Виктор Поротников - Русь против Орды. Крах монгольского Ига
Не особо пытался скрывать свои чувства к брату Борису и Иван Васильевич, знавший, кто именно затеял этот мятеж, кто подсылал ему подметные грамоты и ссылался с польским королем Казимиром. Догадывался Иван Васильевич и о том, что его брат Борис, с детства коварный и жадный, желает ему смерти и военных неудач. Будь у князя Бориса много золота, он тогда и сам организовал бы заговор против старшего брата.
«В моей воле и бедности ты жил до мятежа, брат, так же будешь жить и впредь», – было написано на лице у великого князя, когда он обнимался и целовался с братом Борисом во время торжественной присяги.
Примирившись с младшими братьями, Иван Васильевич тем не менее не отправил их к реке Угре, где продолжалось противостояние русских полков и орды хана Ахмата. Великий князь держал младших братьев с их дружинами в Кременце, якобы для собственной безопасности, на деле же опасаясь козней мстительного Бориса Волоцкого.
Сюда же, в Кременец, гонцы доставляли письма от хана Ахмата, который начал с угроз, а закончил приниженными просьбами о мире. Иван Васильевич намеренно не отвечал на послания хана Ахмата, понимая, что военное поражение вкупе с неудачной попыткой переговоров приведут того к полному краху. От хана Ахмата отвернутся многие татарские эмиры и беки, готовые служить лишь сильному и удачливому правителю Большой Орды. Хан Ахмат, не добывший в этом походе ни победы, ни добычи, таковым уже не являлся.
Наконец 26 октября, в Дмитриев день, ударили первые морозы и река Угра покрылась льдом.
Русские воеводы изготовили полки к битве, помня недавние угрозы хана Ахмата: мол, замерзнут реки, тогда для татар откроется много путей для вторжения на Русь. В ожидании нападения ордынцев прошло два томительных дня. Татары не двигались из своих становищ.
На третий день ожидания пришел ошеломляющий приказ от великого князя: всем полкам отступить от Угры на десять верст.
Данила Холмский кое-как утихомирил воевод, возмущенных тем, что великий князь принуждает их отступить перед татарами, до того не единожды разбитых в стычках с русичами на берегах Угры.
Полки свернули свои станы и отошли на десять верст к северу, растянувшись длинной линией от Медыни до Тарусы. Теперь татары могли без помех перейти Угру.
Тридцатого октября в ставку хана Ахмата прибыл посол от московского князя – это был боярин Иван Товарков.
К удивлению и негодованию хана Ахмата, русский посол завел речь не о заключении мира, а передал устное послание московского князя.
«Коль татарский хан силен не на словах, а на деле, то пусть его конница переходит через Угру, где пожелает, – устами посла сказал великий князь. – Русская рать готова встретить татар в чистом поле к северу от Угры».
Это был открытый вызов.
Хан Ахмат не дал послу никакого ответа, велев ему возвращаться к своему государю.
Весь остаток дня и почти всю ночь хан Ахмат провел в тягостных раздумьях, не покидая своего шатра.
На следующее утро хан Ахмат собрал своих военачальников на совет. Вернее, хан Ахмат собирался объявить предводителям туменов о своем решении перейти Угру и напасть на русское войско, где бы оно ни находилось. Однако огласить свое решение хан Ахмат так и не успел, поскольку большинство татарских военачальников, страшась надвигающейся зимней стужи и русских пушек, хором заявили, что пора возвращаться домой. Самым малодушным из эмиров и беков отступление русских полков от Угры казалось некой хитро обставленной ловушкой, в которую московский князь вознамерился заманить все ордынское войско.
Немногочисленные голоса тех военачальников, кто готов был идти до конца в противостоянии с Москвой, тонули в шумной разноголосице трусливых и упавших духом ордынских вождей, которые уважали мурзу Тулунбека и трепетали перед суровым Темир-Газой, не смея оспаривать их мнение, часто совпадавшее с мнением хана Ахмата. Ныне Тулунбек и Темир-Газа были мертвы, лишенного же их поддержки хана Ахмата никто не боялся.
Глядя на своих распоясавшихся вельмож, обвиняющих его во всех неудачах ордынского войска, хан Ахмат с внутренним страхом почувствовал, что власть ускользает из его рук. Если несколько дней тому назад хан Ахмат пытался выискивать среди своих эмиров и темников виновников недавних поражений, то теперь ему самому грозила участь стать козлом отпущения, на которого татарская знать готова свалить все недавние неудачи.
Неизвестно, чем закончился бы этот совет, если бы сторону хана Ахмата не приняли ногайские беки.
