Вадим Каргалов - Даниил Московский
Ржанье коней, крики, стоны раненых, лязг оружия, барабанный бой и вопли боевых труб слились в один оглушающий гул, и в густых клубах пыли беззвучно поднимались и опускались прямые русские мечи и татарские сабли.
От берега Трубежа набежала высадившаяся из ладей пешая московская рать и будто растворилась, втянутая страшным водоворотом битвы.
— Пешцы вовремя подоспели! — удовлетворенно отметил Илья Кловыня. — Как бы и рязанцы не вывели ополчение… Самое время им спохватиться…
Даниил Александрович кивнул, соглашаясь. Сказанное воеводой было очевидным. Сейчас, когда смешалась конница и длинные копья дружинников стали бесполезными, ножи и топоры проворных пешцев могли решить исход битвы. Воеводам городского ополчения нетрудно было догадаться…
Но городские ворота Переяславля-Рязанского по-прежнему были наглухо закрыты. Не покидал дубравы и московский засадный полк, приберегаемый князем Даниилом на случай вылазки из города.
А бой уже медленно откатывался от холма, на котором стоял Даниил Александрович: москвичи явно пересиливали. Из клубов пыли начали поодиночке вырываться ордынские всадники, мчались, нахлестывая коней, по топкому лугу между Лыбедью и Карасиным озером.
Потом побежали уже десятки ордынцев, и это казалось удивительным, потому что по прошлым битвам было известно: татары или бьются до смерти, или отбегают все вместе, по условленным сигналам. Если кто-нибудь бежал самовольно, то ордынцы убивали не только беглеца, но и всех остальных людей из его десятка, как бы храбро они ни бились, а за бегство десятка казнили всю сотню. Так гласила Яса покойного Чингисхана — самый почитаемый татарами закон…
Наконец наступил долгожданный миг, когда сломалась пружина ордынского войска и лавина всадников в войлочных колпаках, прильнувших к лошадиным шеям, с воем покатилась прочь, к дубовому лесу, призывно шелестевшему багряной листвой за речкой Лыбедь.
Это была победа.
Небольшая кучка всадников, оторвавшаяся от татарской убегающей лавины, стала забирать влево, к городу. Над ними беспомощно метался рязанский стяг, наискосок перерубленный мечом.
Зоркие глаза степняка Асая разглядели в кольце всадников красный княжеский плащ.
— Князь Константин бежит! — завопил мурза и умоляюще протянул руку к Дмитрию Александровичу: — Дозволь, княже, поохотиться моим нукерам!
— И мне с Константином свет Романовичем перемолвиться желательно, — вмешался боярин Шуба. — Дозволь и мне поохотиться, княже!
— Перемолвишься, боярин, коли догнать сумеешь… Однако думаю, князь Константин раньше в ворота проскочит…
Но боярин Шуба только недобро усмехнулся:
— Проскочит, коли ворота ему откроют. Только ведь боярин Борис Вепрь не зря в городе остался.
— Коли так, ступайте! — разрешил Даниил.
Мурза Асай и боярин Шуба разом сорвались с места, увлекая за собой толпу нукеров, коломенских вотчинников и конных боярских слуг.
Князь Константин Рязанский и его телохранители успели доскакать до города первыми, сгрудились под сводами воротной башни, забарабанили древками копий и рукоятками мечей.
Тщетно!
Город Переяславль-Рязанский не впустил своего князя.
Князь Константин бессильно сполз с коня, скинул с головы золоченый княжеский шлем — честь и гордость владетеля.
Всадники мурзы Асая и боярина Федора Шубы неумолимо приближались, и их было устрашающе много, чуть ли не по сотне на каждого телохранителя рязанского князя. Константин понял, что спасения нет, и приказал своим дружинникам сложить оружие.
— Кровь будет напрасной… Прощайте, дружина верная…
В ров полетели мечи и копья дружинников, кинжалы, легкие боевые секиры. Оружие беззвучно падало и тонуло в вязкой зеленой тине, скопившейся на дне рва.
Сверху, с городской стены, донесся сдавленный крик: «Ой, как же так, люди?!» Видно, немало людей смотрели через бойницы на бегство князя.
Беззвучно взметая копытами желтую пыль, накатывалась на князя Константина лавина чужих всадников. Среди татарских колпаков поблескивали железные шлемы боярских слуг. Вот они совсем рядом. Скатились с коней, набежали, поволокли князя Константина, выворачивая назад руки, — прочь от стены.
