Эмилио Сальгари - Капитан Темпеста
— Я привыкла всходить на коней и галеры и сходить с них без посторонней помощи.
И тут же, с легкостью кошки спрыгнув на землю, она с вызывающей улыбкой прибавила:
— Приглашаю тебя, мой прекрасный рыцарь, быть моим гостем в этом замке, где каждое твое желание будет для меня приказанием, хотя я и не привыкла ни от кого получать их.
— Я очень тронут твоей любезностью, госпожа, и постараюсь не злоупотреблять ею, — с низким поклоном отвечала герцогиня.
— А я, напротив, желаю, чтобы ты злоупотреблял ею, — все также вызывающе сказала Гараджия.
— В этом случае уже приказывать будешь ты, а не я. Молодая турчанка подумала над этим ответом, показавшимся ей двусмысленным, затем со смехом проговорила:
— Ты прав, эфенди. Действительно выходит так, что я распоряжаюсь тобой. Но что же делать: я иначе не умею. Говорю тебе, что я привыкла давать приказания, а не получать их… Следуй за мной. Завтрак должен быть готов, судя по тому, что муэдзин провозглашает полуденную молитву…
Гараджия бросила поводья своего коня двум прибежавшим конюхам и приказала им оказать самые тщательные заботы уставшим лошадям, затем фамильярно взяла под руку своего спутника и повела его по нескольким ступеням вверх на широкую веранду, а оттуда — в обширный покой, перед дверями которого неподвижно стояли два араба, закутанные в белые бурнусы с красными шелковыми кистями на капюшонах и с обнаженными кривыми саблями в руках.
Зала, в которую вошли внучка Али-паши и мнимый сын мединского паши, отличалась особенной роскошью в чисто турецком вкусе. Убранство этой обширной комнаты состояло из нескольких громадных мягких диванов, обтянутых узорчатым шелком ярких цветов, красивых легких столиков, разбросанных там и сям богатейших драпировок и целого арсенала всевозможного оружия изо всех стран Европы, Азии и Аравии, красиво размещенного по стенам. Тут были великолепно украшенные турецкие и персидские аркебузы, аравийские длинноствольные пистолеты, кривые сабли, ятаганы, французские и итальянские шпаги, кинжалы, сабли, мечи и прочее. Художественность работы спорила с богатством материалов в этой коллекции оборонительного и наступательного, холодного и огнестрельного оружия. На самой середине залы помещался большой стол на фигурных ножках, покрытый желтой шелковой скатертью с крупными золотыми и серебряными блюдами, кувшинами и кубками, посреди которых переливались в лучах солнца всеми цветами радуги чудные вазы из муранского хрусталя.
— Садись, мой прекрасный гость, — пригласила Гараджия герцогиню, опускаясь сама в глубокое кресло, обтянутое золотой парчой. — Мы будем завтракать одни, чтобы можно было свободно побеседовать, не стесняясь лишних ушей… Прошу тебя эфенди, не беспокойся о своей свите. Как сам ты, так и твои провожатые будут угощены на славу в замке Гуссиф. У меня порядочные повара и поставщики, достающие для моего стола самое лучшее, что только можно достать в Константинополе и на островах всего архипелага… Ты явился как раз вовремя, и я могу предложить тебе попробовать знаменитых чудесных рыбок из Балаклавы.
— Что это за рыбки и почему они чудесные? — полюбопытствовала герцогиня, в свою очередь усевшись в другое кресло.
— Как, разве ты не знаешь легенды о них?
— Нет, не приходилось слышать о ней.
— Так я расскажу тебе, эфенди, эту интересную легенду, когда мы примемся уничтожать этих вкусных рыбок. Сейчас я прикажу подавать завтрак.
Гараджия ударила золотым молоточком в небольшой серебряный колокольчик. Вслед за тем дверь отворилась и в залу вошли четыре негра с большим серебряным подносом, уставленным множеством различных блюдечек, наполненных пряными пирожками, которые так любят турчанки.
— Бери, эфенди: это вызовет у тебя аппетит, — угощала Гараджия.
Герцогиня отведала понемногу всего, расхваливая изысканность вкуса этих кондитерских произведений. Потом по знаку хозяйки невольники принесли золотое блюдо с двумя десятками рыбок с золотистой чешуей и странного вида черным пятном на правом боку.
— Вот редкое блюдо, которым я очень рада угостить тебя, эфенди, — сказала Гараджия. — Они очень дороги, так что, мне кажется, эти маленькие обитательницы садков балаклавского монастыря дороже самого золота.
Герцогиня отведала рыбы и тотчас же похвалила ее:
— Да, удивительно приятный вкус. Даже в нашем Красном море не найдется таких вкусных рыбок, хотя оно и изобилует прекрасной рыбой.