Мурза Ямгурчи, шурин Ахмата, брызгая слюнями и размахивая плетью, восстановил относительный порядок в ханском шатре. Этого злобного знатного ногайца побаивались все в окружении хана Ахмата.
Хан Ахмат успокоился и властным голосом объявил, что намерен принять вызов дерзкого князя Ивана и сойтись с московской ратью на левобережье Угры. В передовых туменах должны были двигаться ногайцы, вся прочая татарская орда должна была переходить через Угру, развернувшись широким фронтом, дабы при встрече с русскими полками применить стремительные фланговые охваты.
Распустив совет, хан Ахмат сел завтракать вместе с мурзой Ямгурчи и его братом Чалмаем. Разговор за завтраком шел о том, по каким дорогам татарскому войску наступать на Москву после того, как будет разбита русская рать.
Неожиданно прибежал визирь Карамурза, бесцеремонно прервав беседу хана Ахмата с двумя его шуринами.
– О светлейший, степные беки из родов кемкем, джиргин и алтан сворачивают юрты! – сообщил Карамурза. – Они заявляют, что уходят в донские степи. Они больше не хотят сражаться с урусами.
– Это Бисултан-собака мутит воду! – рассердился мурза Ямгурчи. – Его родичи из рода кемкем никогда не отличались доблестью! Надо казнить Бисултана, светлый хан, тогда все прочие смутьяны подожмут хвосты!
Смелый на язык Бисултан давно мешал хану Ахмату, поэтому он с готовностью ухватился за подвернувшуюся возможность свести с ним счеты. Хан Ахмат повелел начальнику своих нукеров обезглавить Бисултана и насадить его голову на копье.
– Пусть все войско увидит, как я поступаю с трусами! – сказал хан Ахмат.
Ханские нукеры вскочили на коней и помчались туда, где располагались шатры и повозки рода кемкем. Однако схватить и казнить Бисултана ханским нукерам оказалось не под силу, за последнего горой встали его родичи и друзья из других родов. Сотня ханских нукеров оказалась бессильной перед тремя тысячами рассерженных татар, потрясающих саблями и копьями.
– Глядите, братья, – кричал Бисултан, гарцуя на горячем степном скакуне, – хан Ахмат ни во что не ставит наши жизни! Мало того, что нам не выплачено жалованье за прошедшие месяцы и нас посылали на убой под огонь русских пушек, хан Ахмат готов рубить нам головы за то, что кое-кто из нас не желает задаром проливать кровь!
Слова Бисултана услышали многие из татарских вождей, эти слова были подобны искрам пламени, упавшим на сухую солому. В результате к трем степным татарским родам, возымевшим намерение уйти на юг, присоединились еще пять половецких родов, численность всадников которых равнялась целому тумену.
Чтобы воспрепятствовать уходу десяти тысяч половцев, одних ханских нукеров было явно мало. Хан Ахмат хотел было прибегнуть к помощи ногайцев, но вовремя одумался, понимая, что дикие ногайцы устроят кровавую резню, дабы завладеть юртами и лошадьми пяти донских половецких родов. Если на помощь донским половцам бросятся их собратья из прочих половецких племен, тогда спасать придется уже ногайцев, а надежных войск для этого у хана Ахмата не было. Поэтому, несмотря на яростные протесты Ямгурчи, хан Ахмат решил не удерживать силой тех кочевников, которые устали от войны и настроились на возвращение домой.
– Пусть убираются! – сказал хан Ахмат своим ногайским родичам. – Трусливые и слабовольные будут только обузой для нашего войска. Тринадцать тысяч всадников – это небольшая потеря. Эти люди все равно предали бы нас не сегодня, так завтра или во время сражения с русами.
Это отступление малой части ордынского войска породило в умах всего Ахматова воинства то же самое стремление избежать чреватой большими потерями битвы с русской ратью и уйти на юг, пока еще нет сильных холодов и степь не занесло глубоким снегом. Среди татар ходил слух, будто к русскому войску присоединились отряды из далеких северных земель: из Заонежья, Кубены, Заозерья, Важской и Двинской земель… Пришедшие оттуда ратники будто бы ростом выше воина, сидящего на коне, могучи, как лоси, и свирепы, как голодные медведи. Войско из этих северных светловолосых великанов хитрый московский князь берег до поры до времени, зная, что холодное время года эти неприхотливые витязи переносят лучше, чем жару и дождь. И вот князь Иван предпринял попытку заманить татарское войско на левобережье Угры, чтобы окружить ордынцев среди заснеженных лесов своими полками, расстрелять их из пушек и раздавить страшными северными великанами, которых не берет ни стрела, ни копье.
