Ивлин Во - Елена
Елена часто приходила на стройки, смотрела, как копали первые канавы, и устраивала пикники среди только что заложенных фундаментов. И Макарий видел — его маленькая епархия растет, богатеет, приобретает вес и становится неузнаваемой, а Драцилиан неумолимо внедряет повсюду симметрию и прячет грубый, но подлинный камень под мраморными плитами.
Все это было похоже на восточную магию — стоило произнести заклинание, как из воздуха возникали купола и колоннады. Императрица отдавала приказ, и приходила в движение вся сложная машина имперского строительного ведомства, а сама Елена возвращалась в монастырскую кухню и помогала монахиням мыть посуду. Но скорее это было одним из проявлений сверхъестественной животворной силы, которой было проникнуто все окружавшее Елену в ту ее благодетельную вторую весну: семя, посеянное вечером, к утру прорастало, пускало глубокие корни, и к полудню крепкий стебель уже одевался трепетной листвой и пышными цветами. Воздух, напоенный ароматами щедрого урожая, проливал бальзам на ее беспокойную душу. И тем не менее истинного покоя она не находила, потому что нужно ей было совсем другое — не молодая поросль, а старое, хорошо выдержанное дерево.
Она настойчиво продолжала свои поиски, расспрашивая всех вокруг. В город съехалось много лесоторговцев, получивших подряд на стройке; среди них было немало местных, которые занимались своим ремеслом из поколения в поколение. Однако никому из них не приходилось сооружать ни виселиц, ни крестов для распятия. Впрочем, они говорили, что готовы попробовать. Но из какого дерева делали кресты триста лет назад, они как-то не задумывались. Тогда места здесь были лесистые, так что было из чего выбирать. И все, ссылаясь на свой профессиональный опыт, в один голос утверждали, что никакой другой материал по своей долговечности не может сравниться со здоровой древесиной. Они приводили множество примеров деревянных конструкций, которые пережили бетон и каменную кладку. «С годами дерево становится только крепче, — уверяли они. — Оно может сохраняться хоть вечно, если не сгорит в пожаре и на него не нападут насекомые. Насекомых здесь не так уж много, но пожары бывали часто».
Она послала за историками и антикварами. Кое-кто из них уже сам приехал в город, прослышав про увлечение императрицы. Другие прибыли по ее приглашению из Александрии и Антиохии. Христиане, иудеи и язычники — все были готовы ей помочь.
Больше всего знали, по-видимому, христиане.
— Считается, — рассказывал ей один старец-копт, — что крест был составлен из всех пород дерева, какие только есть на свете, чтобы все растительное царство могло принять участие в искуплении.
— А, чепуха, — сказала Елена.
— Разумеется! — в восторге согласился копт. — Я всегда был того же мнения. Это слишком уж материалистично, слишком расчетливо.
— Ну скажите на милость, с какой стати растительному царству в этом участвовать? — спросил молодой священник из Италии. — Оно вовсе не нуждалось в искуплении и ему не подлежало.
— К тому же, чтобы соорудить такой сложный крест, плотникам пришлось бы проработать не один год, — заметил простодушный Макарий, которого Елена всегда приглашала на такие беседы. — Некоторые виды деревьев привозят издалека — одни растут только на юге Африки, другие только в Индии.
— Вот именно, — согласился копт. — Я доказал, что истина гораздо проще. Одна ветвь креста была из самшита, другая из кипариса, третья из кедра, а четвертая — из сосны. Эти породы дерева символизируют...
Еще один священник утверждал, что крест был осиновый, — вот почему это дерево до сих пор трепещет от стыда.
— Чушь, — сказала Елена.
Еще более замысловатую историю рассказал чернокожий ученый с Верхнего Нила. Когда Адам заболел, его сын Сет отправился в рай за целебным маслом. Архангел Михаил дал ему вместо этого три семечка, но они опоздали — Адам уже умер. Тогда Сет вложил семечки покойному в рот, и из них выросли три саженца, которые потом попали к Моисею. Он использовал их для разнообразных магических целей, включая отбеливание чернокожих. Во времена Давида саженцы срослись в одно дерево. (На этом месте Елена начала проявлять признаки нетерпения.) Соломон срубил дерево и хотел использовать балку из него при постройке своего храма, но она не подошла. Одна женщина, по имени Максимилла, как-то случайно села на балку, и на ней тут же вспыхнуло платье. Соломон приказал забить несчастную плетьми до смерти, а из балки сделал мостик; царица Савская, проходя по нему, сразу узнала...
— Ох, довольно! — сказала Елена. — Я для того сюда и приехала, чтобы опровергнуть такие россказни.
— Но это еще не вся история, — обиженно возразил чернокожий. — В конце концов это дерево всплывает посреди купальни Вифезда...
— Вздор, — заявила Елена.
