Илья Клаз - Навеки вместе
Возле костелов сотники торопили казаков. Разводили людей отрядами. Кого — в костел, кого — в ратушу и коллегиум. В выбитых окнах зданий мелькали островерхие казацкие шапки.
Алексашка поднялся на второй этаж и подошел к разбитому окошку: мужики разбирали мост через Пину. Кольями поднимали настил и сбрасывали доски в реку.
Юрко схватил Алексашку за руку.
— К стене становись, баранья голова! И не суйся напоказ.
От стены через окно видна прямая улица, в конце которой, за поворотом, Северские ворота. Виден край ратуши и плац. У ратуши Небаба что-то толкует Шанене. Над головами мужиков сверкают алебарды. А у некоторых Алексашка видел луки и колчаны. Через несколько минут плац, улица и проулки, что ведут к плацу, опустели. Ни живой души, словно вымер город.
И вдруг по этажам коллегиума пронеслось тихое, короткое: «Едут!..» Алексашка и Юрко осторожно выглянули из окошка, и сердце Алексашки затрепетало. Он увидел, как из-за поворота, от Северских ворот, показались кони рейтар. Зловеще поблескивали шлемы и кирасы. Из ножен вытянуты сабли и узкие стальные полоски подняты над шлемами. Едут рейтары спокойно и, наверно, немало удивлены безлюдьем улиц.
— Что теперь делать, Юрко? — шепчет Алексашка.
— Жди. Пускай подойдут ближе… До ратуши…
Неимоверно медленно тянутся минуты. Уже отчетливо слышен цокот копыт по деревянному настилу мостовой. Пофыркивают кони. Впереди рейтар под хоругвью. Легкий ветер треплет черное полотнище с желтым крестом. Под рейтаром конь в яблоках. За ним на вороном коне одетый в латы воевода. На широком светло-желтом поясе четко вырисовываются две рукоятки пистолей. В руке у него сабля. Рейтар много, около двух сотен. Алексашка тревожно поглядывает на Юрко: почему медлят казаки? Юрко спокоен. Наконец он берет мушкет и, не высовываясь из окна, кладет его на широкий подоконник. Это же делает Алексашка и прикладывается щекой к ложу. Вот сейчас кони поравняются с углом ратуши. Уже хорошо видны лица рейтар. Алексашка положил палец на курок.
В стороне ратуши гремит выстрел. И сразу же над головой, из окон костелов и домов грохнули мушкеты. Вот он снова рейтар и конь в яблоках… Алексашка нажал курок. Казалось, небо упало и раскололось от страшного удара. Сквозь синюю пелену Алексашка видит, как поднялись на дыбы лошади. В одно мгновение исчезла хоругвь.
— Заряжай, быстрей заряжай! — кричит Юрко.
Алексашка торопливо шарит дрожащими пальцами по Ольстеру. Не может понять, куда запропастились заряды. Наконец находит один и поспешно заталкивает. На плацу мечутся кони, грохот выстрелов. Предводитель рейтар что-то кричит, потрясая саблей, но слов не разобрать. Алексашка присматривается: промелькнуло знакомое лицо — капрал Жабицкий. Капрал выбрался из толчеи и, прижавшись к гриве коня, пустил его вдоль плаца, возле самых домов. Алексашка приложился и выстрелил. Не попал. А на узкой улице сбились, кони в кучу. Несколько рейтар, стегая коней плетьми, мчались к мосту. Увидев издали снятый настил, повернули назад. Те, которые были в конце улицы, поняли, в чем дело, и не обращая внимания на зов трубы, подались к Северским воротам. Оставляя убитых и раненых, за ними бросились остальные рейтары. И здесь произошло неожиданное: улица оказалась запруженной телегами. Несколько рейтар спешились и стали растаскивать телеги. И в этот момент над улицей покатилось громкое казацкое «Слава!» Из-за хат показались мужики с алебардами и косами. Возле телег завязалась сеча.
Сотня казаков, спрятанная за стеной шляхетного города, выхватив из ножен сабли, начала преследовать рейтар и прижимать их к Северским воротам. В эту минуту Небаба понял, что совершил ошибку. За мужицкими возами следовало поставить пеших казаков, а не чернь. Выход был один: повернуть сотню в проулок и обойти телеги и выйти навстречу рейтарам.
Небаба пришпорил коня. Догнать казаков не удалось. Передние уже сцепились с рейтарами, и Небаба, прикусив губу и приподнявшись на стременах, смотрел на короткую жесткую схватку возле телег.
За казаками к месту боя, подхватив мушкет и сошку, бежал Алексашка. Огородами обогнул улицу и добрался до телег. А тут шла рукопашная. Прижавшись к углу хаты, поставил сошку, положил на нее мушкет и выстрелил в коней. Попал или нет — не знал: заволокло перед глазами дымом. Второй раз выстрелить не успел — мужики не выдержали натиска рейтар. Спешившимся рейтарам удалось растащить телеги, и в узкий проход бросились конники. Кони в галопе летели к Северским воротам и шляхом уходили к лесу.
