Юрий Трусов - Хаджибей (Книга 1. Падение Хаджибея и Книга 2. Утро Одессы)
Похоронил я ее там же, у подножия большой горы, невдалеке от дороги.
Заметая следы, я переменил фамилию и под именем Аспориди приехал сюда в Хаджибей, чтобы воспитывать тебя, чтобы мстить тем, кто с кораном и мечом хочет поработить чужие страны. Теперь настал час, когда решается судьба наша и нашего города. Более двадцати лет связан я с русскими, и если проклятые турки только заподозрят это, мне не избежать мучительной смерти. Не хочу пугать тебя, но, может быть, когда ты вернешься сюда, то не увидишь больше ни меня, ни нашей старой кофейни… И если тебе дорога память матери и родных, замученных янычарами, — верно служи России, как я верно служил.
ХIV. ДАЛЬНИЦКИЙ ХУТОР
Никола с сыном вышли из тайника в прохладную мглу ночного дворика кофейни. Оба после душного подземелья с наслаждением вдохнули солоноватый ветерок, дующий с моря. Движимые одним чувством, отец и сын посмотрели в ту сторону, где среди синевы звездного неба четко вырисовывался зубчатый силуэт крепости.
Симон неожиданно погрозил в ее сторону кулаком. Взглянув на отца, он застыдился своего порыва и хотел было потушить фонарь, но старый Аспориди остановил его:
– Не надо тушить. Так будет лучше. — Он повел сына по дороге в степь.
Тут их встретил Озен-башлы. Аспориди подошел к татарину.
– Иди в крепость, надо помочь Луке, он в тайной тюрьме паши. Надо помочь Маринке, Янике и Одарке. Халым предал их… Один Чухрай смог бежать. Он сейчас в Дальнике. К нему поедет Симон.
– Я все сделаю, — сказал коротко Озен-башлы и исчез в темноте.
Никола и Симон прошли с версту, никого не встретив. Только у самой развилки дороги их окликнули издалека по-турецки.
– Кто идет в такой поздний час?
– Свои, свои, правоверные. Мир вам, — замахал Никола фонарем.
В ответ послышался конский топот, и из тьмы вырисовались морды лошадей.
– Это ты, хозяин? Куда так поздно? — спросил, узнав его, знакомый юзбаши.
– По делу, по большому делу, доблестный, — ответил Аспориди и, взяв его за стремя, добавил шепотом: — Завтра сам паша зайдет в мою кофейню. Сам паша, понимаешь? Так вот я в молдавский хутор еду, чтобы волохи утром вино подвезли. А вы что тут делаете в степи?.. Спать пора.
– Ныне не до сна, хозяин,— ответил озабоченно юзбаши. — Казаки близко. Да и ты бы возвратился. Опасно.
– Что ты, доблестный! Разве мне страшны казаки, когда такие джигиты, как ты, в поле? — рассмеялся весело Аспориди. — Через часок я буду уже в кофейне. Заезжай ко мне, вином угощу.
– Заеду, хозяин, обязательно заеду, а то в самом деле что-то холодно, — сказал юзбаши и, тронув коня, поехал со своими спагами к кофейне.
Никола с Симоном направились по Аджидерской дороге. Пройдя с полсотни шагов, они свернули в кустарник и стали по едва заметной тропинке спускаться в балку. Тут они остановились. Оглянувшись по сторонам, Никола потушил фонарь. Теперь они наощупь пробирались сквозь колючий терновник, пока не достигли дна балки. Никола тихо залаял по-лисьи. Невдалеке послышался ответный лисий брех. Они пошли на звук. Скоро из травы навстречу им поднялся невысокий кудлатоголовый мальчик.
– Давно нас ждешь? — спросил Никола.
– С вечера.
– Никого здесь не было?
– Никого.
– А где лошадь?
– Здесь пасется.
– Оседланная?
– Как вы велели.
– Так веди ее сюда. Живо! Сейчас Симон поедет…
Мальчик молча кивнул головой и исчез в высокой траве. Через несколько минут он возвратился, ведя под уздцы низкорослую оседланную лошаденку. Аспориди-старший сам проверил ее сбрую. Проверил и два пистолета, которые лежали в кобурах по обеим сторонам мягкого казачьего седла.
Кружным путем — длинной степной балкой мчал Симон к Дальницкому хутору, где проживал Семен Чухрай. Он хорошо помнил добродушное лицо этого высокого казака.
Скоро густая трава сменилась зарослями камыша. Под копытами коня зачавкала болотистая почва. Симон понял, что он едет по дну обмелевшей речки. Разбуженные водяные курочки-лысухи, похожие на уток, с шумом поднимались из-под копыт коня.
