Виктор Поротников - «Злой город» против Батыя. «Бессмертный гарнизон»
– И все же тревожно у меня на сердце, – простонала Купава. – Нехристей на равнине видимо-невидимо, а наших-то удальцов всего ничего.
– Успокойся. Сядь. – Гремислава усадила Купаву на стул. – Ты верь в лучшее, милая. Господь не оставит наших ратников! Не торжествовать язычникам степным над христианами!
Обняв Купаву за плечи, Гремислава посмотрела ей в глаза. Княжна вдруг прониклась к челядинке признательностью и сочувствием, позабыв о том, что еще совсем недавно она была полна неприязни к ней.
Любовь к Василию и тревога за его жизнь неожиданно сблизили двух этих девушек, таких разных по характеру и сословному происхождению.
* * *В огромной белой юрте Бату-хана в эту ночь происходило камлание шамана Судуя. Язычники-монголы поклонялись различным духам, добрым и злым, но главенствовал над всеми духами, по поверьям степняков, бог неба и грома – Тэнгри. Монгольские шаманы пользовались почетом и уважением как у своей знати, так и среди простых кочевников. Шаманы умели не только разговаривать с богами и предсказывать будущее через это общение, они также умели насылать и уничтожать порчу, врачевать людей и животных, делать заговоры от ран и неудач в делах… Ни одно важное начинание у монголов не совершалось без камлания шаманов, то есть их обращения к духам и к богу Тэнгри. Правители степных племен старались отыскивать и держать подле себя самых опытных шаманов, обладающих каким-нибудь чудодейственным даром или амулетом.
Шаману Судую было семьдесят лет. Это был, несмотря на свои годы, еще довольно крепкий старик с длинными седыми волосами, с жиденькой седой бородкой и редкими усами. Его скуластое темное от загара лицо с узкими глазами и приплюснутым носом было покрыто сетью глубоких морщин. Свою голову Судуй покрывал войлочной конусообразной шапкой, к краям которой были привязаны бечевками различные амулеты из кости и дерева. Такие же священные амулеты свешивались на тонких веревочках с пояса Судуя, которым он подпоясывал свой старый рваный чапан. Судуй не расставался с бубном и деревянными палочками для гадания, которые обычно находились в небольшом мешочке, подвешенном к поясу.
Перед тем как предсказывать будущее или уничтожать порчу, Судуй сначала долго приплясывал, напевая хриплым тягучим голосом священную молитву и ударяя в бубен. Таким образом Судуй пытался усыпить бдительность злых духов и заручиться поддержкой духов добра. Приплясывания и пение Судуя могли длиться несколько минут, но могли растянуться и на целый час: все зависело от того, какой важности задачу перед ним ставили. Шаманов в татарском войске было несколько десятков, но самым влиятельным среди них был Судуй, служивший самому Бату-хану.
Судуй знал Бату-хана с малолетства, тот когда-то служил его отцу Джучи. Предсказав Джучи, как и когда тот умрет, Судуй ни в чем не ошибся. По этой причине Бату-хан, возмужав и унаследовав отцовский улус, приблизил Судуя к себе и никогда с ним не расставался.
В эту ночь Бату-хан подарил Судую лисью шубу, попросив его узнать у духов, когда, наконец, его тумены возьмут Кизель-Иске. Еще Бату-хану хотелось знать, велико ли воинство у черниговских князей и стоит ли татарам его опасаться.
Попрыгав с завываниями и ударами в бубен вокруг очага, Судуй уселся на ковер, сложив ноги калачиком. Достав из мешочка горсть тонких палочек из кизилового дерева, Судуй швырнул палочки прямо перед собой. Палочки разлетелись веером по желто-голубым узорам хивинского ковра. Склонившись над палочками, Судуй что-то невнятно бормотал себе под нос, чуть покачиваясь из стороны в сторону.
Три юные жены Бату-хана, сидя у дальней стенки юрты, таращились на шамана своими раскосыми глазами, кутаясь в парчовые накидки. После камлания Судуя Бату-хан должен был выбрать из троих жен ту, которая проведет с ним эту ночь.
Восседающий на мягкой кошме Бату-хан вынул из ножен саблю своего отца. Его безбородое узкое лицо с заметно скошенным лбом и коротким носом было печально и задумчиво. Вот уже пять месяцев татарское войско, неся потери, ведет завоевание Руси. Сколько храбрых нойонов и батыров полегло в битвах с русами и при штурме русских городов! Бату-хану вспомнился его дядя Кюлькан, павший в сражении под Коломной, вспомнился ему и его шурин Хостоврул, убитый в сече с дружиной Евпатия Коловрата… За четыре месяца боев татары взяли штурмом около тридцати русских городов и только под Козельском войско Бату-хана застряло на целый месяц.
