Леонид Дайнеко - Меч князя Вячки
Суровая величественная природа открывала им свое неповторимое лицо. Бесчисленные озера были рассыпаны в этой глухой лесной стороне. Они сверкали под солнцем, как осколки голубого стекла. Налетал ветер, шумел в молодой зеленой осоке, накатывал на низкие песчаные берега сине-черные волны. Валуны грели на полянах свои замшелые бока. Там-сям поднимались могучие ели, как островерхие воинские шатры. Синицы оживленно бегали и звонко тинькали в густом мраке колючих еловых лапок. Холодные пенистые ручьи прорезали равнину торфяников и лугов. Желтел мох, а под ним мертвым сном спала гнилая болотная вода.
На берегу Уллы Чухома нашел залежи темно-красной руды, она податливо липла к пальцам.
Срезали заступами дерн, начали копать руду. Из глины, привезенной с собой на плоту, смастерили две небольшие печи-домницы. Глину, чтобы не трескалась от большого огня, смешивали с песком и дресвой. У самого дна печей Яков под наблюдением Чухомы сделал отверстия, вставил в них глиняные трубки-сопла, через которые внутрь печей нагнетался воздух. Засыпали в домницы древесный уголь вперемешку с кусками руды, подожгли…
Яков трудился с охотой, с большим интересом к делу, с которым столкнулся впервые. Пот заливал глаза, но он, не обращая внимания, делал все, что приказывал Чухома. Только работа, тяжелая, до изнеможения, могла хоть на миг дать отдых израненной пленом душе.
– Молодчина, Яков, – хвалил его Чухома. – Быть тебе кузнецом. Запомни: без кузнеца земля безрадостна. Радость мы даем рудой своей, железом своим.
– Из руды и мечи выкованы, которыми нас пленили, – тихо возразил Яков.
– Тут не кузнецов вина, – усмехнулся Чухома. – Птицы небесные не виноваты, что с неба Перун в людей стреляет. Так и мы. Слышал я, что меч, для которого мы руду плавим, на доброе святое дело пойдет.
– Для князя Вячки, против тевтонов воевать, – подсказал один из боярских тиунов.
– Вот видишь, Яков? Не только зло от железа. Зло от злых людей, а не от железа.
Огонь и сырой воздух делали в домницах свое таинственное, непонятное многим людям, в том числе и боярским надсмотрщикам, и Якову, дело. Чухома загадочно и торжественно улыбался. Один он знал, что в этот самый час душа огня и душа руды сплетались в один неразрывный клубок, в одно целое, чтобы породить звонкоголосое желанное дитя – железо. Правда, это еще не чистое железо, это крица, в ней еще много шлака. Крицу надо будет докрасна раскалить в горне, кинуть на наковальню и бить, бить, расплющивать могучими молотами, чтобы выгнать из нее больной болотный дух.
Подождали, пока остынут домницы, разбили, разломали их, теплые крицы погрузили на плот. Темно-вишневая заря горела над землей. Всхлипывала вода в осоке. Звезды трепетали во мраке, как золотые небесные слезы.
Яков стоял на плоту, отталкиваясь от топкого дна длинным березовым шестом. Болела спина, но душа была ясной и спокойной. «Я молодой, – думалось ему. – Мне еще жить да жить. Я сильный. Никогда я не буду рабом. Никогда». Он вспомнил слова молодого купца Михалки, что сам полоцкий воздух делает человека вольным, и радость, давно забытая птица, запела в его душе. Он уже знал, как спастись, – надо бежать в Полоцк, в город, затеряться среди людей. Надо убежать, а там – что будет, то будет.
Как только они прибыли на боярское подворье, сразу же, с согласия боярина Ивана, их взял под свою опеку саксонец Фердинанд. Он выпытал у боярина, кто из его людей пригоден для кузнечной работы, и вместе с Чухомой в кузнецы попал и Яков.
Фердинанд, в новеньком кожаном переднике, в новых, только что сшитых сапогах, собрал всех своих подручных – и молотобойцев, и горновых, и водоносов – в кузнице, сказал, как и все тевтоны, медленно, смешно выговаривая чужие слова:
– Вместе работать будем. Я не вашей земли человек, но я хороший человек. Я люблю есть, пить вино, люблю много спать, люблю женщин. Вы, наверное, тоже все это любите? Но еще я люблю и умею работать.
Он на минуту умолк, глянул на своих помощников – понимают ли его? Понимали. Слушали внимательно. Это еще больше вдохновило Фердинанда. Возбужденно махая руками, он продолжил разговор:
– Нам надо выковать меч «Всеслав». Правильно я называю имя? Так вот. Из той руды, из того железа, которое вы привезли откуда-то из болот, нельзя сделать меч «Всеслав». Можно серп женщине смастерить… А меч… Ваше болотное железо мягкое, слабое. Меч из такого железа согнется, как соломинка, в первом же поединке. За боярские гривны на торжище в Полоцке я купил свейского железа. Из такого железа куются мечи для победителей, для героев. А из вашего мы наделаем боярину ключей и замков.
