Наталья Харламова - 300 спартанцев
— Да, это так, они будут биться до последнего солдата.
— Это безумие, ведь на каждого из них будет приходиться не десять, а тысяча моих воинов.
— Но они будут биться за свою свободу. А для нас, эллинов, свобода — самое дорогое на свете. Без неё и жизнь не мила.
— По-моему, Демарат, это глупость. Просто вы привыкли жить в нищете, впроголодь, вот вам и лезут в голову разные несуразные мысли про свободу и прочая чепуха. Если человека хорошенько кормить, то он вскоре забудет про свободу и будет вполне счастлив рядом с сытной кормушкой. Человек ведь мало чем в этом отличается от животного. Свобода — плохой кормилец, поэтому каждый старается продать её повыгоднее. Многие ваши греческие города это хорошо понимают. И поступают, по-моему, мудро. Ведь если бы Эллада подчинилась ещё моему отцу, принесла бы знаки покорности — воду и землю, то там бы прекратились раздоры, воцарился мир, все бы зажили счастливо и благополучно. Наш сатрап надзирал бы за порядком. Вы бы не знали ни нужды, ни тревог. Но вы не захотели. Почему? Что вам эта свобода? Зачем она вам? — недоумевал Ксеркс.
— Мне трудно тебе это объяснить. Но слаще свободы нет ничего в этом мире. Горек хлеб рабства. Он замешан на слезах унижения. По моему мнению, и так думают все спартанцы, свобода — это как раз то, что и возвышает человека над скотами. У свободного, гордо поднята голова, его речь прямая и честная, без обмана и лести.
— Ладно, Демарат, я вижу, тебя невозможно переубедить, так же как и твоих соотечественников. Что ж, сила оружия нас рассудит. Мы вернёмся к нашему разговору на развалинах Афин и Спарты.
ЧАСТЬ IV
ФЕРМОПИЛЫ
Странник, поведай согражданам:
здесь мы остались навеки,
Все как один полегли,
Спарты исполнив Закон…
Симонид КеосскийГлава 1
О чём поведали дощечки
Время после полудня Леонид обычно проводил в кругу семьи. Это были те немногие часы отдыха, которые он мог уделить супруге и сынишке. День его был заполнен общественными делами, военными и спортивными тренировками, участием в сеситиях. Даже обедать по спартанским законам он не имел права со своей супругой. И только когда жара становилась совсем нестерпимой, Леонид, так же как и все граждане Лакедемона, отправлялся домой для кратковременного отдыха. Они сидели в саду. Плотный навес из переплетающихся ветвей плюща и винограда, дающий густую тень и приятную прохладу, защищал их от полуденного зноя. Яркие солнечные лучи, пробиваясь сквозь ветви виноградника, играли на рыжих волосах Горго, которые сейчас казались совершенно золотыми. На руках она держала чудесного крепкого малыша, завёрнутого в пелёнку. Леонид, расположившись на ложе, не мог отвести глаз от этой радостной сцены. Вчера его сынишке исполнился годик. Граждане приходили поздравить его с днём рождения наследника, которому все были рады.
— Смотри, Леонид, — смеясь говорила Горго, — смотри, как смешно он бьёт ножками. Не хочет сидеть спокойно — непоседа, весь в моего отца. Он тоже не любил сидеть на одном месте. Хорошо, что ты не такой.
— Да, Горго, может быть это и недостаток, но я предпочитаю проводить время в Спарте, в кругу моей семьи. Честно говоря, военные походы мне не по душе.
— Тсс, — приложила Горго палец к губам, — тихо! А то ещё услышит кто-нибудь и донесёт эфорам, что царь Спарты не любит воевать.
— Но я и в самом деле не люблю воевать. Я считаю войну злом, люди должны быть достаточно мудры, чтобы уметь договориться, не прибегая к оружию. Сохранять мир — вот величайшая добродетель и мудрость. Для того мы и должны всегда быть готовы к войне, чтобы защищать мир. Война несёт горе и смерть. Я отнюдь не считаю, что прав тот, кто сильней.
— Но ведь в этом состоит доблесть! Так нас учат наши старики.
— Доблесть состоит в том, чтобы сражаться за правое дело, а не в том, чтобы не давать мирно жить соседям, разоряя их набегами.
— Так думают афиняне и другие эллины, но нам, спартанцам, не подобают такие мысли. Наше дело — это война. Это единственное занятие, достойное мужчины.
— На всякую силу найдётся сила превосходящего противника. Война как жизненное занятие — это разбой. Я понимаю, когда речь идёт о том, чтобы защитить тебя и моего сына, и всех матерей и детей Спарты — тогда каждый, кто способен держать оружие, должен сражаться.
