Семен Скляренко - Святослав
Царевы мужи, среди которых, разумеется, было немало торговцев и которые надеялись с помощью эпарха за бесценок приобрести то добро, что лежало в лодиях, — а они видели его собственными глазами, — были очень встревожены, обмануты в своих корыстных намерениях. Ведь не для кого-нибудь собирались они с большой выгодой приобрести все эти ценные вещи, а для императора и его двора.
— Какое же вы имели право торговать без позволения эпарха в Константинополе?
— А вы спросите про то у княгини, — отвечали русские купцы. Царевы мужи направились к княгине. Им сказали, что княгиня еще спит. Мужи сели и долго ждали под стенами кельи. Им сказали, что княгиня одевается. Солнце поднималось все выше и выше, начало припекать. Мужам сказали, что она завтракает.
И уже когда солнце достигло полудня, княгиня вышла из кельи. Мужи бросились к ней, начали жаловаться, что русские купцы нарушают все законы империи, не хотят торговать.
— Они уже расторговались, — ответила им на это княгиня. — Я купила у них все их добро.
— Но торг в Константинополе, — не унимались мужи, — должен идти через эпарха, с его разрешения.
— Я купила у моих купцов все добро еще в море, а не на константинопольском торге. Тут буду делать с ним что захочу, может, и потоплю в Суде.
Что могли сказать на это царевы мужи?
— Я хотела бы посмотреть Константинополь, — сказала княгиня. — Где мои купцы и послы? Кто с нами поедет, царевы мужи? И по пятьдесят будете нас пускать или, может, больше? Ну, говорите — боитесь моей рати?
8
Теперь император Константин знал, кто приехал из далекой Руси в столицу империи. Знал он и то, как сошла княгиня Ольга на берег, как отказалась от слебного, как не позволила своим купцам ехать на торг, а сама закупила все их добро.
Все это, а особенно последняя выходка княгини Ольги, вконец рассердило императора. От эпарха Льва он знал, какие чудесные меха привезли купцы из Руси, и хотел, как уже договорился с эпархом, купить эти меха для себя.
— Северная княгиня, — говорил император Константин в своих покоях в Большом дворце, обращаясь к паракимомену[99] Василию, — весьма горда, дика и неприступна, но я думаю, мы сумеем ее проучить. Я хотел бы, Василий, чтобы княгине показали все богатства Нового Рима, а уж потом мы примем ее в Большом дворце.
И день за днем чиновники императора водили княгиню в собор святой Софии, в церковь на Влахерне, дважды на императорском дромоне возили ее в море, чтобы она издали увидела всю красоту и величие Константинополя.
Чиновники не только возили ее, но и просвещали;
— Император Константин скоро вернется в столицу и, мы надеемся, примет русскую княгиню… Но в Большом дворце существует церемониал, которого должны придерживаться все, кому выпадает счастье видеть василевса. Согласно этому церемониалу, всех послов, идущих на прием к императору, сопровождают особые лица, и, когда император дает согласие принять, они вводят посла в зал под руки, где он, увидев императора, должен упасть перед ним ниц. А далее уже будет все так, как прикажет император.
Идя по площади Августеона рядом с царевыми мужами, княгиня Ольга слушала эти слова и отвечала:
— Я бы хотела, чтобы вы, мужи, передали императору, что я прибыла сюда не как посол. Я — русская княгиня и хочу прийти к императору с женами моего рода, а такожде с послами своими… И еще я бы хотела передать, что твердо стою на ногах и не вижу нужды, чтобы меня, когда я буду во дворце, держали под руки. Да и по закону нашему перед князьями земными не след падать ниц. Это относится и к императору ромеев.
Император Константин знал об этом, но был убежден, что, когда княгиня Ольга увидит величие Большого дворца, она, ошеломленная и пораженная, сама упадет на колени.
Однако ошеломить русскую княгиню было нелегко.
По свету еще неслась и ширилась слава о могучей, непобедимой Восточной империи, величественной Византии, богатом Константинополе, но на деле это была не такая уж могучая империя, не такая уж величественная Византия, не так богат был и Константинополь.
Греки Восточной империи называли себя законными наследниками Рима, императоры Византии кичились своим происхождением от Августа Цезаря. И называли они себя не греками, а римлянами — ромеями.