Насмешливый знакомый голос гаркнул в самое ухо:
— Со свиданьицем, княже! Собирался ты привести меня в Рязань неволею, а я сам пришел! То-то приятная встреча!
Константин Романович с трудом повернул голову, узнал:
— И ты здесь, боярин Федор? Говорили про твою измену, да не поверил я… Впредь наука… Иуда ты! Иуда Искариот!
— Неправда твоя, князь, и в словах видна! Федор Шуба в измене отроду не был! Забыл ты, князь, что не холоп тебе Шуба, а боярин извечный, слуга вольный. Отъехал на службу к князю Даниилу не изменой, но по древнему обычаю, как деды и прадеды делали, слуги вольные, а потому перед Богом и людьми — чист![47] Отринулся ты от правды, княже, а потому и ущерб терпишь…
Уже вслед князю Константину, снова склонившему голову на грудь, боярин Шуба крикнул совсем обидное, зловещее:
— О науке на будущее говоришь? Л того не знаешь, нужна ли тебе впредь наука княжеская. Может, не князь ты больше и князем не будешь. То-то!..
Возле холма, на котором по-прежнему стоял Даниил Александрович, плененного рязанского князя переняли дружинники Шемяки Горюна, окружили плотным кольцом и повели к оврагу, подальше с глаз людских. Так распорядился Даниил Александрович: хоть и поверженный враг перед ним, но все же князь остается князем, и смотреть простым людям на его унижение — негоже…
Медленно оседала пыль над бранным полем, серым саваном покрывая павших. А их было много — и ордынцев, и москвичей. Среди ордынских полосатых халатов поблескивали кольчуги убитых дружинников, луговым разноцветьем пестрели кафтаны пешцев из судовой рати.
Пошатываясь от ран и усталости, брели к полковым стягам уцелевшие москвичи.
Битва закончилась.
Пора было приступать к первому строению мира. Взять победу — мало, нужно уметь взять и мир.
* * *В шатер князя Даниила Александровича явились большие люди Переяславля-Рязанского: бояре, духовенство, посадские старосты. Переяславцы были без оружия и доспехов в нарядных кафтанах, как будто не чужая рать стоит под городом, а посольство дружеского княжества. Холопы внесли на серебряных подносах почетные дары.
Боярин Борис Вепрь от имени града поцеловал крест на верность московскому князю, и священник почитаемого храма Николы Старого скрепил крестоцелование Божьим именем.
Князь Даниил Александрович торжественно вручил Борису Вепрю булаву переяславского наместника и отпустил горожан, пообещав городу не мстить и никакого урона не причинять.
Свое обещание Даниил сдержал. Ни один московский ратник не вошел в город, сохраненный от разорения добровольной сдачей. На благодарственном молебне в церкви Николы Старого присутствовал только тысяцкий Петр Босо-волков, будущий наместник приокских волостей.
Три дня простояло московское войско на костях, на бранном поле, и все три дня в воинский стан приходили переяславцы, и велись у костров мирные беседы, и москвичи хвалили хмельное переяславское пиво, которое оказалось слаще и светлее московского. Купцы безопасно выносили товары из города и уплывали, не задерживаемые никем, по своим надобностям. На луг между Лыбедью и Карасиным озером пастухи выгнали городское стадо.
Да полно, была ли вообще война с рязанским князем Константином? Да и был ли сам-то князь Константин Романович?
Бесследно исчез князь Константин, и только немногие люди знали, что ночью, окруженный безмолвными, суровыми стражами, он был увезен в крытой ладье московским сотником Шемякой Горюном и что остался Константину единственный выбор: смириться или закончить дни свои в московской тюрьме, в тесном заключении…
Но пружина войны, благополучно миновав Переяславль-Рязанский, продолжала еще раскручиваться сама собой.
Тысяцкий Петр Босоволков с конным полком и дружинами переяславских вотчинников двинулся на старую Рязань — добивать доброхотов князя Константина в столице княжества.
Выбранные Федором Шубой и Борисом Вепрем рязанские бояре со своими военными слугами разъехались по малым крепостям, чтобы везде сменить воевод князя Константина, без остатка выкорчевать корни его из рязанской земли.
Глубоко пахал князь Даниил Александрович, взрыхляя пашню под московский посев!
4На второй неделе октября — месяца-грязника, который ни колеса, ни полоза не любит, — войско князя Даниила Александровича покинуло Рязанское княжество.
Обратная дорога оказалась трудной и длительной, потому что осенние дожди размыли лесные дороги, а судовой рати пришлось выгребать против течения Оки и Москвы-реки.