— Ты заговорил о войне, Леонид, и у меня сердце сжалось, будто от ужасного предчувствия. Все эти слухи о Ксерксе и его походе… Ты и наш малыш, маленький наш Плистарх — вот моё счастье. Но мне страшно в последнее время.
— Ты, моя отважная Горю, боишься? Я не могу поверить!
— Я боюсь не за себя. Тот, кто любит, не может не тревожиться. Раньше я умирала от страха из-за моего отца. Теперь я боюсь, что война отнимет у меня тебя. Я боюсь за сына, что он заболеет или его укусит змея в саду.
— Горго, ты должна победить свои страхи. Ты спартанка и к тому же мудрейшая из всех женщин в нашем государстве и, наверно, во всей Элладе. Ты истинная царица, не подобает тебе предаваться страхам, будто какой-то ничтожной подёнщице.
— Прости меня за малодушие, Леонид! Но я ничего не могу с собой поделать. У меня на душе тяжело, и часто в сумерках мерещатся такие ужасные вещи…
Леонид встал, подошёл к жене. Он ласково погладил её по голове, йотом взял малыша, посадил его на ладонь и высоко поднял.
— Вот он какой, и как высоко вознёсся. Смотри, он ничего не боится. И ты оставь свои тревоги, иначе ты заразишь его своими страхами и он вырастет трусливым.
— Да, ты прав, больше я никогда не позволю себе таких речей. Это слабость, которую я должна побороть. Ведь иначе я буду недостойна тебя и твоего сына и не по праву буду носить имя спартанской царицы. Обещаю, я приму спокойным сердцем всё, что ниспошлют мне боги, тем более что этих мгновений никто уже не сможет отнять у меня, они всегда будут со мной.
Она закрыла глаза, будто силясь увидеть что-то внутри себя, затем сказала:
— Ничего нет неизменного. Мы приходим в этот мир… почему и для чего? Никто этого не может сказать. Но я знаю, что мы должны стойко переносить невзгоды и быть мужественными. Может быть, в этом состоит смысл нашей жизни.
— Ну вот наконец, я слышу речи, достойные царицы Спарты, и узнаю свою премудрую Горго, которую я ждал так долго, — улыбнулся Леонид.
— Скажи, а ты и в самом деле не женился так долго, потому что ждал, пока я вырасту? Я всё никак не могу в это поверить!
— По правде сказать, да. Маленькой девочкой ты была такая важная, строгая и вместе с тем такая трогательная, что завладела моим сердцем раз и навсегда. Конечно, вначале я не осознавал, что это были за чувства. Просто сердце моё расцветало, когда я тебя видел, и я к тебе очень привязался. А потом, когда ты стала подрастать, у меня стала появляться мысль жениться на тебе, если ты согласишься. Постепенно эта мысль так прочно засела у меня в голове, что я решил не брать жены, пока ты не вырастешь. Я рассуждал так: если ты изберёшь кого-нибудь другого, тогда и я начну думать о другой невесте.
— Ну и терпеливый же ты, Леонид! Ты вообще не похож на других мужчин.
— На кого ж я тогда похож? Это какая-то сомнительная похвала!
— Наверно, твоя мать зачала тебя от какого-нибудь бога. Она ничего такого тебе не рассказывала?
— Ну, ты и фантазёрка! — рассмеялся Леонид.
В этот момент появился слуга и сообщил, что пришли эфоры.
— Эфоры сюда? В этот час? — изумился Леонид и вместе с тем встревожился. — Это неспроста. Хорошо, проведи их сюда.
Он был недоволен, что они не дают ему покоя даже в эти короткие часы, когда ему хотелось забыть о делах.
Горго взяла сына у него из рук.
— Я хочу, чтобы ты осталась, — сказал Леонид, — ты царица Спарты и мудрая женщина. Пусть они говорят при тебе. В конце концов, они пришли в неурочный час к нам в дом. Тем более, что даже твой отец в твоём присутствии вершил государственные дела, когда ты была маленькой девочкой.
Горго села в кресло, положив сына на коленях.
Вошли эфоры. Их было двое. Они поприветствовали царскую чету. Один из них сказал:
— Прибыли из Персии наши послы, которых мы отправили к Дарию в искупление за умерщвлённых персов, — Сперхий и Булис. Ксеркс милостиво отпустил их, даровав жизнь, очистив нас от скверны.
— Я очень рад слышать это. Спасибо, что вы пришли сообщить мне эту новость, — прохладно сказал Леонид.
— Это ещё не всё. Они привезли письмо от Демарата.
— Да? Это интересно. Кому же оно адресовано? Мне?
— Нет, оно предназначалось для Перкалы.
— Тогда при чём тут я?
— Эфоры постановили, чтобы ты в нашем присутствии прочитал письмо. Оно может содержать нечто важное. Так открыли нам звёзды.
— Хорошо, если таково ваше решение.