— Я думаю, что так. Говорю тебе — это большая редкость. Балаклавские монахи крайне неохотно продают ее другим, предпочитая сами лакомиться ею. Так ты не знаешь, как эти рыбки, однажды, как живые, соскочили со сковородки, на которой их поджаривали?
— Соскочили со сковородки?! Нет, я никогда не слыхал о таком чуде.
— А между тем это очень интересно. Конечно, жарились не эти рыбы, а их отдаленные предки… Но не подумай, эфенди, чтобы это была сказка, — нет, это истинная быль. Дело происходило так. Магомет Второй, этот величайший из всех великих султанов, решил взять Константинополь штурмом в определенный день…
— Да, двадцать девятого мая тысяча четыреста пятьдесят третьего года, — подсказала герцогиня.
— Ты, должно быть, очень образованный человек, мой прекрасный рыцарь, если так хорошо знаешь исторические события и даже числа, когда они совершились, — с удивлением заметила Гараджия.
— Так себе… Но продолжай, пожалуйста. Это очень интересно.
— Ну, так вот: армия Магомета, поклявшегося какой бы то ни было ценой овладеть древней Византией и превратить христианскую церковь святой Софии в лучшую из мусульманских мечетей, с первым проблеском утренней зари бросилась на приступ и стала брать одну твердыню за другой, несмотря на яростное сопротивление воинов последнего из Палеологов. Видя, что берут верх наши воины, неустрашимо продолжавшие приступ под дождем стрел, раскаленных камней и других смертоносных предметов, сыпавшихся со стен города, один их греческих военачальников послал солдата в балаклавский монастырь с уведомлением, что город уже попал в руки неприятеля. Как раз в это время в монастырской кухне жарилась эта нежная рыба, уже в то время заботливо разводившаяся монахами в особых садках. Повар, только что положивший рыбу на сковороду с кипящим оливковым маслом, не поверил, что Константинополь мог быть взят кем-либо, и с досадой крикнул: «Если это правда, то пусть все эти рыбы соскочат со сковороды и начнут плавать по полу! Иначе я ни за что не поверю такой невероятной вести». Едва он успел произнести эти слова, как, к величайшему удивлению и ужасу присутствовавших, вся поджариваемая рыба вдруг соскочила со сковороды и принялась делать плавательные движения по каменным плитам пола. Слух об этом чуде с быстротой молнии достиг Магомета, который видя в этом новое доказательство могущества пророка, приказал принести к нему этих рыб и посадить их в один из бассейнов его дворца…
— И эти рыбы — прямые потомки тех? — спросила герцогиня, внимательно выслушавшая до конца этот удивительный рассказ.
— Должно быть, эфенди, судя по тому, что и у них, как вообще у всех рыб этой породы, имеется на боку черное пятно в виде особой приметы… Как ты думаешь, могло случиться что-либо подобное?
— Несколько сомневаюсь в этом.
— Я тоже не верю этому, — со взрывом веселого смеха сказала молодая турчанка. — Но это не мешает мне находить балаклавских рыбок самыми вкусными из всех известных мне.
— Да, они очень вкусны, — подтвердила герцогиня, удивляясь про себя такому неслыханному среди магометанок вольнодумству.
За блюдом золотых рыбок последовало несколько других, не менее изысканных блюд, а к десерту были поданы чудные египетские и триполитанские плоды, всевозможного рода сласти и кофе мокка, в то время ценившийся чуть не на вес золота и потому доступный лишь самым знатным и богатым людям.
В довершение этой богатой трапезы Гараджия, все время без умолку болтавшая разный вздор, подчас довольно остроумный и невольно заставлявший ее собеседницу смеяться, приказала подать себе небольшую серебряную шкатулочку превосходной работы и всю усеянную драгоценными камнями. Вынув из нее две тоненьких белых палочки, она одну подала герцогине и сказала:
— Теперь попробуй и этого, эфенди…
— Что такое? — изумилась молодая венецианка.
— Это можно курить, в этих трубочках под слоем тонкой бумаги находится табак, разве ты никогда не видел этого в своей стране?
— Нет.
— Неужели у вас в Аравии не курят?
— Курят, но только трубку, а не такие коротенькие штучки, которыми можно обжечь себе нос и губы. А ты разве не знаешь, что Селим запретил употребление табака, установив строжайшее наказание для того, кто нарушит это запрещение?
— Ха-ха-ха! — закатилась Гараджия, выпустив струю ароматного дыма из своих коралловых губок. — Неужели ты воображаешь, что я боюсь Селима? Он сидит у себя в Константинополе, а я здесь. Пусть пришлет мне своих судей, я их так приму, что они потом никогда больше никому уже не явятся.
