Раффи - Хент
— Это их привычка. «Собака, вошедшая в мясную лавку, хоть косточку да унесет», — ты сам ведь хорошо знаешь, что турок, войдя в дом армянина, не выйдет с пустыми руками. Но это еще не беда, нужно благодарить бога, что опасность грозит имуществу, а не жизни человека…
При этих словах старик задрожал всем телом. Он находился в таком возбужденном состоянии, что каждое слово эфенди страшно раздражало его.
— Что?.. Что такое?.. — закричал он, выйдя из терпения, — если есть что-нибудь, скажи скорее, за что мучишь меня? Если я должен умереть, то пусть умру скорее.
— Скажу, все скажу, старшина Хачо, имей терпение, — ответил эфенди спокойным, торжественным тоном.
— «Осел не должен лягаться об копье, если не желает ранить своей ноги»… Армяне должны быть осторожны и не сопротивляться туркам, в особенности в военное время.
И сославшись на пожар в Ване, он начал доказывать, что не подчиняться туркам — великое сумасбродство. Турки подожгли и ограбили несколько тысяч армянских домов и лавок, потому что местные армяне служили шпионами русских. «Пусть армяне не ждут ничего хорошего от русских в этой войне», — прибавил он. Затем, повторив сказанное раньше относительно верноподданства, он начал доказывать, что турки вовсе не так плохи, как мы думаем, что судьба армян связана с турками, поэтому всякая мысль о возмущении — «сумасбродство»… Вследствие этого эфенди считает поступок Салмана сумасшествием и нисколько не был бы огорчен, если бы Салмана наказали строго.
— Жаль только будет, — добавил он, — если из-за него подвергнутся наказанию еще несколько человек…
— Кто? — перебил его старик, побледнев.
— Ты, твои сыновья — Апо и Айрапет, и твой другой гость — Вардан, — ответил эфенди.
Удар был настолько силен, что мог сразу убить несчастного старика. Но жизнь, полная страданий, постоянная опасность так закалили его, что он выдержал этот жестокий удар и, сохраняя спокойствие, спросил:
— В чем мы провинились?
— Блаженный! Ты задаешь такие наивные вопросы, что даже ребенку непростительны. Точно не знаешь сам, чем виноваты, — ответил эфенди с горькой усмешкой. — Чем виноват здоровый человек, если его считают больным только потому, что он приехал из местности, зараженной чумой или холерой, желая этим спасти свою жизнь? Но ведь его хватают, запирают подальше и окуривают так, что бедняга еле выживает.
— Значит, и нас запрут? — спросил старик, и его морщинистое лицо так передернулось, что можно было ожидать страшного взрыва гнева.
— Да, — ответил эфенди хладнокровно.
Томас-эфенди сознательно мучил бедного старика. Он старался поставить Хачо в такое безвыходное положение, чтобы тот уверился, что лишь от одного эфенди можно ждать опасения. Эфенди думал вырвать согласие старика на брак с Лала, так как после того, как Вардан рассказал при всех о его многоженстве, которого он тогда не отрицал, эфенди уже не надеялся на добровольное согласие старшины.
Наконец поняв, что хватил через край и что не стоит доводить старика до крайнего отчаяния, эфенди стал утешать его.
— Вас арестуют на несколько дней, но это только для формы. Томас-эфенди устроил дело так, что никакого вреда вам не будет.
Старик ничего не ответил. Он почувствовал, что эфенди говорит с ним вовсе не так, как утром, и в его сердце закралось смутное подозрение.
XXIX
Вардан, Айрапет и Апо, ушедшие утром, ничего не знали о случившемся, о махинациях Томаса-эфенди, об обыске и безобразиях солдат.
Они побывали в нескольких деревнях, разыскивая Салмана, расспрашивая о нем, и наконец нашли дом, где он находился последнюю ночь. Хозяин этого дома, добрый крестьянин, рассказал им, что гость провел вечер в обществе молодых крестьян, беседуя с ними, а как только они разошлась, поужинал и лег спать. Рано утром его уже не было, и никто не видел, когда он ушел, так что сам хозяин решительно не может сказать, куда девался несчастный молодой человек.
Вардан с товарищами вошли о комнату, в которой ночевал Салман. Там на полу они нашли клочок бумажки, на котором было написано: «Я арестован. Л. С.».
Вардан прочитал и, передав бумажку Айрапету, сказал:
— Я этого ожидал.
Все трое были потрясены таким известием. В нем они видели две беды, во-первых, их молодой, благородный друг сделался жертвой своей неопытности, во-вторых, его арест мог бы обнаружить и провалить их планы, для исполнения которых они поклялись пожертвовать всем.
