Роберт Грейвз - Собрание сочинений в 5-ти томах. Том 5. Золотое руно
— Из всего зверья медведи больше прочих похожи на людей. Они борются за то, что им принадлежит, любят воображать себя молодыми, играя со своими медвежатами, пуще всего берегут сон, если только не грызут медовые соты. Что же, друзья, сильная усталость вызывает ссоры. Засните и не думайте об опасности, а я постою на часах, поскольку я не так тяжело потрудился, как вы.
Пелий вскоре узнал, что «Арго» останавливался в Метоне, но эти вести его не встревожили. Он решил, что Аргус поднял на борт инструменты, которые оставил там, когда рубил лес. Затем явился посланец с горы Пелион, сообщивший о смерти Хирона, и Пелий внезапно забеспокоился за своего сына Акаста, устрашась, что кентавры отмстили ему за убийство, учиненное Геркулесом. Он выслал поисковые партии, одна из которых принесла вести от метонского свинопаса о том, что Пелей и Акаст взошли на борт «Арго» и отплыли со всеми. Когда Пелий понял, что его провели, его охватил гнев, он чуть не до смерти прибил посланцев и стал расхаживать взад-вперед по пиршественной зале, рыча, как дикий зверь. Схватил топор и выбежал из дворца. Он помчался по улице в лунном свете к дому Эсона, вслух повторяя на ходу: «Твой жестокий и нечестивый сын похитил у меня царевича Акаста, которого я любил больше всего на свете, обманув его обещаниями славы и сокровищ. Если что-то дурное случится с Акастом, брат Эсон, не надейся, что ты долго проживешь».
Была полночь, дом был заперт и закрыт на засовы, но Пелий проложил себе дорогу топором. Он нашел Эсона и Алкимеду во внутреннем дворике дома, где они при свете факелов без алтаря совершали жертвоприношение Богине-Деве Персефоне.
Пелий стоял, взирая на них в изумлении, ибо Эсон двигался проворно, словно юноша. Он как раз зарубил секирой и перерезал горло перепуганному черному быку, рога которого были связаны темно-синими лентами, а голова покрыта ветвями тиса. Кровь струилась на камень, над которым склонилась, делая плавные жесты и что-то бормоча, Алкимеда. Ни она, ни Эсон не услышали, как с шумом ворвался Пелий — они были слишком заняты трудным делом заклания быка, который, несмотря на кольцо в носу, противился их попыткам потащить его к лотку.
Теперь Эсон торжественным тоном взывал к Персефоне, чтобы даровала духу его отца, Кретея, миния, позволения подняться из Преисподней и испить обильной крови, а затем сказать истинное пророчество, какова будет участь Ясона и его товарищей, плывущих в Колхиду. Пока Пелий смотрел, у плоского конца лотка стало сгущаться неясное облако, подобное туману, который иногда встает перед глазами у больного, оно постепенно уплотнилось и, порозовев, приняло форму склоненной головы Кретея, лакающего кровь и дрожащего от удовольствия.
Пелий стащил сандалию и запустил ею в призрака, чтобы помешать ему пророчествовать. Тот умчался, бледнея на ходу, и чары развеялись. Пелий снял шлем и вручил его Эсону, говоря:
— Погрузи его в лоток с глубокого края, изменник, зачерпни теплой крови и выпей!
Эсон спросил:
— А если я откажусь, брат?
— Если откажешься, — отвечал Пелий, — я изрублю тебя и твою жену в куски вот этим топором и рассею ваши кости на Пелионе, чтобы духи ваши никогда не нашли покоя, ибо вашей гробницей станут животы леопардов, волков и крыс.
— Почему ты даешь мне такой безбожный приказ? — спросил Эсон, дрожа так сильно, что едва удержался на ногах.
— Потому что ты обманывал меня двадцать лет, — отвечал Пелий. — Во-первых, прикидываясь тяжелобольным, чтобы я тебя не боялся, во-вторых, скрывая от меня, что уцелело твое отродье — Диомед, или Ясон, наконец — сговорившись с ним погубить моего бедного дурачка Акаста. Пей, пей, тебе говорят, или я расколю тебя на щепки, словно сухое сосновое бревно.
Эсон сказал:
— Я выпью крови. Но сперва разреши мне снова повторить заклинанья, которые вызвали моего благородного отца Кретея из царства мертвых, чтобы он смог благополучно вернуться к себе домой — в Преисподнюю.
Пелий согласился. Эсон тщательно повторил заклинания, хотя и нетвердым голосом, а затем, наклонившись, погрузил шлем в теплую бычью кровь. Выпил, давясь, и умер. Затем Алкимеда сама перерезала себе горло жертвенным ножом — и вот три тени: отец, сын и невестка — отправились в Поземный Мир, держась за руки. Но сперва Алкимеда обрызгала одеяние Пелия, когда хлынула ее кровь, а в глазах ее было проклятие, которое не могло вырваться из ее хрипящей глотки.