Из-под кожаного передника Фердинанд вытащил пожелтевший, свернутый в трубку пергамент.
– Знаете, как закаляется кричное железо? Вот что пишет Теофилус Пресбрайтер в своем трактате «Схема разнообразных искусств». Тут написано не вашими буквами, я вам буду пересказывать, объяснять.
Он начал читать, изредка отрывая взгляд от пергамента, чтобы глянуть на своих слушателей:
– Закалка железа ведется таким же образом, как режется стекло и размягчаются камни. Возьми трехлетнего черного козла и держи его под замком на привязи трое суток без корма. На четвертый день накорми папоротником. После того как он два дня поест папоротника, на следующую ночь помести его в бочку с решетчатым дном. Под бочку поставь сосуд для сбора козлиной мочи. Набрав за двое или трое суток достаточное количество жидкости, выпусти козла на волю, а в этой жидкости закаливай свое железо.
Фердинанд спрятал пергамент, глянул строго на своих помощников.
– Несите.
– Кого? Черного козла? – удивился Чухома.
– Несите сюда амфору с вином, которую я спрятал в куче угля.
Начали ковать меч «Всеслав». Свейское железо и в самом деле было хорошее, податливо ковалось, чувствовались в нем сила и упругость, цвет имело серый с синеватым оттенком. Чухома причмокнул языком:
– Мне бы в Горелую Весь такое.
Фердинанд сразу же распознал в Чухоме самого способного и самого умелого своего помощника. Давал ему ковать меч, сначала изредка, потом все чаще.
Меч делали длинный, двуручный, чтобы во время боя вой мог взять его за рукоять обеими руками. Лезвия у клинка с двух сторон были острые, заточенные. Крестовину и рукоять обложили черненым серебром, серебро легло шероховато, – не будет скользить ладонь. Верх рукояти сделали в форме красного яблока, дорогой заморский камень, сеявший в полумраке вокруг себя таинственные лучи, вставили, утопили в это яблоко. Немного ниже рукояти на одной стороне клинка выбили изображение святого Юрия, а с другой стороны написали на железе полоцкими письменами «Всеслав».
Последние дни все больше Чухома занимался мечом, а Яков ему помогал. Фердинанд же пил вино, прячась от боярина. Пропала у него охота к кузнечному делу, и частенько говаривал он Чухоме:
– Уеду в Саксонию, стану виноделом. Через две весны уеду в Саксонию. Опротивело мечи ковать.
Боярин Иван, доверившись Фердинанду, не часто заходил в кузницу, да и смрад, дым, жар кузнечный плохо выносил. Иной раз прибегали от боярина посыльные, спрашивали:
– Боярин Иван знать желает, скоро ли меч будет готов?
Фердинанд, которого заранее предупреждали, что ожидается гонец от боярина, хлопоча у наковальни, сердито жмурил глаза:
– А дитя скоро рождается?
Мальчишки-посыльные этого не знали и бежали назад, в боярские палаты. Но однажды сам боярин заглянул в кузницу. Был он в длинном, по колено, красном кафтане, в руке держал белый вышитый платок – нос от гари затыкать. Он осторожно остановился на пороге, окидывая подозрительным взглядом Фердинанда, Чухому и Якова. Яков поклонился боярину.
– Приезжали мужи-вечники из Полоцка, – сказал боярин, – спрашивали про меч.
– Меч готов, боярин, – улыбнулся Фердинанд. – Лежит, на холодке остывает, на утренней росе. Яков, принеси боярину Ивану меч.
Яков торопливо вышел из кузницы, принес меч, который незадолго до этого положили на песок, на сырую землю, чтобы всю силу земную в себя вобрал. На клинке сверкала роса.
Боярин взял в руки тяжелый светлый меч, покрутил его и так и этак, взмахнул над головой, внимательно разглядел крестовину, изображение святого Юрия, рукоять с дорогим заморским камнем. Казалось, если бы не Фердинанд с помощниками, он попробовал бы меч и на зуб.
– Хорошо, – сказал наконец боярин. – Важнецкий меч получился. Ты, мастер, – обратился он к Фердинанду, – получишь плату, как мы и договаривались, и сверх платы еще добавлю. А вы, – внимательный взгляд боярина, казалось, насквозь буравил Чухому с Яковом, – выпьете в святой день ведро меда. Мне нужны люди по железному ремеслу.
– Кланяемся тебе в ноги, боярин Иван, – поклонился Чухома.
– Ножны для меча уже сделали в Полоцке, – продолжал боярин. – И еще говорили вечники, что в рукоять меча надо обязательно вложить мощи святой Ефросиньи Полоцкой, умершей в святой земле, в Иерусалиме.
