Георг Эберс - Серапис
Вооруженная толпа александрийских юношей в живописной одежде древних афинян бодро отправилась в сражение. Защитники старых богов подвигались вперед стройными рядами, под звуки бранной песни Каллина [45], в текст которой, согласно обстоятельствам, были внесены незначительные изменения:
Мужайтесь, юноши, возмездья пробил час: Нас бог войны зовет в кровавое сраженье. Ужели стыд не подавляет вас, Когда вы слышите врагов своих глумленье?
Молодые воины без труда преодолевали все препятствия, встречавшиеся им на пути. Два отряда пехоты заняли Дворцовую улицу, которая прорезывала Брухейон, и хотели загородить дорогу александрийцам, но не могли выдержать их стремительного натиска. Вскоре пестрые знамена язычников показались на Дворцовой улице и, наконец, на самой площади префектуры.
Здесь защитники старины допели заключительные строфы своего воззвания к битве:
Пусть тот, кто покорился без борьбы,
Погибнет труса смертию позорной.
Но храбрый воин головы покорной
Не склонит под ударами судьбы.
Кто, как герой, в сраженье был убит,
По смерти будет жить потомству в назиданье
И имя славное навеки сохранит
Отчизна-мать в своем преданье [46].
Окончив пение, статные юноши с тонкими античными чертами, с гирляндами цветов на душистых кудрях, бросились на мрачных аскетов, прикрытых овечьими шкурами, поседевших от строгого поста и суровых подвигов покаяния.
Мускулы греков, развитые гимнастическими упражнениями, блестели на солнце под тонким слоем покрывавшей их благовонной мастики. Христиане твердо выдержали первое нападение противников, которых воодушевляла горячая преданность заветным идеалам; лучший цвет александрийского юношества вступил в открытую борьбу за неограниченную свободу мысли, за интересы искусства и бессмертную красоту, воплощенную в чудных образах эллинской мифологии.
Таким образом, обе враждующие стороны воевали за то, что представляло для них высшее благо, обе были одинаково твердо убеждены в правоте своего дела и готовы пожертвовать жизнью ради его успеха.
Однако их силы были далеко не равны. Язычники имели при себе оружие, тогда как у монахов не было ничего, кроме бича на поясе, и к тому же они привыкли употреблять его только для смирения собственной греховной плоти.
Началась беспорядочная рукопашная битва, к военной песне примешалось пение псалмов.
Здесь падал раненый, там убитый монах или красивый греческий юноша, оглушенный ударом кулака. Суровый отшельник схватился грудь с грудью с молодым ученым, который только вчера прочитал свою первую лекцию о философских доктринах неоплатоников, восхитив своим красноречием внимательных слушателей.
И среди этой дикой сумятицы, криков ярости и стонов окровавленных бойцов, стояла Агния, прижимая к себе малютку-брата. Папиас замер от ужаса, перестав даже плакать.
Девушка старалась только поддержать свои слабеющие силы, она не могла ни двинуться с места, ни молиться.
Ужас туманил ей рассудок, вызывая в груди чувство острой физической боли, расходившейся оттуда по всем нервам.
Безотчетный страх полностью овладел молодой христианкой еще во время чтения цесарского указа, так что она едва наполовину уловила его смысл.
Теперь Агния стояла с закрытыми глазами, не видя и не понимая того, что происходило вокруг, пока громкий топот лошадиных копыт, звуки трубы и еще более усилившиеся крики не вывели ее из этого оцепенения.
Наконец крики начали стихать, и, когда девушка решилась снова открыть глаза, вся площадь совершенно опустела. Только там и тут лежали бездыханные трупы и корчились умирающие, а на Дворцовой улице еще продолжалась битва; однако защитники язычества вскоре отступили перед отрядом конных латников.
Агния вздохнула с облегчением, освобождая головку ребенка из складок своей одежды, в которую Папиас закутался от страха. Но как раз в эту минуту на них бросилась толпа молодых ученых, которые мчались в беспорядочном бегстве через площадь префектуры, преследуемые всадниками.
Несчастная девушка опять закрыла глаза, ожидая, что ее затопчут лошадиными копытами. Один из беглецов наткнулся на Агнию и вышиб у нее из рук маленького брата. Тут она окончательно лишилась чувств; страшная усталость подкосила ей ноги, и девушка с тихим стоном упала на пыльную мостовую. Пешие и конные мчались как раз мимо нее, некоторые лошади перепрыгивали через неподвижное тело бесчувственной Агнии. Она не могла дать себе отчета, сколько времени продолжался ее обморок, но когда опомнилась, то почувствовала, что ее куда-то несут.
