Эдвард Радзинский - Князь. Записки стукача
Герцен засмеялся:
– Как ты не изменился! А я вот не верю в прежние революционные пути… И главное, не хочу крови… Понимаешь, укради у меня кошелек – я прокляну вора и пойду дальше. Но начни при мне избивать его и пытать, я за него костьми лягу. Нет, насилием и террором утверждаются, как правило, религии и самодержавные империи!
Короче, денег он решительно не дал и меня слушать не захотел. Вместо меня все остальное время слушали рояль. Играла дочь Герцена. Допив кофей, откланялись и взяли карету.
По пути, наслаждаясь хорошей дорогой и бегом лошадей, Бакунин вздыхал:
– Как состарился. Куда делись великий ум, великая энергия… Впрочем, он всегда был эгоист. В литературных работах спокойно и восторженно упоминал о людях, живущих в России. Будто не понимал, как подозрительно будет смотреть на них правительство после его восторгов. Эгоист и барин! Ничего, мы отправимся в Лондон к Марксу. У него есть очень богатый друг, господин Энгельс. Постараемся раскошелить его… Поедем опять одни. К сожалению, Маркс тоже не выносит мальчика. Бедный мальчик – прирожденный вождь. И как только его видит Маркс, другой прирожденный вождь…
Мы приехали в Лондон ранним утром. Позавтракали в дешевом трактире. Взяли кэб и в полдень были у цели…
Особняк, который снимал Маркс, находился в северном Лондоне, кажется, на Мейтленд-парк.
У дома нас встретила юная красотка, оказавшаяся дочерью Маркса.
– Отец вас ждет…
Маркс принял нас в кабинете. В это время в России не было его трудов, и только продвинутые молодые радикалы о нем слышали. Если бы я мог представить, кем он станет для России в будущем!
Скажу сразу: он производил ошеломляющее впечатление. Как некий лесной Пан, он весь порос волосами… Грива на голове, черная борода, сверкавшая серебром, – невозможно густая… Даже пальцы рук были покрыты черно-седыми волосами… Он все время двигался. Громадная голова на маленьком теле летала по комнате… На мгновение остановился, и тогда я отметил, что щегольской сюртук был по-бакунински застегнут не на те пуговицы…
Бакунин представил меня, усмехнувшись, сказал Марксу:
– По-моему, юноша совершенно потрясен твоей бородой, Мавр. Впрочем, какой же пророк без бороды. Без бороды ни один пророк не добьется успеха.
– Динь-динь, – смеялся Маркс. Он показался мне очень смешливым…
Я приготовился рассказывать о боевых товарищах из Саратова. Но, как у Бакунина и у Герцена, у Маркса мне не дали раскрыть рта.
Говорили без умолку – они сами. При этом называли друг друга кличками. Слон, как я понял, – это кличка гиганта Бакунина, Мавром звался Маркс.
Как я узнал потом, все в доме Маркса имели клички – привычка к тайным обществам и конспирации?
Маркс рассказал, как гулял в парке и какой-то мальчик предложил ему «меняться ножичками»…
– Мавра дети обожают… Всюду, где бы он ни появился, к нему моментально идут дети, – это вошла в комнату пожилая дама – жена Маркса.
В карете Бакунин предупредил, что она необыкновенно красива. В юности в своем городишке была избрана первой красавицей. Маркс очень гордится ее красотой, и гостям положено восхищаться ею. (На мой тогда молодой взгляд, это была самая обычная старая дама.)
За ней вошла немолодая горничная с круглым простонародным лицом – экономка…
О ней я тоже был предупрежден Бакуниным. Если жена Маркса исполняла роль Величайшей красавицы, то экономка – Величайшей экономки, необычайно преданной дому. И действительно (как я узнал потом), ее любовь к дому была так велика, что в отсутствие жены Маркса она успешно исполняла за неё супружеские обязанности и даже родила от Маркса сына. Впрочем, это не испортило передовые отношения в передовом доме…
Экономка внесла тарелки со знаменитыми пирожками, которые, естественно, являлись вкуснейшими в мире.
На тарелках были короны и герб (жена Маркса происходила из знатной немецкой фамилии). Маркс тотчас пояснил, видимо, мне: «Это фамильный сервиз жены… Весной в Париже у нас кончились деньги. Я пошел заложить сервиз. И служащий, сопоставив мое еврейское лицо и графский герб, тотчас позвонил в полицию. Жене пришлось меня вызволять!»
И опять – динь-динь!
Я понял: певец пролетариата также гордился и графским гербом своей жены. Потому что и ее герб, и ее красота, и их экономка, и ее пирожки – все это принадлежало ему, Марксу! Я никогда не встречал человека, столь упоенного собой.
