Родион Феденёв - Де Рибас
Конт-адмирал Грейг угощал всех сюперфин-кнастером, гостиная заблагоухала тончайшими табачными ароматами. А Грейг ворчал:
– Эта птичка хочет высоко летать, да пошиб у нее низок. Консул Дик говорит, что она дочь булочника из Киля. Начала с того, что в Галландии разорила какого-то купца и сбежала от него в Лондон. А в Лондоне, это сэру Дику известно доподлинно из дипломатической почты, она в три месяца пустила по миру барона Шенка. И вы думаете, барон был в отчаянии? Он у разных лиц назанимал ей целое состояние и бежал вместе с ней в Париж.
– Славно! – воскликнул граф Войнович.
Среди этих сытых и довольных жизнью людей, людей с определившейся судьбой и положением, Рибас ощущал себя чужаком. И который раз, как и при Чесме, в Петербурге, на Дунае, он задавал себе один вопрос, один и тот же вопрос: каково его значение в среде этих людей, зачем он здесь? И вопрос оставался без определенного ответа. Теплым осенним вечером, в прекрасном палаццо, в кругу блестящих офицеров он не мог даже сказать: что он будет делать завтра. Но никто из присутствующих не догадывался о его настроении и не мог предположить, что он встревожен и мучим неизвестностью. Перед собой они видели молодого человека с изящными манерами, смешливого, ценящего остроту. Когда захотели узнать его мнение о претендентке на престол, он не полез за словом в карман, рассмеялся и сказал:
– Все дочери булочников одинаковы. Рано или поздно они ставят в печь деликатные пироги. Одна беда: они не умеют управлять жаром, и пироги чаще всего пригорают.
В карты играли далеко за полночь, и Рибас неожиданно и ко времени выиграл тридцать червонцев. У себя в комнате он застал Сильвану. Она была чем-то раздосадована, не отвечала на его нежности и он догадался:
– Ты ездила в Ливорно?
– Да. Ведь ты сказал, что остановишься у Руджеро. Я только что вернулась.
– Прости. Но мое положение таково, что утром я не знаю, где окажусь ночью.
– Дела Руджеро плохи. Он хочет выдать меня замуж.
– Что же поделаешь.
– Тебя не было целых два года. Если бы ты приезжал чаще, Джузеппе.
– Прости. Я скажу тебе откровенно. Не нужно на это надеяться. Но если судьба распорядится так, что я останусь в Италии, мы будем видеться, но не больше.
– Молю деву Марию, чтобы судьба распорядилась именно так.
На следующий день в час пополудни Христинек позвал его к Орлову. Марк Войнович вошел в кабинет Алехо следом. Орлов встретил их в малиновом шлафроке.
– Тебе завтра на фрегате плыть к Паросу, – сказал, зевая, Орлов Войновичу. – Там на якоре стоит английское судно, а на нем живет любопытная персона женского пола. Приехала из Константинополя и надо же – целое судно для себя наняла. Живет широко. По тысяче пиастров платит корабельщику. Стало мне известно, что персона эта хочет увидеться со мной. Если она та самая Лизавета Вторая, употреби все средства, возьми ее и привези в Ливорно. А ты… – он обратился к Рибасу. – Скачи в Венецию. Из Рагузской республики туда вернулся князь Радзивилл. Князь из тех поляков, что нам неприятели. Конфедерат. А уж они, если знают о самозванке Таракановой, без внимания ее не оставят. В их кругу объявилась какая-то графиня Пиннеберг. Узнай: что она такое. Поможет тебе в розысках англичанин Монтегю. Найди его. Бумаги тебе приготовят.
У генеральс-адъютанта Рибас узнал, что бумаги будут готовы к завтрашнему утру, и решил съездить с Войновичем в Ливорно. Капитан торопился на рейд к русским кораблям, чтобы все подготовить перед отплытием. Они сели в экипаж, и два верховых, сопровождающих графа, резво подскакали к ним.
– Рибас-паша! – Крикнул один из верховых, и волонтер узнал старшего матроса со своего посыльного судна «Лазарь» турка Афанасия Кес-оглы. Второй верховой был Федор Флаганти, послушник с Периго. Улыбками, жестами, криками они приветствовали своего бывшего командира.
– Достопочтимый Рибас-паша, вы к нам, на фрегат?
Войнович и Рибас переглянулись.
– Нет, я еду к родственникам в Шотландию, – отвечал Рибас-паша. – А юнга Бицилли с вами?
–. Он служти у Грейга, – отвечал Флаганти.
Экипаж тронулся. Верховые сопровождали его.
– Как к вам попали мои молодцы, господин подполковник? – спросил Рибас.
– При Лагосе у меня были большие потери, – отвечал Войнович. – Ваши молодцы оказались у меня с пополнением.