Однако Новому Риму было далеко до подлинного, Древнего Рима. Сей новый Рим со столицей Константинополем ютился на маленьком клочке земли между Пропонтидой и Золотым Рогом. А со всех сторон его окружали чужие земли, чужие племена и народы, враги.
Были времена, когда Новому Риму — Византии — удавалось захватывать в Европе, Азии, Египте большие пространства земли, покорять целые народы, отнимать их богатства, порабощать людей.
История Нового Рима — Восточной Римской империи — знавала времена, когда среди этой пышности, добытой ценой человеческой крови, расцветали науки и искусства, культура и письменность. Мир удивлялся — и не напрасно — Константину Великому и Юстиниану: Константинополь достиг тогда не меньше, а может, и больше, чем Древний Рим.
Однако это было неустойчивое, беспокойное владычество. Столетие за столетием Византия вела жестокие войны не где-нибудь, а в своей же империи; все границы Византии, до самых стен Константинополя, были политы кровью. Что ни год — вспыхивали восстания против Византии то в Азии, то в Африке, то в Европе.
Императоры Византии владели, правда, одним могучим средством: они вооружали и натравливали народ на народ, сеяли между ними вражду и раздоры, имели многочисленное наемное войско и флот, ужасали своих врагов таинственным греческим огнем,[100] который казался непросвещенным, темным людям небесными молниями, стрелами самого Бога.
Но все же и это крайнее средство не смогло спасти Византию. Да, Восточная Римская империя существовала. Византия долгое время процветала, славилась. Но это был лишь блестящий метеор. Тот, кто смотрел на него, не мог не поражаться, но чем ярче он сверкал, тем скорее должен был сгореть.
Неудивительно, что среди императоров ромеев было так много никчемных, неспособных. Начиная от Юстиниана и до конца империи их было пятьдесят девять. Среди них попадались умелые полководцы, кое-кто занимался и наукой. Но большинство из них — развратники и пьяницы, бездарности или звери в человеческом облике: они убивали друг друга, резали, отравляли, топили, залили Соломонов трон кровью.
И Константинополь был не так богат, как кое-кому казалось. Императоры приходили и уходили, и после каждого из них уменьшались богатства Византии, ее золото и серебро раздавалось, раскрадывалось. Для того чтобы устроить прием в какой-либо из палат, приходилось уже собирать паникадила, ковры, посуду из других палат. Облачения императора, его сановников, чиновников, духовенства давно уже были в весьма плачевном состоянии. Недаром посол франкский Лиутпранд писал своему королю об «убогой пышности» Большого дворца.
И сейчас, в то время как княгиня Ольга странствовала по Константинополю, император Константин не раз призывал к себе эпарха города — Льва, паракимомена Василия, великого папию и советовался с ними, как принимать княгиню Ольгу, через какие залы следует ее проводить, в каких палатах угощать, чтобы она, избави Боже, не узнала правды о дворце императоров.
9
И наконец восьмого сентября 957 года царевы мужи известили княгиню Ольгу, что император Константин на следующий день примет ее с купцами и послами в Большом дворце.
Девятое сентября! В своей келье, загибая палец за пальцем, княгиня Ольга подсчитывала, сколько же дней прошло с того времени, когда она со своими лодиями остановилась на Суде. И не только дни — надо было считать и ночи, которые росли, удлинялись вместе с тревогой, печалью и возмущением княгини Ольги.
Но она молчала, терпела, ждала. Императора Константина, говорят мужи, нет в столице, император приехал, но болен… Солнце вставало над Перу и садилось в голубые воды Пропонтиды; в Суд приходили и опять уходили корабли из разных земель; только лодии русской княгини все стояли там и стояли, а в сердце ее нарастали отчаяние и обида.
Но она ждала не напрасно! Девятого сентября, завтра, княгиня Ольга будет в Большом дворце, увидит императора, будет говорить с ним…
Для приема княгини Ольги была назначена Магнавра — Золотая палата, в которой обычно принимали иноземных царей и послов. За тем, чтобы Магнавра была достойно убрана, следил великий папия,[101] все диэтарии[102] во главе с примикарием,[103] десятки ламповщиков, уборщиков. Несколько дней и ночей они мыли и натирали мраморные полы, наливали масла и оправляли фитили в кадилах на стенах и в паникадилах, висевших под куполом.