Иудеи — высокоученые мужи из Александрии — высказывались осторожнее. Распятие на кресте, говорили они, — это варварский римский обычай, совершенно чуждый еврейским традициям. Иудейский народ воздавал злодеям по заслугам, забивая их камнями. Правда, габониты распяли на кресте семерых потомков Савла, но лишь в исключительных обстоятельствах — чтобы предотвратить неурожай ячменя, да и было это очень давно. А в то время, которое интересует императрицу, ничего подобного случиться не могло. Так что ей лучше посоветоваться с римскими военными историками.
Один такой историк оказался среди присутствующих. Он сказал, что самая дешевая и самая простая в обработке древесина — сосна. Нет никаких сомнений, что именно из нее и был сделан крест. Вероятно, вертикальный столб стоял на месте казни постоянно, и приговоренного заставляли нести только горизонтальную перекладину. Потом перекладину вместе с ним подтягивали вверх по столбу и закрепляли в гнезде. Один и тот же крест, таким образом, наверняка использовался множество раз.
Здесь вмешались иудеи, заявившие, что так быть не могло. Казнь была делом рук римлян, но она происходила на земле, принадлежавшей евреям, в то время, когда еще действовали все еврейские законы. А на этот счет законы содержали совершенно ясные указания. Любой предмет, связанный с насильственной смертью, становился нечистым и мог осквернить все вокруг. Орудия казни, даже камни, использованные для побиения, или веревку после бескровного удушения, следовало в тот же самый день убрать и спрятать.
— А кто должен был это делать?
— Храмовая стража, — сказал римлянин. — Такие ритуальные процедуры римлян не касались.
— Нет, не стража, а друзья и родственники казненного, — возразили евреи. — В этом случае, судя по всему, им отдали тело, что было весьма необычно. Нет сомнения, что и все остальное было предоставлено им.
— Нет, солдаты, — утверждали христиане. — Это была не простая казнь. В городе шло брожение. Люди видели тревожные знамения. Были приняты особые меры — гробницу запечатали, и около нее поставили охрану. Вероятно, такие же особые меры были приняты и по отношению ко всем реликвиям.
— Так или иначе, — заключил римлянин, — это как раз один из тех досадных пробелов, какими изобилует история — как священная, так и светская, и заполнить которые не удастся никогда. Узнать, что именно тогда произошло, у нас нет никакой возможности.
Однако, как ни пытались специалисты разубедить Елену, она не сдавалась.
Макарий на этих совещаниях говорил мало. Но потом Елена спросила, какого мнения придерживается он.
— Спрятали крест, конечно, не ученики, — осторожно начал Макарий. — Иначе память об этом была бы сохранена церковью. Но про крест никто никогда ничего не слыхал. За это я могу поручиться. Его спрятали евреи или римляне и унесли тайну с собой в могилу.
— Прекрасно, — сказала Елена. — Будем исходить из этого. Допустим, что команде храмовых стражников или римских легионеров — кому именно, мы не знаем — приказали быстро и незаметно избавиться от двух больших деревянных брусьев. Что они могли сделать? Конечно, им не хотелось ни привлекать к себе внимание, ни тратить время на то, чтобы отнести эти брусья куда-нибудь подальше. Земля здесь каменистая, и выкопать ров соответствующего размера и зарыть части креста они тоже не могли. Что же им оставалось? Найти пещеру или подвал разрушенного здания — что-нибудь в этом роде. И того, и другого здесь сколько угодно, я сама видела. Понятно, что нам нужно сделать — обследовать все такие места в окрестностях Голгофы, и мы обязательно найдем крест.
— Но, царица, ты видела, в каком состоянии сейчас окрестности Голгофы?
— Толком не знаю. Там всегда полно строителей и всякой прочей публики.
— Вот именно. Пойдем посмотрим.
Они подошли к восточному краю стройплощадки, где с пригорка можно было окинуть взглядом стройку. Солнце уже садилось, и рабочий день близился к концу. Перед ними простирался обширный плоский пустырь, посреди которого торчали два возвышения, огороженные и закутанные в мешковину. Повсюду виднелись начатые кладкой стены и устои, а вокруг тянулись во все стороны мастерские, занимавшие во много раз большую площадь, чем сама стройка. Там громоздились горы убранного мусора и щебня, заготовленного мрамора и тесаного камня; там стояли бетономешалки, печи для обжига кирпичей и извести, огромные деревянные подъемные краны, тележки и тачки, стойла для лошадей и бараки для рабочих, полевые кухни и отхожие места, чертежная, бухгалтерия с охраняемой кассой, где выдавали заработную плату, наполовину снесенные остовы выселенных домов и неоконченные временные постройки. Все это было опутано паутиной мощеных проездов и тропинок; целую улицу занимали палатки, куда проститутки старались заманить рабочих в дни получки, пока те еще не успели добраться до базара. И все это вызвали к жизни простые слова: «Здесь нужно построить базилику».