Зазвонил дверной колокольчик. Мавр заторопился встретить пришедшего.
Обе дамы удалились, попросив Бакунина ни в коем случае не играть с Мавром в шахматы.
– Вы ведь его знаете, когда он проигрывает, он в ужасающем настроении. И нам потом терпеть!
Распространяя запах дорогого одеколона, в комнату вошел высокий человек в безукоризненном сюртуке. Вдвоем с Марксом они составили презабавную пару. Если Маркс был низенький черный еврей с огромной головой, то этот – высокий русоволосый ариец с головой очень маленькой. Но уже вскоре я понял: имелось нечто, что делало их очень похожими, – их восхищение. Маркс и пришедший были совершенно упоены… Марксом!..
Пришедшего именовали «генералом». Но и это оказалась кличкой. Его настоящее имя выучит в будущем вся моя бедная Родина – Фридрих Энгельс. Как я потом узнал, был он преуспевающим предпринимателем. Он регулярно высылал Марксу большие деньги, вероломно снятые с банковского счета своей компании. Причем делал это так искусно, что ни отец, ни его партнер по бизнесу так никогда и не обнаружили этих пропаж. Да, успешнейший капиталист Энгельс содержал Маркса, ибо оба они мечтали уничтожить этот самый капитализм и создать новое царство нового Мессии – мирового пролетариата.
Впрочем, Мавр, думаю, вряд ли когда-нибудь близко видел этот самый пролетариат… Дни он проводил в библиотеке Британского музея, а вечерами посещал дорогие пабы – в эти места любимый им пролетариат не очень-то захаживал. Да и Энгельс, этот модник, член привилегированных клубов, аккуратно заполнявший свои погреба самым дорогим шампанским, посещавший каждый год престижнейшую псовую охоту, не был близок с любимым мировым пролетариатом.
Энгельса, видимо, ждали, чтобы всем нам пройти в кабинет Маркса.
В кабинете на маленьком столике поблескивали оловянные кружки, в которых пенился портер, и лежали длинные глиняные трубки, так и зовущие покурить… Тотчас мужчины взялись за портер и трубки. Бедный Слон сделал новую попытку – начал рассказывать Энгельсу о том, что я боевик из Саратова… Но тоже тщетно: Энгельса революционное движение в России явно не интересовало.
И тогда Бакунин взорвался! Разыгралась веселая сцена из истории мирового коммунистического движения…
Бакунин (зло):
– Я привел вам русского боевика. Но вы даже не собираетесь выслушать молодого человека!
Маркс (боевито):
– Вы привезли его, чтоб убедить нас в дурацкой истине, будто рабская Россия готова к революции. Все равно не убедите.
Энгельс с дивана:
– У нас нет времени слушать глупости.
Бакунин:
– Еще бы! Это портит вашу дурацкую теорию! В России зреет Революция…
Маркс:
– Ха-ха-ха!
Бакунин:
– И молодому человеку нужны деньги на восстание!
И началось!
Маркс выкрикивал фразы, яростно метался по комнате. Казалось, в него вселился дьявол…
В ответ Слон орал Мавру:
– Вы рабы своей теории! С вашей немецкой ограниченностью вы раз и навсегда вбили себе в голову, будто в России не может быть Революции. Я привел вам живого революционера! Но вам наплевать – вы даже не хотите его выслушать! И перестаньте, наконец, вертеться, у меня рябит в глазах…
Но эту тираду было трудно услышать Марксу. Ибо он в это же самое время кричал свое! И это было извержение вулкана ненависти к человеку, которого он… явно любил! Энгельс короткими репликами поддерживал Маркса с дивана…
Бакунин не сдавался, он тоже кричал и тоже не слушая их:
– Гнусные догматики не хотят признать, что Россия уже покрыта кружками боевиков. Империя созрела для революции! И русская община – это есть будущий социализм!
«Гнусный догматик» орал в ответ как зарезанный:
– Революция в России – авантюра! И только законченный идиот не понимает, что сначала в стране должна победить буржуазная революция.
– И только буржуазия родит своего могильщика – Пролетариат, – выстрелил с дивана «генерал» Энгельс.
– И только пролетариат способен решить все проблемы человечества, – победоносно завершил Маркс.
– Гнусный диктатор! – орал Бакунин. – Ты готов изгнать из Интернационала всякого, кто хоть в чем-то тебе возражает!
– И тебя исключим! И скоро!
– И с кем останешься? С отбросами человечества? Вонючий говнюк!
Теперь они ругались самыми грязными словами. И все время неистово курили. Комната постепенно заполнилась удушливым дымом. Фигуры окончательно утонули в нем. Но окна открыть было нельзя, на крики могла собраться толпа.
