Виктория Холт - Мой враг — королева
— Я пыталась не встречаться с ним, — она начала оправдывать себя, — но вы не знаете, насколько неумолим и безжалостен он может быть. Позже он объяснил мне, что был настроен меня покорить, и мой отказ был для него как вызов. Я протестовала, говорила, что нельзя любить другого, имея мужа, и что я не склонна к внебрачным отношениям. Он посетовал, что не может жениться на мне, поскольку я замужем. Затем он несколько раз говорил, что все могло бы быть иначе, если бы я была незамужней, и говорил это так настойчиво, что я начала мечтать о том, чтобы Джон умер и я вышла бы замуж за Роберта. Затем он написал мне записку, которую велел уничтожить, как только я получу и прочту ее. Он написал в ней, что женится на мне, как только умрет мой муж, и обещал мне, что это произойдет в скором времени, и тогда мы сможем легально наслаждаться тем любовным восторгом, что уже испробовали вдвоем.
— И он написал такое?! — вскричала я.
— Да. — Она смотрела на меня умоляюще. — Как я могла уничтожить его записку? Конечно, я берегла ее. Я перечитывала ее каждый день и засыпала, держа ее под подушкой. Несколько раз я виделась с Робертом в Бельвуаре. Мы встречались с ним в пустом запертом кабинете и в лесу. Он говорил, что наши встречи очень опасны и если королева узнает, то ему — конец. Но он шел на этот риск, потому что был по-сумасшедшему в меня влюблен.
— Прекрасно вас понимаю, — с горечью сказала я. — А когда ваш муж умер…
— Перед этим произошло нечто ужасное. Я потеряла письмо Роберта. Я была в панике. Он велел мне уничтожить его, а я не смогла. Когда я перечитывала его, он будто вновь был рядом. Он писал в письме, что женится на мне в случае смерти мужа… Вы же понимаете…
— Я понимаю.
— Моя золовка нашла это письмо. Она всегда не любила меня — и я была в отчаянии. Я одну за другой опрашивала всех служанок: умоляла, угрожала, но ни одна письма не видела. Тогда я спросила у Элеоноры — сестры мужа. Она сказала, что нашла его и передала мужу. Была ужасная сцена. Он заставил меня во всем сознаться. Он был шокирован и стал меня ненавидеть. Он выгнал меня из супружеской спальни и велел идти, как он сказал, к «верному псу королевы», который уже убил свою жену. Он говорил про Роберта страшные вещи: что тот собирается убить его, как убил свою жену, что он сам прежде этого погубит и меня, и Роберта и что вся страна узнает о том, что происходило в Бельвуар. Я рыдала всю ночь, а наутро Джон ушел. Моя золовка сказала, что он поехал в Лондон, чтобы организовать развод, и что в скором времени все узнают, что я — шлюха.
— А что случилось потом?
— Джон умер прежде, чем смог что-нибудь сделать.
— Отчего он умер?
— От какой-то дизентерии.
— И вы думаете, что это дело рук Лейстера?
— Ах, нет, нет. Это не он! Просто так произошло.
— Это было удобно для Лейстера, не так ли? Скажите, ваш муж раньше когда-нибудь страдал этой… дизентерией?
— Никогда, насколько мне известно.
— Ну что ж, после смерти мужа у вас не было препятствий к браку с ним, правда?
Она поникла.
— Он сказал мне, что это будет конец всех его надежд. Он говорил и говорит, что хотел бы жениться на мне, но королева ревнива и любит его.
— Что можно понять.
— Конечно, каждая женщина, которая знает Роберта, сможет понять. Но семья Джона очень гневалась на меня. Она обвинила в смерти Джона Роберта и меня, конечно.
— Они обвиняли его в убийстве вашего мужа с целью жениться на вас, и все же, когда это случилось, он не женился.
— Вот видите, как лживы слухи, — сказала она.
Я подумала о том, что Джон Шеффилд был действительно опасен для него. Он втянул бы его в скандал, который лишил бы Роберта милостей королевы и уж, конечно, возможного брака с нею. Представляю себе ярость королевы, если бы она узнала о тайных свиданиях в Бельвуар и о разговорах Роберта насчет женитьбы. Если бы Роберт женился на Дуглас, он был бы втянут в столь же темное и грязное дело, как и в случае смерти его собственной жены.
Так я узнавала все более и более о человеке, который властвовал над моими мыслями и всей жизнью, как властвовал он над жизнями королевы и уж, без сомнения, Дуглас.
— А ваш сын? — настаивала я.
Она поколебалась и, наконец, сказала:
— Он рожден в браке. Роберт — не незаконнорожденный ребенок.
— Вы имеете в виду, что вы — жена графа Лейстера?
Она кивнула.
— Я не могу поверить этому, — выпалила я.