Бату-хан резким движением загнал саблю обратно в ножны и одернул на себе длинный шелковый халат, украшенный яркими узорами в китайском стиле. Он поднял голову в небольшой шапочке с загнутыми полями и нетерпеливо обратился к шаману:
– Что скажешь, Судуй? Как скоро я разрушу Кизель-Иске? Существует ли какая-нибудь угроза моему войску со стороны урусов?
Шаман прекратил свое бормотание и взглянул на Бату-хана красными подслеповатыми глазами.
– О джихангир, духи вещают мне, что большая опасность уже нависла над твоим войском! – озабоченно воскликнул Судуй. – Мечи урусов уже вынуты из ножен, скоро прольется кровь татарских воинов, прольется очень много крови! Вместе с урусами, повелитель, на твои становища надвигаются злые духи-мангусы…
– Что ты мелешь, старик! – Бату-хан вскочил на ноги. – Ты из ума выжил, что ли?! Самые сильные князья урусов мертвы, а их полки разбиты, о какой опасности ты тут плетешь! В Кизель-Иске урусов очень мало, а ихний князь еще ребенок. Твои предсказания лживы, старик!
В этот момент в юрту вбежал начальник кебтеулов, ночных дозорных.
– Тревога, джихангир! – выпалил военачальник, склонив голову в шлеме. – На лагерь Гуюк-хана напали урусы! Они вышли из леса, перебили часовых, разогнали лошадей и верблюдов. В лагере Гуюк-хана идет сеча. Гуюк-хан просит помощи!
– Откуда взялись эти урусы? Много ли их? – в легкой растерянности спросил Бату-хан.
– Не знаю, повелитель. – Начальник кебтеулов прижал ладонь к груди, не смея взглянуть на джихангира.
– Бадал, собери своих воинов у моего шатра и у шатров моих жен, – отдал распоряжение Бату-хан, нервными движениями теребя на себе халат. – Разбуди моих слуг. Разыщи Субудая и Бурундая. Военачальников кешиктенов сюда ко мне, живо!
Коренастый Бадал отвесил поклон Бату-хану и скрылся за двойными створками дверей юрты.
Прибежавшие слуги принялись облачать Бату-хана в боевые доспехи.
За войлочной стенкой юрты звучал глухой топот множества ног, это сбегались по тревоге в центр Батыевой ставки отборные отряды монголов. Слышались гортанные выкрики сотников и дарханов; протяжно ревели в ночи потревоженные верблюды, где-то неподалеку растекался топот лошадиных копыт.
Шаман Судуй с невозмутимым видом сложил обратно в мешочек свои магические палочки, взял бубен, прихватил лисью шубу и заковылял на кривых ногах к выходу из юрты.
– Куда ты, старик? – окликнул его Бату-хан, уже облаченный в панцирь и шлем. – Сиди здесь! И ни шагу из моего шатра!
Судуй покорно склонил голову и снова сел на ковер возле пылающего очага.
* * *Никто из козельчан не знал и не догадывался о том, как тяжело и мучительно переживал Никифор Юшман поражение русских полков в битве на Калке. Все пятнадцать лет, минувшие с той поры, Никифор Юшман терзался мыслями о том, что он не смог спасти от гибели в той злополучной сече своего князя Всеволода Мстиславича. Будучи воином и храбрецом до мозга костей, Никифор Юшман решил, что он непременно расквитается с татарами за тот давний позор, когда орда Батыя осадила Козельск.
Во время ночной вылазки Никифор Юшман сначала крался по лесу, как волк к добыче, а когда козельские ратники навалились на лагерь Гуюк-хана, то Никифор Юшман уподобился разъяренному медведю, которого охотники подняли из берлоги раньше времени. Длинный меч в руке Никифора Юшмана свистел и лязгал, выбивая сабли из рук врагов, отсекая татарам головы, пробивая их щиты и кожаные панцири. В рыжем пламени костров чешуйчатая броня и островерхий шлем на Никифоре Юшмане сверкали, отражая красноватые блики. Воевода при своем исполинском росте и неимоверной силе казался испуганным татарам неким неуязвимым демоном. Степняки шарахались прочь от Никифора Юшмана, разбегаясь от него между шатрами.
Чтобы внести больше смятения в стан врагов, козельчане поджигали татарские юрты.
Никифор Юшман рвался к самой большой юрте, находившейся в центре лагеря, но внезапно он остановился, словно наткнувшись на невидимую стену. Он увидел полуголого Матвея Цыбу, стоящего на коленях возле татарской повозки с руками, прикованными к грубо сколоченному колесу.
Повинуясь распоряжению Никифора Юшмана, двое гридней живо освободили несчастного пленника и помогли ему встать на ноги.
– Здрав будь, Матвей! – сказал Никифор Юшман. – Говорил я тебе, не возвращайся к нехристям, так ты меня не послушал! За что тебя так?