Вместе с мужиками был Карпуха. Когда появились рейтары, не торопился вылезать из-за воза. Едва осадил всадник разгоряченного белого жеребца, Карпуха метнулся к нему с косой в руках. Шарахнулся жеребец в сторону, и всадник вылетел из седла. Он покатился по мостовой к телегам и, вскочив на ноги, выставил вперед руки с растопыренными пальцами. Перекошенное страхом лицо стало белее снега.
— Наконец-то свел бог, пане войт! — закричал Карпуха. Подхватив покрепче косу и нацелив ее в грудь Ельского, ринулся вперед.
Не заметил, не услыхал Карпуха топота за спиной, не видел, как сверкнула сабля. Не почувствовал Карпуха удара. Остановилась коса на вершке от груди пана войта, зазвенела у его ног, и сам Карпуха тяжело рухнул на мостовую.
Рубанув безумного холопа возле Северских ворот, капрал Жабицкий осадил коня, соскочил на землю, помог пану войту подняться в седло. Руки пана войта дрожали и дважды теряли поводья. Наконец, он овладел собой и пустил коня рысью, беспрерывно оглядываясь назад. По шляху, обгоняя войта, скакали рейтары. Возле леса они остановились. Придя в себя, пан войт гневно посмотрел на полковника Шварцоха:
— Разбежались!.. Мерзкие трусливые псы!.. Ни одного гроша не получат!
Шварцоха терпеливо выслушал брань и наконец разжал сухие губы:
— Была засада, гер войт.
— Они шли сражаться, а не показывать спины схизматам!.
— Иногда, ваша светлость, проигрываются и не такие сражения. — Шварцоха развел руки и снял шлем. Голова его была мокрой.
— Если сабли в руках трусов! — закричал Ельский.
— Я потерял тридцать отважных рейтар, — сухо заметил Шварцоха. — И если бы не они, мы не вырвались бы из этого пекла, будь оно трижды проклято!..
Пану войту разбили походный шатер. Он забрался в него и не выходил половину дня. Лежал на сене, укрытый медвежьей шкурой. В который раз задавал себе вопрос: как мог он, опытный и отважный воевода, довериться этой зловещей и предательской тишине? И поплатился! Гетман Януш Радзивилл и маршалки сейма и, может быть, его величество король будут знать, как позорно бежал он под ударами поганых казацких сабель…
Прибывший чауш сообщил, что по шляху движется войско, которое ведет пан Мирский. Войт прикусил губу. Конечно, тридцать паршивых рейтар и столько же драгун — не потеря для отряда, но позорно смотреть в глаза шановному стражнику и признаваться, что был в городе и оставил его, что казаки на городской стене хохочут, показывают войту кукиши и выставляют зады!..
Войт пристегнул саблю, ладонями разгладил складки на сюртуке, надел шляпу с пером и вышел из шатра. Войско приближалось. На тонконогом скакуне ехал впереди стражник пан Мирский.
— Hex жые Речь!
— Hex жые!..
В шатре за обедом сам рассказывал:
— Вошли в город… Я ждал засаду и приказал Шварцохе рубить схизматов… Да разве это войско? Трусы и злодеи. Ни гроша, ни одного гроша!
— Ясновельможный! — махнул Мирский, поднимая кубок. — Завтра казаки разбегутся, как мыши. А чернь откроет ворота.
— Пожалуй, — согласился пан Ельский.
— В обозе у меня малая бочка пороху, полбочки серы, шестьдесят снарядов и пятьдесят огненных пуль для гаковниц. Пушек схизматам не выдержать, — похвалялся Мирский.
Глава пятая
Три дня стоял под Пинском отряд пана Мирского. На опушке леса, против Лещинских ворот, выставили жерла тяжелые кулеврины. Огромным полукольцом до Северских ворот расположилось войско. Были пасмурные, холодные дни, и воины жгли костры. Ночью костры зловеще светились и напоминали горожанам о предстоящей битве. Днем, стоя у шатра, пан Мирский подолгу наблюдал за притихшим, настороженным городом. Пан Мирский понимал, что за войском неустанно следят сотни глаз.
У пана Мирского было намерение начать штурм Пинска на следующий же день после прибытия к городу. Пушкари заложили заряды, затолкали пыжи и замерли с зажженными факелами в ожидании команды. За несколько минут до выстрела примчался чауш с письмом. Мирский сорвал печать, подвешенную на конском волосе, прочел письмо, и листок задрожал в руке. Гетман Януш Радзивилл сообщал, что чернь в городе Турове взбунтовалась и открыла ворота казакам. Гетман просил быть осторожным.
В Турове пану Мирскому бывать не приходилось, но город этот он знал: некогда владел им знатный князь Константы Острожский, которого считал изменником Речи. Это он слишком уж пекся о просвещении края и даже открыл школу для черни. «Хлопов обучать греческому языку!» — прикусив губу, ехидно подумал пан Мирский.