Переехав русло речки, юноша спешился и, взяв лошадь под уздцы, стал по крутой дороге взбираться на высокий курган. С вершины кургана он увидел зарево пожара. Горело примерно в двух верстах. «Неужели турки или ногайцы напали на Чухрая? — подумал Симон, но не повернул коня обратно. — Хотя Хурделица задержался со своими казаками, но наши недалече, и я должен прорваться к ним», — решил Симон, направляясь к хутору.
Он осторожно свел лошадь с кургана. Вскоре начались молодые сады. Послышались отдаленные ружейные выстрелы. Отблески пожара пробились сквозь листву деревьев.
XV. БОЙ
Симон погнал коня напрямик через сад, на пламя и выстрелы. Шальная пуля пропела над ухом. Не доезжая полусотни шагов до хутора он выпрыгнул из седла и, привязав лошадь к дереву, вытащил пистолеты из седловых кобур. Обнажил шпагу и стал, перебегая от дерева к дереву, приближаться к месту пожара. На широком дворе хутора, освещенном огнем двух горящих хат, он увидел толпу ордынцев. В развевающихся халатах, в рыжих лисьих шапках они торопливо подбрасывали охапки соломы, сухие ветви под двери и узкие окошки домика.
Кривоногий мурза в яркой феске, надетой на большую бритую голову, размахивал обнаженной саблей. Он ругался и торопил подначальных своих воинов.
Из оконных ставен и щелей вспыхивали огни выстрелов. Когда кто-нибудь из ордынцев приближался к домику, осажденные стреляли. Несколько татар уже было убито.
Симон догадался о замыслах нападающих. Убедившись, что без больших потерь им не ворваться в домик, а поджечь земляные стены невозможно, татары решили выкурить осажденных, как выкуривают из нор лисиц степные охотники. Еще несколько минут, и ордынцы подожгут солому и хворост, а тогда осажденным не спастись от гибели. Они или задохнутся, или выбегут под сабли разъяренных татар.
Симон понял, что действовать нужно немедленно, иначе Чухрая и его товарищей не спасти. Правда, Симону в первую очередь надо было выполнить важное поручение — передать сведения о крепости командующему русскими войсками. Но не прийти на помощь в опасную минуту ему казалось низкой трусостью.
Симон оглядел свое оружие. Трудно с парой пистолетов и шпагой одолеть опытных в баталиях басурманов. Горькая усмешка тронула его мальчишески пухлые губы. Что ж, он сделает все, что в его силах! Он постарается хоть ненадолго отвлечь ордынцев от их затеи, а там, может быть, Хурделица подоспеет на выручку.
Прижавшись к стволу дерева, Симон прицелился в бритый затычок мурзы. Тот стоял спиной, шагах в пятнадцати от него, и все торопил ордынцев.
Прицелился Симон старательно. Он знал, что участь осажденных зависит от его выстрела. Только смерть мурзы может вызвать смятение в рядах татар. Юноше трудно было справиться с охватившим его волнением: рука не слушалась, дрожала. Наконец мушка пистолета остановилась на бритом затылке мурзы, как раз чуть пониже отороченного алым шелком края фески.
В это мгновенье кто-то до боли стиснул руку юноше, с медвежьей силой сдавил ему локти и тяжелой ладонью плотно зажал рот. Симона бесшумно оттянули на несколько шагов в сторону от того дерева, под которым он стоял. И вдруг послышался тихий шепот:
– Это, хлопче, я, Хурделица. Не волнуйся. Ты рано задумал мурзу из пистолета бить. Не время сейчас их, ворогов, полошить. Надобно сперва окружить басурманов, чтобы ни один не утек, а уж потом… Мои казаки на эти дела добре сподручны. А мурза — он нам еще как язык пригодится. Разумеешь?
Симон был и рад Хурделице, и смущен такой неожиданной встречей.
Пронзительные чуть раскосые глаза есаула оценивающе оглядели юношу. Невысокий Симон рослому Кондрату показался совсем мальчиком.
– Ты лучше отойди отсюда подальше. Мы сейчас с басурманами разговор по-казацки поведем. А то, неровен час, зацепит тебя саблей или пулей. Грицко, — позвал есаул кого-то невидимого. От ствола соседнего дерева тотчас отделилась лохматая тень.
– Проводи-ка сего хлопца до коня. Да пуще глаза береги его от басурманов. Не пускай его драться с ними…
Грицко Суп повел Симона к подножию кургана. У дерева, к которому он привязал коня, Симон, к своему удивлению, увидел рядом со своей лошадью еще десяток оседланных казачьих лошадей, которых охраняли два вооруженных казака.
– Мы, хлопче, за тобой аж от самой горы по следу шли. Спервоначалу у нас думка была, что ты турка и есть — срубить хотели головушку твою, да Кондрат Иванович удержал. «Погодите, говорит, может, это нужный нам человек. Давайте посмотрим да уверимся, кто он и куда едет». Это пока ты на мурзу пистоль не навел, а тогда у нас у всех на сердце повеселело. Свой, значит, человек, — весело рассказывал Грицко.
