Перл Бак - Императрица
Дня не хватило, чтобы принять все дары. Когда зашло солнце, подарки младших принцев и других, менее значительных, людей оставались еще не осмотрены.
Поднялась луна, и настал час перейти в императорский пиршественный зал, место самых роскошных пиров. Император направился туда с двумя императрицами, и они вместе сели за отдельный стол. За соседним столом принц Гун держал на коленях наследника. Высочайший не мог отвести глаз от ребенка, который был как никогда мил. Особенно занимали малыша свечи, которые покачивались над столами в увешанных кисточками фонарях. Его огромные глаза, так похожие на материнские, ловили один огонек за другим, он показывал на них пухлой ручкой, хлопал в ладоши и смеялся. Желтый атласный халатик наследника, доходивший ему до бархатных туфелек, был расшит алыми шелковыми дракончиками, а из ярко-красной атласной шапочки торчало павлинье перышко. На шее малыша блестела золотая цепочка, которую Цыси замкнула на сыне, чтобы оградить от злых духов. Все восхищались наследником, но никто не выражал своего восторга вслух и не упоминал о хорошем здоровье мальчика и его большом росте: ведь рядом могли парить жестокие демоны.
Только Сакота, императрица Восточного дворца, глядела на наследника безрадостно и, при всем своем мягком характере, не смогла удержаться и не произнести пару брюзгливых слов. Если император предлагал ей попробовать какое-нибудь кушанье, Сакота качала головой и отвечала, что не хочет, что не голодна, что из всех блюд это ей нравится меньше всего. Если к ней обращалась Цыси, то кузина и вовсе притворялась, что не слышит. За праздничным столом она сидела нахохлившись, как пичужка, худые руки, казалось, еле выдерживают тяжесть драгоценностей, а лицо под высоким головным убором было бледным и сморщенным. Кто ж мог винить императора, что он предпочел этой супруге другую? Цыси же никогда еще не выглядела столь красивой и изящной, как на этом торжестве. На раздражительность Сакоты она отвечала полнейшей терпимостью. Все чувствовали в счастливой матери широту души.
Тысяча гостей восседали за низкими столами на алых подушках. Между пирующих, радуя'глаз яркими одеждами, молча сновали прислужники-евнухи. Дальний конец зала занимали придворные дамы, жены принцев, министров и другой знати, а ближний — сами вельможи. Рядом с Цыси по правую руку сидела Мэй, и, взглянув на фрейлину сверху, императрица улыбнулась. Обе они знали, где сидел Жун Лу, хоть его стол находился далеко. Гости, конечно же, задумывались, почему Начальнику гвардии была оказана такая честь, но когда любопытные потихоньку спросили одного из евнухов, тот на ходу выдал готовый ответ:
— Он родич императрицы Западного дворца и присутствует здесь по ее приказанию.
Какие еще могли быть вопросы?
Тем временем придворные музыканты играли на старинных арфах, флейтах и барабанах, для тех, кто соблаговолил смотреть, шло театральное представление. Сцену подняли достаточно высоко, чтобы за игрой актеров мог наблюдать император с супругами, но не выше их стола. Наследник, наконец, заснул, и главный евнух унес его. Свечи догорали и оплывали. Праздник близился к концу.
— Чаю для знатных, — приказал принц Гун главному евнуху, когда тот вернулся.:
Слуги подали чай всем знатным вельможам, но начальник гвардии был обойден. Хотя императрица не подала виду, она это заметила. Властной, усыпанной драгоценностями рукой она махнула своему евнуху. Всегда внимательный Ли Ляньинь тут же приблизился.
— Отнеси этот чай от меня родичу, — приказала мать наследника.
Она накрыла фарфоровой крышкой чашку, к которой не притрагивалась, и передала ее обеими руками в ладони евнуху. Гордый доверием, тот понес знак внимания начальнику гвардии, и Жун Лу поднялся, чтобы принять чашку так же в обе руки. Поставив чашку на стол и повернувшись к императрице Западного дворца, он выразил свою благодарность девятикратным поклоном.
Голоса разом стихли, гости переглядывались. Цыси, казалось, ничего не замечала. Она только посмотрела на Мэй и опять улыбнулась. Миг неловкости прошел, главный евнух подал знак музыкантам, и в воздух взмыла новая мелодия. Подавались последние блюда.
Луна между тем поднялась высоко, и час был поздний. Все ждали, когда Сын неба встанет из-за стола и пройдет на террасу к своему паланкину. Но император не торопился. Он хлопнул в ладоши, и главный евнух крикнул, чтобы остановили музыку.
