Владимир Возовиков - Эхо Непрядвы
Из-за дерюжки вышла чернобровая, полная молодуха, степенно поклонилась гостям. На столе враз появились в больших глиняных чашках нарезанный хлеб, моченые яблоки, пироги, два темных пузатых кувшина. В середину стола хозяйка водрузила большую сковороду жаренных в сметане карасей.
- Угощайтесь, гости дорогие. Чем богаты…
Старик разлил в кружки белый мед.
- А где же молодой-то хозяин? - спохватился Тупик.
- Не обессудь, батюшка, в овин я ево послал. Дела много, а мужицких рук две пары, всего засветло не успеваешь.
После меда разговор пошел живее. Боярин спросил, хватает ли в хозяйстве земли, тягла и скота; старик не жаловался. Мужиков вот только двое. Скот пасти, за огородом следить, полоть и жать есть кому - две бабы да две девки, и двое мальцов уже пособляют, а на мужицких работах трудно. Зять готов бы перебраться сюда от московской Раменки - тесно там на земле становится, - да куда тут еще четверых пихать? - и самим уж тесно.
- Тесно? - вскинулся Фрол сердито. - Ты, Стреха, попривык к соломенным застрехам, што воробей, слава богу - хоть заставили эту избу срубить. Лес кругом несчитаный, а ему тесно! Вы вот што. Неча вам зиму-то бока на печи отлеживать - навозите-ка лесу на добрую избу, а то и на две. Да ошкурите по оттепели. Зимой - самое рубить дерево, никакая гниль в нем не заведется, век простоит. Весной, как отсеемся, соберу толоку - да в один день и поставим избу твому зятьку. Осенью пущай и въезжает.
- Согласны мы, батюшка староста, - подала голос хозяйка. - Еремей, ты чево сидишь, как сыч, - кланяйся господину.
- Пойдешь с обозом в Москву - сговаривай зятя. - Фрол покосился на боярина. - А он не в княжеской ли отчине?
- Боярская там деревня, морозовская. Да не в кабале он.
- Ой ли? - качнул головой Тупик. - Знаю я Морозова Ивана Семеныча, он умеет брать смердов в крепкую крепость. Но ежели зятька твово не охолопили, при нужде и откупиться поможем. Трудами разочтется… А мед у тебя, хозяин, добрый. Налей нам еще по кружке - да и пора отъезжать.
Разливая мед, старик переводил трезвый, хитроватый взгляд со старосты на боярина, будто высматривал, хорошо ли гости подгуляли, потом торопливо заговорил:
- Зятя склоню, лесу заготовим, а как приедет - землицы б нам ишшо чуток?
- Эвон за рощей сколь уж годов земля пустует, - ответил Фрол, отхлебывая мед. - Бери да паши.
- Легко сказать - паши. По той стародавней залежи мелоча поднялись - березка да осинка, а иде - ракита с елкой. Да и далеконько.
- Тебе поле на полатях надобно? Три мужика - силища. И корчевать мелоча - не вековые дубы.
- Оно так, батюшка Фрол, да и на то времечко уйдет. А исть, пить кажный день хочется. Потихоньку мы б и ту кулигу подняли. Но тут вот близехонько за горушкой - березнячок вперемешку с черемушкой да смородинкой. Болотце там ледащее, верховое, кочкарнику немного. Спустить воду, выжечь да раскорчевать - нам и вдвоем на год работы. А землица там - на хлеб мажь заместо масла. Засеять горохом, репой да капустой али другим овощем - на всю отчину нарастет. Можно бы и под гречиху отвести - с кашей да с медом будем.
Фрол, теребя бороду, сердито уставился на старика.
- С кашей ты будешь. А с этим будешь ли? - Он ткнул в сковороду с жареными карасями. - Хитер ты, Стреха, да не умен. Гребешь рыбу возами и не подумал, отчего озерко твое такое бездонное: лови - не выловишь? Ручей-то в него бежит из того ледащего болотца, родники там живут невидимые. Погубишь березнячок - погубишь и родничок, ручей иссохнет, и рыбка сдохнет. В первую же зиму будет замор, а там и само озеро кончится. Ему же еще сто, а может, и тыщу лет кормить людей рыбой. Так ли говорю, Василь Ондреич?
- Так, - согласился Тупик.
- Я в Звонцах единой талины на берегу срубить не даю, потому в тальниках ключи заводятся, а без них озеру - смерть. Вашему брату ведь дозволь батожок сломить - всей рощи не станет. Лесу не жалко - его вон сколь пропадает вокруг, да знай, где рубить. Ты вот, Стреха, пошто дубраву-то с наветру извел? Лень, што ли, за полверсты по дрова съездить? Небось продувать стало зимой, топить надо чаще и по дрова бегать - тож. Ишь как он, бог-то, ленивых наказывает.
- Да ить как оно вышло, батюшка? Зимой переметет дорогу, и за полверсты не пробьешься, особливо с возом дров. Вот и рубишь поближе…
- А ты будто и не знал, когда дрова легше заготовить.
- Таперича мы знаем - до снегов.
