Горничная Карнеги - Бенедикт Мари
— Да, сэр.
— Мисс Келли, я, кажется, неоднократно просил вас не называть меня сэром, — сказал он с притворной досадой, разливая бренди по двум бокалам.
Янтарный напиток искрился в хрустальных гранях. Мистер Карнеги вручил мне бокал и поднял свой в безмолвном тосте, как я поняла, в мою честь. Я кивнула и отпила маленький глоточек. На вкус бренди был как огонь и неземное блаженство, слитые воедино.
— Мы в долгу перед вами, мисс Келли. Вы спасли гостью этого дома.
Собственный выдох показался мне огненным, как у дракона.
— Глупости, сэр. То есть мистер Карнеги. Я всего лишь выполняла свои обязанности горничной при хозяйке.
Я надеялась, что столь недвусмысленное указание на мое положение в этом доме поможет избежать неуместного разговора. Того разговора, который мистер Карнеги завел со мной в парке. Разговора, который мне втайне хотелось продолжить — и которого я так боялась, особенно в свете бед, постигших мою семью.
— Я думал, что предел ваших обязанностей — поднести даме флакончик с нюхательной солью, а не провести полный комплекс реанимационных мероприятий. Доктор Мортон сказал, что, если бы не ваши решительные, грамотные действия, миссис Питкерн могла бы и не очнуться.
— Я рада, что с ней все хорошо, мистер Карнеги. — Я залпом допила бренди. Мне хотелось как можно скорее уйти, не показавшись при этом невежливой. — Спасибо за бренди и добрые слова. Но, как вы сами заметили, сегодня был долгий тяжелый день. Прошу меня извинить, но я должна идти.
Сделав ему реверанс, я шагнула к двери.
Он прикоснулся к моей руке.
— Пожалуйста, не уходите, мисс Келли. Я… я уверен, что мне следует объясниться. После нашего разговора… в тот день в парке… я постоянно думаю о вас.
Я застыла на месте, но не решилась обернуться к нему. Я просто ждала продолжения, надеясь и одновременно страшась того, что мне предстояло услышать. Ждала и твердила себе, что мои надежды могут обернуться еще большей бедой для всей нашей семьи. Мистер Карнеги слегка сжал мою руку.
— Мисс Келли, в нашу последнюю встречу в парке я сказал об ощущении непринужденности и свободы, которое приходит ко мне в вашем присутствии. Я сказал о своем восхищении вами и вашим умом. И признался в глубоких и искренних чувствах к вам. — Он помедлил, видимо ожидая от меня какой-то реакции.
— Да.
— Я понимаю, что говорил, возможно, слишком прямо и откровенно, но мои чувства подлинны. Я испытываю к вам, мисс Келли, нечто такое, чего не испытывал ни к одной другой женщине. Да, наши нынешние обстоятельства необычны, но надеюсь, со временем они будут преодолимы.
Он снова помедлил.
Я не знала, как реагировать. Мое сердце требовало дать один ответ, а мои обязательства — совсем другой.
Мистер Карнеги заговорил первым, нарушив затянувшееся молчание:
— Но мне не хочется строить догадки. Я хочу быть уверен. Смею ли я надеяться на взаимность?
Я наконец обернулась к нему и чуть отстранилась, так что его рука соскользнула с моей. Я расправила плечи и выпрямилась во весь свой невеликий рост.
— Мистер Карнеги, я не могу позволить себе роскошь поддаваться каким-либо чувствам, которые у меня могли бы возникнуть. Мисс Аткинсон видела нас вдвоем в парке. Она не сказала вашей матери, что застала меня наедине с вами, однако все-таки сообщила, что я гуляла по парку в разгаре рабочего дня. Непростительный проступок для прилежной служанки.
Я ожидала достаточно бурной реакции на эти слова, но на лице мистера Карнеги не дрогнул ни один мускул.
— С мамой я разберусь сам, мисс Келли. Пожалуйста, не расстраивайтесь из-за мисс Аткинсон. Оно, право, того не стоит. Если вы разделяете мои чувства…
Я не дала ему договорить.
— Мистер Карнеги, вы, кажется, не понимаете. Я не могу рисковать своим нынешним положением. Обвинения в мой адрес со стороны такой уважаемой в обществе дамы, как мисс Аткинсон, грозят мне увольнением, причем увольнением с позором, после которого меня не возьмут горничной ни в один дом. Непозволительно терять место, дающее средства к существованию не только мне, но и всей моей семье.
— Мисс Келли, я с трудом верю, что одна-единственная прогулка в парке в неурочное время погубит всю вашу карьеру.
— Прогулка в парке наедине с вами, мистер Карнеги, безусловно, погубит меня навсегда. И мне кажется, если начнутся расспросы, то мисс Аткинсон не станет молчать о том, что в тот день в парке я была не одна. Тем более что ранее она встретила нас вдвоем на Рейнольдс-стрит.
На его лице промелькнула тревога, тут же сменившаяся выражением твердой решимости. Мистер Карнеги привык получать именно то, что хотел.
— Пожалуйста, мисс Келли, позвольте мне все уладить. Существует множество приемлемых объяснений для нашей совместной прогулки в парке. Я не готов отказаться от наших встреч из-за мелочности мисс Аткинсон. — В его глазах, казавшихся почти черными в полумраке, плясали отсветы пламени из камина. — Эти минуты очень много значат для меня. Вы очень много значите для меня.
Я чуть было не согласилась, видимо смягчившись под действием согревающего бренди. До встречи с мистером Карнеги я еще ни с кем не ощущала столь пронзительного единения душ. Наши тайные разговоры в парке были единственными мгновениями чего-то подлинного и настоящего в моей нынешней жизни, наполненной притворством. Мгновениями, когда я прокладывала путь к надежде. Но я не могла подвергать риску благополучие своей семьи. Если я потеряю работу, им грозит нищета. Сейчас они держались только за счет заработанных мною денег. Напомнив себе об этом, я собралась с духом.
— Мистер Карнеги, позвольте мне объяснить вам мою ситуацию. Я могу говорить так же прямо, как вы говорили со мной?
— Разумеется, мисс Келли.
— Десять лет назад в Ирландии случился Великий голод. Я была еще маленькой. Однажды мама собрала в корзинку свеклу с нашего огорода и велела отнести ее Флэнаганам, нашим соседям. Тогда мы владели большим наделом земли — больше, чем все остальные фермеры в нашей округе, — и выращивали не только картофель, который в тот год весь загнил на корню. Мама переживала за Флэнаганов, потому что не видела их в деревне уже две недели, и, хотя у нас не было лишней еды, мы понимали: их положение еще тяжелее, чем наше. Флэнаганы жили на самом краю заболоченной пустоши. Я прошла несколько миль через лес, добралась до их дома и постучала в дверь. Мне никто не ответил. Меня с детства учили, что нельзя заходить в чужой дом без разрешения хозяев, но я принесла людям еду, которая — я знала — их обрадует, и не хотела оставлять гостинцы у двери снаружи, где их могли бы украсть. Поэтому я вошла в дом.
На мои глаза навернулись слезы. Хотя прошло больше десяти лет, то страшное зрелище навсегда запечатлелось в моем сознании. Не только в памяти, но и в самом сердце.
— И что я увидела, мистер Карнеги? Вся семья Флэнаганов… мать, отец, четырехлетний сынишка и дочка, еще грудная малышка… все были мертвы. Они погибли от голода. От них почти ничего не осталось. Их кости торчали даже сквозь несколько слоев одежды, которая не спасала голодных людей от зимних холодов.
Я вытерла слезы, размазав их по щекам.
— Великий голод в Ирландии прошел, но бедность осталась, мистер Карнеги. Моя семья борется с ней каждый день. Вы говорили мне, что именно воспоминания о былой бедности мотивируют вас продвигаться наверх ради блага вашей семьи. Что ж, мои решения определяются теми же воспоминаниями и тем же долгом перед семьей.
Я подошла к двери, секунду помедлила на пороге и обернулась к нему:
— Поэтому вы должны понимать, мистер Карнеги, что я никак не могу проявлять свои чувства, которые, возможно, к вам и питаю. И не могу рисковать благополучием своих близких, продолжая встречаться с вами наедине.
Глава двадцать вторая
— Мама, ты не должна была рыться в моих бумагах.