, чтобы это мнение распространилось по лагерю как можно шире.
Хотя Анна никогда не жаловалась, но вынужденное затворничество давалось ей тяжело. Одинокие прогулки по лагерю были для молодой женщины небезопасны, а от десяти арбалетчиков ее покойного мужа остался только слуга, приставленный к Блэкбёрду. Все остальные либо умерли, либо были больны, а кое-кто перешел к другим хозяевам. Рожеру нечем было удержать их: следовало ожидать, что слуги покинут их, ибо они не обладали чувством рыцарской чести и верности долгу. Но конюший был ему необходим, и юноша время от времени одаривал своего последнего слугу серебряной монетой и обещаниями златых гор, когда он наконец завоюет свой замок. У Рожера почти не осталось обязанностей. Все деревни, до которых могли добраться христиане, были уже ограблены. Из порта Святого Симеона время от времени приходили обозы с продовольствием, а мысль о дальних набегах пришлось отложить до весны, когда вырастет новая трава и начнут созревать хлеба.
Ни у кого в лагере не было ни дела, ни даже занятия, и скука усиливала постоянный голод. Главной задачей пехотинцев стало рытье могил для умерших от болезней. Раз в день Анна варила кашу; все остальное время она изнывала от безделья. Рожер же ходил в дозор раз в три-четыре дня. Все владельцы замков и маноров умели худо-бедно убивать время, но в этом лагере было трудно предаваться обычным зимним развлечениям: азартные игры были под строжайшим запретом, на охоте можно было покалечить драгоценных лошадей, старые песни труверов и жонглеров приелись, а тяжелая жизнь не вдохновляла на сочинение новых; даже любовь не шла на ум голодным мужчинам. Единственным способом скоротать время оставались сплетни о соперничестве вождей, но тут муж и жена не могли найти общего языка. Рожер предпочитал проводить время на долгих церковных службах и процессиях, которые организовывал епископ Пюиский, надеявшийся таким образом предотвратить падение нравов среди пилигримов. Он свел тесную дружбу с бретонским священником отцом Ивом, часто посещал его мессы, а затем завтракал с ним. Отец Ив имел собственное мнение о причинах неудачной кампании. Он считал, что Бог карает пилигримов за грехи. Рожеру казалось, что священник путает причину и следствие: они грешили, потому что морально разложились, а разложились, потому что не могли взять город.
Стремясь отвлечь и чем-то заинтересовать Анну, он повел ее на мессу и завтрак к отцу Иву. Священник был рад встретиться с образованной дамой и лез из кожи вон, чтобы угодить ей. Они нашли общий язык, принявшись ругать греков, а потом, естественно, перешли к животрепещущему вопросу о том, что завоеванные земли должны быть заселены истинными христианами.
— Эти люди придерживаются своей литургии, — заявил священник, — но при этом не обращают внимания на учение собственной церкви. Если оставить их службу неизменной, они так и не смогут понять, учат ли их истинной вере. Нам бы следовало прогнать их епископов и богословов, а нижнему духовенству продиктовать те изменения, которые следует внести в богослужения. Но для этого каждый приход должен подчиняться французскому сеньору, который бы следил за тем, чтобы они не вернулись к старой нечестивой службе.
— Конечно, здесь должно быть множество французских сеньоров, — согласилась Анна, — и долг паломников, которые собираются жить здесь, заключается в том, чтобы как можно быстрее получить в лен местные деревни. Мой муж поклялся служить герцогу Нормандскому, пока не закончится паломничество. Все понятно, если герцог Роберт скоро вернется в Нормандию, но вдруг он останется здесь и будет преследовать неверных до самого края света? Если это случится, должен ли будет мессир Рожер следовать за ним вечно? Будет ли он иметь право нарушить клятву, если это позволит обратить в христианство неверных или еретиков?
— Неужели вы оба думаете, что разбираетесь в этом вопросе? — свысока спросил Рожер. — Клятва верности не имеет к церкви никакого отношения. Если бы мне захотелось уклониться от нее, я бы нашел законников, которые подыскали бы мне оправдание, но я желаю быть верным своему слову. Это дело чести и для меня, и для моего отца, сражавшегося вместе с великим герцогом Вильгельмом!
— Господь велит хранить верность клятве, и я не могу советовать вам ее нарушить, — заметил отец Ив. — Однако оммаж — церемония, не имеющая прямого отношения к христианству, и я действительно не могу судить об этом. Если вы думаете, что условия договора слишком жесткие, почему бы не попросить герцога освободить вас? У него репутация человека щедрого, и во Франции вассалы не так уж верны ему.