- "Таперича". Кабы ране не ленился, таперича дубрава стояла бы на месте. А то живешь на сквозняке и мальцов радости лишил - погулять негде, соку попить березового, и птица лесная ушла от тебя - поди, червяк вредный огород поедом ест, яблоки точит…
Слушая Фрола, Тупик невольно задумывался, как непросто, оказывается, быть хозяином на земле. Государи и знатные люди за золото и серебро выписывают заморских книжников, звездочетов, умеющих по старинным книгам и светилам угадывать, что сулит людям небо. А меньшая ли наука - читать землю, от которой кормимся? Много ли сыщется таких "землечетов", как этот звонцовский староста? Всякое знание и умение - пахаря ли, кузнеца, ткача, плотника, кричника - собирается по капле веками, передается от отца к сыну, оттого дети почти всегда знают больше отцов, хотя никогда не бывают умнее. Но каждый ли становится хранителем мудрого опыта, каждый ли прибавляет к нему свое? И что человек выбирает для себя в известном, что передает наследникам? Еремей Стреха - тоже ведь мужик не глупый: умеет и пахать, и сеять, и брать выгоду от земли. Но выгода его какая-то животная, сиюминутная - волчья. Дай волку волю - он все живое вокруг порежет, подушит, а завтра подохнет с голоду. Так же и Еремей. Стоит роща под боком - руби ее, зачем маяться, в дальний лес по дрова ездить? Приглядел кусок земли под горох и капусту - суши болото, губи родник. Чем это обернется для него завтра - дела нет. Отчего такое бездумье? Были времена - пахарь вел с лесами войну не на жизнь, а на смерть. Где-то и теперь еще лес для мужика - враг. Где-то, но не в московском уделе. Почему же таким, как Еремей, не хватает ума изменить прежнее хищническое отношение к лесам? Да и к самой земле? Может, потому, что еще глубоких корней не пустили в эту землю, не чувствуют себя ее хозяевами? Надо, надо помочь Еремею перетянуть сюда зятя с дочерью.
А Фрол - хозяин. Вся жизнь его - в сельской общине. Тупик понял это еще на Куликовом поле. Такого мужика стоит поберечь и держаться за него обеими руками.
Тупик встал, подошел к полатям, потрепал волосы старшего мальчишки.
- Как звать, богатырь?
- Васькой.
- Ишь ты, тезки мы с тобой. Пойдешь ко мне в дружину, как вырастешь?
- Не-е.
- Чего так? Аль мечей боишься?
- Дедка сказывал: все дружинники - боровья гладкие. Мужиков-то под татарские мечи поставили, а сами - за дубравой спрятались. А как мужики-то Орду побили - так и повыскакивали татарское добро хватать.
Круглое лицо старика вытянулось и стало белее бороды. У Фрола рот приоткрылся. Тупик захохотал:
- Ай да Васька-богатырь! Резанул боярину мужицкую правду! - Он снова положил руку на голову мальчонки. - Эх, брат, кабы твоя правда была! Хочешь мою послушать? Вот те крест - не совру. Было со мной в той сече два десятка дружинников, молодец к молодцу, таких теперь, поди, и не сыщешь по всей Руси. А осталось - я да еще один, и тот увечный. Сколько там полегло князей да бояр больших, не мне чета, я уж и не припомню. Простым дружинникам - счету нет. Все там славно рубились, Василий, и мужики, и дружинники. Стала татарская сила нашу ломить, тогда те, што прятались за дубравой, и пришли нам на помощь. Без них не победили бы мы, и ты никогда уж не увидал бы ни дедку, ни тятьку. Такая она, брат Василий, главная правда.
Хозяин наконец обрел дар речи:
- Батюшка родный, не слухал бы речей несмышленых!
- Он не свои речи мне говорил.
- Поди, думаешь - мои? Вот те крест - странники тут проходили, всякое баяли, а этот лешак наслухался. Я ж на Непряди-то сам был, своими глазами видал…
- Видал, а позволяешь странникам в своем дому болтать.
- Божьи люди…
- В Орде свой бог, Еремей. Откуда и куда шли те странники?
- Того не сказывали, батюшка.
- Ладно. Прощевай, брат Васька. Расти скорее.
В дверях Тупик столкнулся с девицей, выходившей в сени по какой-то надобности, ласково попрощался и с нею, невольно любуясь полыхающим на щеках румянцем, темно-русой косой, стройным станом под свободной телогреей. Что за женщины на русской земле! Пойдешь выбирать вдоль хоровода - и до самого конца не остановишься: одна другой краше. В обратную сторону пойдешь - снова одна краше другой. Закрой глаза, бери любую - и возьмешь Василису Прекрасную. Она и в седине будет красавицей, если не согнет ее непосильной работой, не иссушит домашним тиранством. Но и берегись давать Василисе Прекрасной большую волю над собой! Видывал Тупик бояр и князей, обращенных в домашних кощеев - рабов жениных прихотей. Добра жена в домашней холе да в мужней неволе… У этой красавицы за неволей-то, пожалуй, не станет дело. А вот кто будет холить ее, как уйдет из-под батюшкиного крыла во власть мужа и свекрови, в кабалу крестьянской нужды? Особенно если выдадут за немилого?