Пелий устроил им достойные похороны, радуясь, что они умерли от своей руки, без его участия. Он сжег свое окровавленное одеяние и очистился в святилище Посейдона, где жрецы наложили на него очень легкую епитимью.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
К Лемносу мимо Атоса
Аргонавты провели целые сутки в Кастантее, развлекаясь охотой, рыбной ловлей, а также играми, но не уходили далеко от корабля на случай, если ветер вдруг переменится и позволит им продолжить плавание. Авгий из Элиса, любитель удобств, который натрудил руки и натер ягодицы во время гребли, твердил, что весь оставшийся путь за весла следует браться только в крайнем случае и что не нужно делать дневной переход длинным, а плыть, пока это приятно. Тифий и Аргус лишь покачали головами, а старый Навплий сказал:
— Колхида очень далека, царь Авгий, а мы должны вернуться до конца лета, если хотим избежать кораблекрушения у этого скалистого берега.
Пастухи не отважились вернуться. Когда наконец настало время поднять якорь, Ясон оставил для них на берегу картину, искусно нарисованную Ифитом из Фокиды, чтобы они все поняли. Картина, выполненная углем на гладкой скале, изображала громадного Геркулеса с дубиной и львиной шкурой, уносящего двенадцать маленьких овечек — они съели не меньше двенадцати — и Ясона с конской гривой и пятнистым, как у леопарда телом, оставляющего в пастушеской пещере в погашение их долга прекрасное бронзовое копье и небольшой кувшин вина. На заднем плане виднелся «Арго» на якоре, аргонавты же были изображены в виде разных зверей и птиц, своих символов. Однако картину вернувшиеся пастухи не поняли. Копье и кувшин вина оставались в пещере нетронутыми год или больше.
Рано поутру на второй день повеяло быстрым ветерком с юго-запада, и Тифий посоветовал Ясону доплыть, воспользовавшись им, до Темпатской долины, посвященной Аполлону, где впадает в море река Пеней. Ясон согласился. Все снова взошли на борт, шестами оттолкнули корабль, подняли парус, и вскоре преспокойно продолжали путь. Волны резко ударяли в борта корабля и вызвали у нескольких человек отрыжку, а то и рвоту.
Берег был высоким и крутым. Вскоре над сушей показалась конусообразная вершина Оссы, и они миновали поселение Эвримены, жители которого схватились за оружие в страхе перед врагом, но затем, поняв, что ошиблись, помахали на прощанье. После того, как «Арго» обогнул мыс Осса, берег принял негостеприимный вид, и Тифий поведал о кораблях, которые он видел, когда они потерпели крушение на этих скалах во время яростных северо-западных штормов. Но немного погодя горная цепь отодвинулась, между ней и морем образовалась узкая полоса земли, перед которой раскинулся песчаный пляж, и на душе у мореплавателей полегчало.
В полдень они добрались до устья Пенея, реки, которую Ясон знал только у истоков, это благороднейшая река в Греции и орошает своим обильными притоками всю плодородную Фессалию. Они собрались сойти на берег, поскольку Идмон, Ифит, Орфей, Мопс и другие настроились посетить святилище Аполлона в Темпе, чтобы принять участие в священном Празднике Мышей, когда ветер внезапно переменился и задул от берега. Тогда Аргус и Тифий стали убеждать Ясона, что надо воспользоваться этим ветром — даром его предка Эола и двигаться на восток к фракийским мысам. Ясон согласился. Позади них далеко на суше выставил на показ широкую и бледную поверхность голых скал огромный Олимп, покрытый, как обычно, снежной шапкой и пересеченный по крутым склонам темными лесистыми ущельями.
— Я знаю, как боги и богини проводят там время, — торжественно сказал Идас.
— И как они его там проводят? — спросил Корон Гиртонский, простодушный лапиф.
— Играют в снежки! — вскричал Идас, гулко хохоча над своей шуткой. Товарищи его нахмурились, осуждая его легкомыслие. Величие Олимпа, возвышающегося в десяти милях, наполнило их души благоговением.
Они пообедали козьим сыром и ячменными лепешками, смоченными в вине, и стали коротать время, загадывая друг другу загадки. Адмет задал такую: «Я не жил, пока не умер во имя сестры слуги моего хозяина, теперь же я благочестиво отправился с моим хозяином на поиски моего прославленного предка». Загадку разгадала Аталанта. Ответ был: шапка Адмета, которую сшили из шкурок ягнят овец, пожертвованных им Артемиде. Ибо Артемида — сестра Аполлона, бывшего слуги Адмета, а теперь шапка пустилась вместе с Адметом на поиски Золотого Руна.