Хозяин дома с удивлением глядел на них, не понимая, почему клочок бумажки мог так огорчить их.
Простояв несколько минут, они вышли.
Был вечер. Стада возвращались с пастбищ, оглашая воздух блеянием; весело прыгали ягнята и телята, и от общего топота пыль стояла столбом. Крестьяне шли с полевых работ веселые, смеясь и шутя друг с другом. Никого из них не интересовало, что в этой деревне в минувшую ночь совершилось два злодейства: был арестован юноша и обесчещена молодая девушка… И оба эти преступления совершены одним и тем же лицом, который носит имя армянина и пользуется почетом среди армян.
— Крестьянин — взрослый ребенок, — сказал вдруг Вардан. — Ребенок споткнувшись, падает и плачет, но как только пройдет боль, он забывает о ней и как ни в чем ни бывало продолжает свою игру, снова веселясь… Очень трудно иметь дело с подобными взрослыми детьми. В течение веков они получают одни и те же удары, терпят постоянное угнетение, но забывают все, что случилось вчера. Они так же веселы, так же беззаботно трудятся, вовсе не думая о том, для кого работают и чему радуются. Томас-эфенди хорошо определяет этот народ, называя крестьян «ослами», а тех, которые заботятся о них — «сумасбродами»… Поди-ка растолкуй этим мужикам, что юноша, еще вчера говоривший им о человеческих правах, толковавший о труде и средствах его обеспечения, в настоящую минуту под арестом и что, возможно, завтра очутится на виселице. От всех только одно и услышишь: «Он был безумец, хент»… Но сейчас меня интересует другое — я думаю, что в доносе на Салмана непременно замешан Томас-эфенди.
— Я тоже того мнения, — согласился Айрапет.
— Надо удостовериться в этом, — сказал Вардан. Смеркалось. Старики и старухи возвращались из церкви после всенощной. Вардан с товарищами поспешили удалиться из этой деревни.
«Хорошие иглы… цветные, нитки… красивый бисер»… — раздался знакомый голос коробейника.
Коробейник шел с противоположной стороны улицы, прихрамывая, как и несколько дней назад. За спиной у него висел большой короб, а в руках он держал тяжелый посох под стать самому Геркулесу. Завидев Вардана и братьев, он сказал:
— Добрые господа, купите чего-нибудь, к вечеру дешево отдам.
— Что у тебя есть? — спросил Вардан.
— Все, что вам угодно… — ответил коробейник опустив с плеч короб.
Вардан, осматривая вещи, между тем незаметно сунул в руку коробейника бумажку, найденную на месте ареста Салмана. Коробейник взглянул на бумажку, и едва слышным голосом сказал:
— Да, я знаю…
— Что нужно предпринять?
— Увидимся — потолкуем.
— Где?..
— Уходите, я вас найду…
Они обменялись фразами совершенно незаметно, так что братья, стоявшие тут же, ничего не слышали.
Коробейник снова взял свою поклажу и направился к ближайшему дому, пробормотав:
— Сегодня торговал недурно, надо теперь отдохнуть…
Вардан и братья продолжали свой путь. Всюду в домах зажглись огни. Они подошли к дому мастера Петроса. В дверях своего дома стоял сосед Петроса Ого.
Крестьяне армянских деревень при виде проходящего вечером мимо их дома незнакомца приглашают его к себе, говоря: «Будь гостем». Так многие обращались и к этим молодым людям, но те благодарили и шли дальше. Однако у дома Петроса они остановились, но не из-за приглашения соседа Ого, а потому, что услышали крики и мольбы о помощи. Они вбежали в дом, но крик раздавался из хлева. Апо схватил свечу, и все кинулись в хлев. Взору их предстала такая картина: в петле висела девушка; схватив за ноги, ее поддерживала женщина, чтобы не дать ей удавиться.
— Пусти, пусти… — хрипела девушка.
— Варварэ, Варварэ, — жалобно умоляла женщина.
Быстро перерезав веревку, они освободили девушку из петли. Если бы они пришли минутой позже, все было бы кончено, так как руки женщины устали настолько, что она не в силах была уже спасти несчастную.
Варварэ внесли в дом и положили на постель. Она была без памяти. Ее посиневшее лицо по временам передергивалось, и сквозь сжатые губы слышалось одно и то же слово: «Пусти»… Сусан плакала и проклинала кого-то, не называя его имени. Несколько раз несчастная подходила к девушке и, обнимая ее красивую головку, говорила: «Милая моя Варварэ, дорогая, зачем ты хотела убить себя?.. В чем твоя вина?.. Пусть господь накажет подлеца!»…