— Это — правда, — твердо отвечала Дуглас. — Когда умер Джон, Роберт подписал контракт о браке в Вестминстере, но затем сказал, что не может реализовать его из-за гнева королевы. Но я была в таком отчаянии и ужасе, я была обесчещена, и это придавало мне силы бороться. Поэтому он уступил, и мы поженились.
— Где? — потребовала я у нее. — И когда?
Я отчаянно хотела доказать, что она лжет. Я была лишь наполовину уверена в этом, то ли от того, что так сильно желала этого, то ли от иной причины.
— В одном из его поместий, — быстро и уверенно ответила она, — Эшере в Сюррее.
— Были ли свидетели?
— Да, присутствовали сэр Эдвард Хорен и врач Роберта, доктор Джулио. Роберт дал мне кольцо с пятью маленькими и одним большим бриллиантом. Это кольцо было подарено ему графом Пемброком, который завещал отдать его лишь жене Роберта.
— У вас хранится это кольцо?
— Оно спрятано в надежном месте.
— Отчего же вы не именуете себя его женой в открытую?
— Я боюсь его.
— А я полагала, что вы очень любите его.
— Это так. Можно одновременно и любить, и бояться.
— А ваш ребенок?
— Роберт был в восторге, когда он родился. Он приезжает взглянуть на него, когда это возможно. Он любит мальчика, ведь он всегда мечтал о сыне. Когда мальчик родился, Роберт написал мне, что благодарит Небо за его рождение и что сын станет утешением нам в старости.
— Вы должны быть очень счастливы.
Она прямо посмотрела мне в глаза и покачала головой:
— Я так боюсь.
— Боитесь разоблачения?
— Нет. Я желала бы этого. Если бы королева сослала его и лишила своих милостей, я была бы рада.
— Но он не был бы рад, — напомнила я ей.
— Я бы желала жить тихо вдали от двора, — сказала она.
— Тогда вам остается жить без этого честолюбивого человека, которого вы называете мужем.
— Но он и есть мой муж.
— Тогда чего же вы боитесь?
И вновь она прямо взглянула на меня.
— Эми Робсарт была найдена внизу лестницы со сломанной шеей, — только и сказала она.
Она не стала продолжать, так как не было в этом нужды.
Что касается меня, то я так и не поверила. Все мои чувства протестовали против того, что я услышала. Этого не могло быть! Однако она говорила о своем браке без чувства вины и уверенно, и не думаю, что она была бы способна на изобретательную ложь.
В одном я была убеждена: Дуглас очень боится Роберта.
Мне нужно было поговорить с ним. Но как было трудно это устроить! Я была, однако, настроена решительно, ибо желала правды, даже если для этого придется предать Дуглас. Если он и в самом деле женился на ней, это означало, что он сильно любил ее. Сама эта мысль приводила меня в бешенство. Не я ли утешала сама себя мыслью о том, что он женится только на мне и что единственная причина, по которой он не сделал этого до моего замужества — это притягательная сила власти, власть над ним королевы, страх лишиться карьеры?
Даже для меня не пожелал он пожертвовать расположением к нему королевы, и я поняла его и приняла это. И вот он жертвует этим для глупышки Дуглас Шеффилд. Вот оно что открылось, если только есть доля правды в этой истории.
Поэтому мне нужно было выяснить все до конца во что бы то ни стало, иначе я не найду себе покоя.
В тот день, следующий после нашего с Дуглас откровенного разговора, ко мне пришел лакей и сказал, что леди Мэри Сидни желает переговорить со мной в своих апартаментах. Леди Мэри, жена сэра Генри Сидни, была доверенным лицом королевы, и королева особо благоволила к ней после того, как леди Мэри заразилась от нее оспой, ухаживая за больной королевой, с печальными для себя последствиями. Время от времени она приезжала ко двору, чтобы нанести Елизавете визит, хотя я знала, что она предпочитает оставаться в дарованном ей поместье Пеншерст. Во время ее визитов Елизавета всегда принимала меры, чтобы Мэри Сидни были выделены лучшие апартаменты. Другая причина, по которой к ней благоволила королева, заключалась в том, что Мэри приходилась сестрой Роберту. Любовь к нему перешла у Елизаветы в любовь ко всей семье.
С лицом, покрытым вуалью, Мэри приветствовала меня. Ее апартаменты, как, впрочем, и все в Кенилворте, были великолепны. Однако мне показалось, что именно эти комнаты были наилучшими. Полы были покрыты великолепными турецкими коврами, которые мне редко приходилось видеть. Роберт одним из первых ввел моду на ковры. Обычно на пол стелили свежий тростник, однако в Кенилворте этого не было. Я взглянула в соседнюю комнату: там под роскошным багряным бархатным балдахином стояла кровать о четырех резных столбцах.