Открыв глаза, Агния увидела перед собой лицо воина, который действительно поднял ее с земли, как беспомощного ребенка.
Девушка растерялась от стыда и страха, сделав слабую попытку освободиться. Заметив это, сострадательный юноша немедленно поставил ее на ноги. Она обвела блуждающим взглядом всю площадь и вдруг вскрикнула охрипшим голосом:
– Иисусе Христе, где же мой брат?
Девушка отбросила со лба спутанные волосы, тяжело дыша и озираясь вокруг лихорадочно горевшими глазами.
Агния стояла на прежнем месте у самых ворот префектуры; всадник, одетый в панцирь, держал под уздцы прекрасного коня, по-видимому, принадлежавшего ее избавителю; на земле стонали раненые, и отряд конных латников заграждал Дворцовую улицу длинной двойной шпалерой; между тем маленький Папиас исчез, как будто канул в воду.
– Папиас, мой бедный малютка! – жалобно повторила Агния, и в ее голосе, утратившем свою мелодичность, слышалось такое глубокое страдание, что молодой воин посмотрел на девушку с невольным участием.
– Боже, куда мог деваться ребенок? – продолжала убитая горем сестра.
– Мы поищем малютку, – ласково успокаивал ее воин. – Ты так молода и красива, – прибавил он, – что могло привести тебя на площадь?
– Я шла к епископу, – пробормотала Агния, вспыхнув ярким румянцем и потупив глаза.
– Говоря по правде, ты выбрала недоброе время для своего визита, – заметил молодой человек, который был не кто иной, как префект Константин. Он нашел Агнию, лежавшую без чувств на мостовой, и не захотел доверить ее ни одному из своих подчиненных, потому что нежная красота девушки глубоко тронула его сердце.
– Благодари Бога, что ты счастливо отделалась, – продолжал он. – Однако мне пора вернуться к своему отряду. Тебе известно, где живет епископ?.. Вот его дом; что же касается твоего брата... Но постой! Александрия – твой родной город?
– Нет, господин, – нерешительно отвечала Агния.
– Но все-таки ты здесь живешь у родных или знакомых?
– Нет, господин, нет! Я хотела... мне было нужно... Я уже сказала вам, что шла к епископу...
– Странное дело!.. Во всяком случае, советую тебе попытаться увидеть его! Очень жаль, что мне теперь некогда начать поиски ребенка, но потом, распорядившись служебными делами, я немедленно прикажу своим солдатам и городской страже обыскать все улицы. Сколько лет пропавшему мальчику?
– Ему шестой год.
– У твоего брата такие же черные волосы, как у тебя?
– Нет, господин, – отвечала несчастная девушка, заливаясь слезами, – у моего Папиаса белокурая головка, вся в локонах, и такое хорошенькое личико!
Константин с улыбкой кивнул головой и продолжал:
– Если твоего Папиаса найдут, то куда его привести.
– Не знаю, господин... Я решительно не в силах собраться с мыслями... Впрочем, пусть моего брата доставят прямо к епископу...
– К Феофилу? – с удивлением спросил префект.
– Да, да, к нему, – торопливо заметила Агния. – Или нет, лучше пусть мальчика передадут хоть привратнику епископа.
– Вот это будет гораздо благоразумнее! – сказал Константин.
Он кивнул своему провожатому, намотал гриву лошади себе на руку, прыгнул в седло и ускакал к своему отряду, не слушая робких изъявлений благодарности Агнии.
ГЛАВА XIV
В обширном атриуме [47] епископского дворца суетилось множество народа. Священники и монахи ежеминутно входили и выходили с разными поручениями. Христианские вдовы, служившие дьякониссами, перевязывали раненых, стараясь облегчить их страдания, а слуги духовных лиц бережно укладывали больных на носилки для отправки в госпиталь.
Дьякон Евсевий, почтенный наставник Марка, руководил этим делом, наблюдая, чтобы языческие юноши получили одинаковую помощь с христианами.
Перед фронтоном дворца стояли на карауле ветераны двадцать второго легиона, вместо привратника, который в мирное время сторожил у входа.
Агния искала его глазами и, наконец, решилась войти, смешавшись с толпой сестер милосердия и их помощников. Солдаты не обратили на нее внимания.
Жгучая жажда томила девушку, и когда один из страдальцев нетерпеливым жестом оттолкнул поданное ему питье, она собралась с духом и попросила у дьякониссы глоток воды. Ласковая новая старушка немедленно протянула ей чашу с разбавленным вином и спросила, кого она желает видеть.