— Что теперь? — спросила Цыси у принца Гуна.
— Императрица, я не знаю, — ответил тот.
Пирующие замолкли, все головы повернулись к огромным дверям.
Сын неба наклонился к своей возлюбленной.
— Сердце мое, — прошептал он, — посмотри!
Взглянув на двери, Цыси увидела, как шесть евнухов вносят массивный золотой поднос. Он был настолько тяжелым, что носильщики, поставив его на плечи, шли, согнувшись. На подносе лежал огромный персик, золотой с одной стороны и красный с другой. Персик? Символ долголетия.
— Объяви мой подарок Счастливой матери наследника! — приказал император Гуну.
Принц провозгласил:
— Дар Сына неба Счастливой матери наследника!
Гости поднялись, а носильщики тем временем приблизились к императрице Западного дворца и остановились с подносом перед ней.
— Возьми персик в руки, — велел Сын неба.
Цыси взяла огромный муляж, и он медленно раскрылся. Внутри оказалась пара туфель розового атласа. На нежной ткани золотыми и серебряными нитями блистал тонкий цветочный узор, такими же нитями были нашиты драгоценные камни всех оттенков. Высокие каблуки были маньчжурские, под серединой подошвы, и розовые индийские жемчужины усыпали их так густо, что казалось, их покрывает панцирь.
Цыси подняла на Сына неба блестящие глаза.
— Это мне, господин?
— Одной тебе, — ответил он.
Это был смелый подарок, символ плотской любви мужчины к женщине.
Вскоре с юга пришли плохие вести. Они не радовали и перед празднеством, но худшие наместник провинции Гуандун придержал до окончания торжеств. Скрывать новую беду дольше он не мог. Англичанин лорд Элгин вновь выступил с угрозами напасть на Кантон, имея на этот раз шесть тысяч воинов на линейных кораблях в устье Жемчужной реки. Даже если бы в Кантоне не сосредоточились китайские мятежники, императорская армия все равно не сумела бы удержать ворота. К сожалению, город кишел бунтовщиками, которые называли себя христианами и повиновались безумному Хуну, известному человеку, который заявлял, что послан чужеземным Богом по имени Иисус и ему назначено свергнуть маньчжурский трон.
Когда тревожное донесение прибыло в Императорский город, первым получил его принц Гун и не решился уведомить Сына неба. Со дня годовщины наследника император не поднимался с постели. Он слишком много съел и слишком много выпил на празднике. Затем, пытаясь утихомирить боль, накурился опиумом и не мог теперь отличить день от ночи. Словом, принц Гун послал записку Цыси, прося о немедленной аудиенции. В полдень мать наследника отправилась в императорскую библиотеку. На этот раз блистательной женщине пришлось укрыться за ширмой, так как принц Гун был не один. В библиотеку пожаловали Верховный советник Су Щунь, его друг принц Цзай и племянник Сына неба принц Йи — человек, не одаренный ни умом, ни характером, но зато брюзгливый и завистливый. Вокруг мужчин на некотором расстоянии расположились их евнухи. Принц Гун зачитал вельможам свиток, исписанный кисточкой наместника.
— Очень серьезно… очень серьезно, — пробормотал Су Шунь.
Он был высоким, крупным человеком с лицом сильным и грубым, и Цыси удивлялась, как этот мужлан смог породить прелестную Мэй.
— Очень серьезно, — поддакнул принц Йи высоким голоском.
— Настолько серьезно, — сказал принц Гун, — что мы должны обдумать вопрос, не может ли Элгин, захватив город Кантон и окопавшись в нем, потребовать аудиенции здесь, в императорском дворце.
Цыси ударила рукой об руку.
— Никогда!
— Почтенная, — грустно произнес принц Гун, — я осмеливаюсь высказать мнение, что мы не сможем отказать такому сильному врагу.
— Надо действовать хитростью, — возразила Цыси, — мы по-прежнему должны давать обещания и тянуть время.
— Так мы не добьемся успеха, — заявил принц Гун.
Выступил Верховный советник Су Шунь:
— Мы добились успеха два года назад, когда англичанин Сеймур пробился в город Кантон. Вспомните, принц, как мы его тогда снова прогнали. За каждую английскую голову было обещано тридцать серебряных монет, а когда трофеи представили наместнику, тот распорядился пронести их по улицам города и приказал сжечь иностранные склады. После этого англичане бежали.
— И в самом деле, — ввернул принц Йи.
Но принц Гун никак не соглашался. Высокий, красивый, слишком молодой, чтобы говорить столь дерзко, он все-таки возразил:
