Александр Холин - Юность Моисея
Беспокойная величественная река Сынташта, где-то далеко впадающая в Тобол, рассекала хоровод холмов, собравшихся вокруг долины, и спокойно несла свои воды в ту же долину, в центре которой, ограждённый с востока и запада каналами, стоял город. Чуть западнее города городов Аркаима протекала ещё одна речка, Большая Караганка, впадающая в Урал.
Дальше на восток, за Тоболом, впадающим в Иртыш, Сибирской тайгой дремучей, за непролазными распадками плескалось студёное море, в которое выносила свои неспокойные волны Обь. Но море было далеко, а здесь, в долине, между южно-уральскими кручами и зыбучими москитными топями красовался царственный город.
Всё же городом его назвать было трудно, поскольку он не походил ни на одно сборище домов, рассеянных по земле, даже на эскимосские яранги, сбившиеся в кучу прямо за городскими стенами. Хотя гости со всего света спешили попасть в Аркаим, что б научиться уму-разуму, то есть, на людей посмотреть, как водится, а заодно и себя показать с недурственной стороны, но никто в городах Индии, Малой Азии, Греции, Месопотамии, Этруссии не применял архитектуры, какая была здесь.
Это и не удивительно: у каждой страны своё развитие, своя дорога. Тем не менее, паломников со всех концов земли было много. Сюда люди стремились не в поисках золота или власти. В Аркаиме можно было получить знания о земной энергии, за счёт которой живёт и сама планета, да и вся Вселенная. Овладев таким тайным знанием, человеку не нужны будут ни деньги, ни поклонение народов.
Ещё за три тысячи лет до Рождества Христова среди развивающихся стран появилась мода посетить Аркаим, чтобы по возможности понять смысл своего существования. Ведь перед каждым когда-нибудь встаёт вопрос: зачем я в этом мире? кому нужен? что должен сделать? что могу сделать и могу ли?
Всё путешественники, приезжающие сюда не только на лошадях и верблюдах, но даже на слонах, удивлялись улицам, возносящимся спиралью гигантского аммонита к вершине кургана, на котором раскинулся город. В центре же, за высокими толстыми стенами была мощёная тесаным булыжником площадь, на которой высилась девятиступенчатая пирамида, украшенная на маковке деревянным крестом чёрного цвета.
От огромного кургана, ставшего фундаментом кольцевому городу, стены которого изнутри были бескрайними ободными коридорами, на все стороны света, словно спицы колеса, разбегались просёлочные дороги. Убегающий к Сынташте тракт имел перекинутый через неё деревянный мостик, и река не могла ничем навредить путникам.
Все дома в городе были похожи, как близнецы: крупные обожженные кирпичи синей глины, чередовались с вертикально вбитыми в грунт кедрачами. Но такое жильё устраивало удобством, а также обособленностью. Лишь с восточной стороны, самый первый к рассвету дом был каким-то необычным, выбивающимся из «волчьей стаи» остальных построек. Может быть, поэтому он и стоял отдельно от остальных построек с остроконечной крышей и круглыми толстыми стенами.
Нельзя сказать, что таких домов в городе больше не было, но этот красовался прямо у границы восточной городской черты, прокопанной в земле на краю околицы. Пограничная канавка всегда после вечерних сумерек горела ярким пламенем вплоть до рассвета, а клубы дыма разносили вокруг запах сгоревшей нефти. Уж такой здесь был закон: ограждать город с восточной стороны пламенем на всю ночь. Вполне возможно, что так городские власти отделяли себя от древнего племени китайцев, тоже потомков этих мест, но каждый раз возвращающихся сюда, просто чтобы доказать свою китайскую инородность. Неужели для этого обязательно нужна война?
Возле круглого дома на улице была построена необыкновенной формы печка, а рядом с ней примостился колодец. Эти постройки тоже заставляли удивляться, особенно впервые изволивших посетить таинственную столицу ариев, русов, этрусков, тех же персов и ещё множества других народностей, выходцев именно отсюда.
Круглый дом был жилой. Более того, перед печкой хозяйничала молодая девушка в накинутой на плечи лохматой яге, [61] и возле колодца на брёвнышке сидел довольно крепкий юноша. Что ни говори, а оседлавший бревно парень был точно из приезжих. Во-первых, никто из местных парней не позволил бы себе с бабой разговоры разговаривать, когда та делом занята. Во-вторых, делать что ли мужику-то нечего? Уселся, вишь, перед бабой! Хочь и молода она, только уговаривать девку на майдане вечером положено, а не мешаться и не болтать бестолку.