В битве при Лагосе отряд капитана Войновича потопил шесть турецких судов, а три взял в плен.
– Поиски Таракановой я советую вам начать с газет, – сказал Войнович. – Мне говорили, что в них много писали о князе Радзивилле.
– Орлов не получает венецианские газеты?
– До появления самозванки в этом, видно, не было надобности.
Не успели проехать и версты, как экипаж догнал и остановил всадник, оказавшийся генеральс-адъютантом Христинеком.
– Его превосходительство гневается. Вам незачем ехать в Ливорно.
Простившись с Войновичем и бывшими подчиненными, Рибас вернулся в палаццо, поднялся к себе, написал письмо отцу, велел солдату позвать экономку и вручил Сильване письмо для отправки в Неаполь.
Утром с постным выражением лица генеральс Христинек вручил волонтеру бумаги и кредитный лист с печатью Орлова в банк Дженкинса. В экипаже волонтера подвезли к почтовой станции в Пизе, и Рибас, по документам Лучано Фоджи, негоциант, нанял удобную коляску, и полетела за спину итальянская земля в осенних садах и рощах. Новоиспеченный негоциант Лучано Фоджи был грустен. Выслеживать какую-то авантюристку – это ли занятие для офицера, в мыслях истекающего кровью в славной римской когорте? Вместо патрицианских приемов, триумфальных арок – почтовая коляска ни шатко ни валко переваливала с холма на холм, спускалась в ущелья, дергалась на бревнах сельских мостов. «Может быть, все бросить, – думал он, – получить у отца часть наследства, купить цитронный сад и собирать свои триста тысяч померанцев в год, заняться торговлей…» Рибас усмехнулся: гипотетический негоциант Лучано Фоджи начал с места в карьер свою неожиданную материализацию.
7. Княжна Тараканова
1775
Через несколько дней он был в Венеции, остановился в гостинице «Голубая Адриатика» и у словоохотливого хозяина спросил старые газеты. Хозяин направил его в кофейный дом напротив, где вместе с кофе подавали любые газеты. К вечеру Рибас знал и мало, и много. Графиня Пиннеберг появилась в Венеции еще в мае. Князь Радзивилл приезжал к ней с блестящей свитой. Затем последовали балы, роскошные выезды, фейерверки, торжественные прогулки в гондолах. У графини, как восторженно писали газеты, была не просто свита, а двор с гофмаршалом и собственноручно утвержденными орденами. И, наконец, городская газета намекала, что графиня Пиннеберг тщательно скрывает, что она дочь бывшей русской императрицы Елизаветы. Восторг, обожание, удивление не замедлили последовать. Но главное: Елизавета Вторая, если это была она, жила в доме французского посланника! Если это так – дипломатия французского двора поддерживала претендентку на российский престол.
На следующий день негоциант Лучано Фоджи разговаривал с секретарем французской миссии о видах на урожай цитронов, а когда спросил: не запахнет ли вновь в доме посольства необыкновенной пудрой графини Пиннеберг, секретарь сказал:
– Мы от ее «пудры проветрили наши помещения навсегда.
– За что же такая немилость?
– Не понимаю вашего любопытства.
– Графиня щедра и не торгуется. Какой купец упустит такую покупательницу.
– Если вы хотите спать спокойно, ищите других покупателей, – сказал, хмурясь, секретарь.
Безуспешно Рибас разыскивал англичанина Монтегю, который в свое время переслал Орлову манифест и письмо самозванки. Ждать помощи было неоткуда. Два дня, потраченные на то, чтобы сблизиться с обитателями загородного дома, где остановился конфедерат Карл Радзивилл, прошли впустую. Дом напоминал крепость. Тех, кто ее осаждал, рассматривали в узкую дверную щель и говорили, что не принимают.
Крестьяне в траттории, куда зашел Рибас, ругались и обвиняли поляков в воровстве кур и индюков. Видно, денежные дела польской партии были неважны. На десятый день после отъезда из Пизы Рибас все еще не знал, каким образом выведать: в Венеции ли особа, именующая себя графиней Пиннеберг, но неожиданно гостиничные знакомства привели его в салон бывшего ливорнского негоцианта Уго Диаца, а точнее в салон его жены Сибиллы.
– Я собиралась писать Орлову, – сказала она, раскладывая пасьянс. – Но он так обошелся со мной…
Главнокомандующий дал ей отставку, не возложив на любовницу ни одного карата.
– Я не терплю общества женщин, – продолжала Сибилла, – но с Алиной я коротала время с удовольствием.
– С Алиной Пиннеберг?
– Да. Но она вовсе не Пиннеберг. Просто князь Лимбург снабдил ее документами на это имя.
– Князь Лимбург?
– Он владетельный государь графства Оберштейн.