Да и одет парень был не по-русски, не по-нашенски. Солидность ему придавал кожаный кафтан, из-под которого выпросталась длинная, много ниже колен, шитая из широких вощёных листьев какого-то неувядающего дерева мужская юбочка. [62] А ноги, обутые в деревянные сандалии, прям крест накрест опутаны ремешками из верблюжьей кожи, которые крепились к тем же сандалиям. Это ж надо в таких обутках и в гиперборейскую столицу завалиться?!
— Ты так и не сказала, Нава, что это на тебе одето сегодня? — вскинул глаза юноша. — Я ни одной ещё здешней бабы не видывал в такой душегрейке!
— Ах, это? — девушка ласково провела рукой по меху, пришитому поверх надетой на неё шубы. — Это яга. Тоже мне скажешь, душегрейка! Неужто никого в ягах не видывал?
— Видывал, — признался тот. — Только в ягах здесь почему-то одни старухи ходят. А ты совсем даже не старая.
— Так-таки и не старая? — рассмеялась девушка. — У вас ни в Израиле, ни в Греции, ни в Египте таких не носят, потому что там жизнь совсем другая. У вас больше кочуют да скот пасут и только.
— Точно, — согласился парень. — Но здесь, я заметил, одни бабы ходят в ягах. Никто из мужиков, из стариков, да из мальчишек тоже не надевает такую шубу лохматую. Зачем это?
— Бабы говоришь? — нахмурилась Нава. — А в какой стране ты видел мужика возле печи? В какой стране мужики умеют металл из болотной ржи добывать, да руду переплавлять? Где ты мужика у печки видывал?
— Так ведь не обед же готовишь! Ты металл плавишь, всё одно как корову доишь! — попытался отшутиться парень. — Так, как вы это делаете, не умеют нигде. Уж поверь мне, ни одной бабы, как ваши, ни в одной земле не видывал. А перестранствовал я — дай Бог каждому, не смотри, что молодой. И как вы живёте, не живут нигде. Откуда здесь такое?
— Слушай, Толмай, — обернулась к нему Нава. — Ты только приехал, а сразу всё знать хочешь. Поживи, тебя никто не гонит. Даже у меня пожить можешь, в гостевой постелю. Ведь ты не один к нам приехал. Гости круглый год в город приезжают, живут здесь, и каждый в свою страну увозит то, что ему нужно. Нам не жалко делиться Божьими дарами, затем и родились на этом свете. Если поможешь ближнему, он тоже поможет тебе, неважно на том или этом свете. Ведь если мы пришли в этот мир, значит, должны помогать друг другу. Иначе, зачем приходить?
— Помогать? Кому это помогать? — ехидно усмехнулся Толмай. — Что ж тогда во все века люди войны устраивают? Или никак меж собой рабов да завоёванных царств не поделят? А ты предлагаешь помогать извергам делить отнятое и продавать в рабство обездоленных.
— Ты говори да не заговаривайся! — прикрикнула на парня девушка. — Наши люди создали здесь свой мир, нужный только нам одним, а торговля всякая по вашему Израилю, по Венеции проходит красной чертой. Дай срок, вы и души научитесь продавать, и Бога.
— Своего? Или вашего? — не сдавался юноша.
— Треглав всегда Един, только во всех странах его величают по-разному, — пояснила девушка. — У нас он тоже триедин: Вышень, Род и Сварог, а богиня любви — Лада, затмила всех ваших женщин своей красотой не внешности, а души.
— Даже Инанну? — поинтересовался Толмай.
— Кто такая Инанна?
— Ты, такая умная и не слышала про нашу Инанну? — искренне удивился юноша. — У нас даже песни в Лагаше про неё поют:
«Докучать, оскорблять, попирать,
осквернять — и чтить —
в твоей власти Инанна…» [63]
— Ты баешь, мол, умная я? — улыбнулась Чернава. — Наши мужики бабам такие слова говорят, только когда хотят опростоволосить: «Молчи, дура!». Иль у вас не так?
— Не так! — выразительно отреагировал Толмай и даже рубанул ладонью воздух в своё подтверждение.
— Отрадно слышать, — улыбнулась девушка. — Так зачем же ты к нам-то пожаловал? Ведь который день всё молчком, да молчком. Негоже так.
— Я и раньше сказать хотел, — принялся оправдываться юноша. — Да недосуг как-то. Надысь ваши мужики пособить просили, а сегодня не к месту…
— У нас всё к месту, — перебила его девушка. — Поведай, коль к лицу, зачем пожаловал?
Толмай кашлянул сначала. Но, видя, что собеседница его даже отложила работу, надеясь выслушать исповедь гостя, решил не скрывать и не изворачиваться от ответа. Ведь Чернава — действительно умница, поэтому, вероятно, и одна. А то такую кралю навряд ли бы кто отпустил. Вдруг подскажет, как найти то, что давно Толмай ищет?
