Фаина Гримберг - Примула. Виктория
Орлов также сообщал, что «принцесса Мария сделала Его Высочеству сильное впечатление». Однако возникли деликатного свойства сомнения. Ходили слухи о том, что принцесса якобы не является истинной дочерью герцога, хотя и носит его фамилию. Граф Поццо-ди-Борго получил секретную инструкцию и запросил у русского посланника во Франкфурте дополнительные сведения о принцессе Марии. В частности, император интересовался, насколько строги её моральные принципы. Известный ловелас, Николай I понимал отлично, что высокая нравственность императорской фамилии очень даже желательна. Между тем выяснилось, что подлинным отцом принцессы Марии многие полагают красивого барона Августа Людвига де Граней, шталмейстера великого герцога Людвига. Разумеется, никаких неоспоримых доказательств не существовало, и тем не менее, Николай Павлович и Александра Фёдоровна возражали против брака их первенца с подобной принцессой. Александр горько сетовал на то, что его матушка, «такой ангел доброты», проявляет такую непреклонность.
Итак! С Натальей Бороздиной и Ольгой Калиновской его разлучили. Связывать свою жизнь с принцессой Баденской он не хотел. А жениться на принцессе Гессен-Дармштадтской ему запретили. Александр прибыл в Лондон с тяжёлым сердцем.
* * *
Виктория ещё ни разу в жизни не влюблялась. Она знала, что должна, обязана выйти замуж. Но в то же самое время она сомневалась. А стоит ли связывать себя? И без того все стремятся командовать ею! Все советуют, почти приказывают, все отстаивают свои интересы за её счёт. А тут ещё один советчик прибавится, муж! В конце концов, разве не Гилфорд Дадли предал молодую жену? Разве не Филипп Испанский погубил несчастную Марию Тюдор? И разве не было блистательным правление королевы Елизаветы-девственницы?!. Нет, Виктория не позволит распоряжаться собою!..
Герцогиня Сазерленд давала бал в Стеффордском дворце. Множество восковых свечей горело в хрустальных канделябрах. Паркет длинного бального зала отражал огоньки, словно созвездия. Ожидали королеву. Она приехала в простом муслиновом платьице с тюлевыми воланами на плечах и груди. На фоне пышности и роскоши, окружавшей герцогиню, Виктория казалась девочкой-дебютанткой, которой почему-то все расточают почести.
Дурное настроение королевы заметили все.
Сама Виктория также понимала, что за камень лёг на душу. Нет, она не выйдет замуж, не предаст своей свободы. Она останется в истории Англии как мудрая правительница, отказавшаяся от брачных уз во имя счастья своей страны! Но едва она принималась лелеять эти мысли, как вдруг, невольно, возникала в сознании смутная пустыня, бескрайнее серое пространство; и это серое пространство — оно и было её будущая, дальнейшая, до самой смерти, жизнь!.. Тоскливая, серая, одинокая жизнь... Жизнь без любви. И наперекор всем разумным суждениям так желалось любви, красивой, романтической любви, такой, как в этом очаровательном и трогательном стихотворении Томаса Мура:
Я всё вам отдал, всё, что мог,
И беден дар мой был –
Лишь лютню я на ваш порог
Да сердце положил.
Лишь лютню — на её ладах
Сама любовь живёт,
Да сердце — любящее так,
Как лютня не споёт.
Пускай и песня, и любовь
Беды не отвратят —
Края печальных облаков
Они позолотят.
И если шум земных обид
Созвучья возмутил –
Любовь по струнам пробежит,
И мир, как прежде, мил.
Какая-то юная барышня уже терзала клавиши фортепьяно и пела очередной романс, опять же — о любви!
Королева прошла в оранжерею. Не все заметили, как она покинула салон, не все обратили внимание на её отсутствие. Теперь это невнимание доставляло ей своеобразную горькую, меланхолическую радость... Одна, совершенно одна... Одинокая в многолюдстве равнодушном...
Герцогиня Сазерленд, однако, во весь вечер не спускала внимательных глаз с королевы, которая совсем ещё недавно выказывала ей явную благосклонность. Опытная дама с достаточной лёгкостью разгадала причину дурного настроения Виктории. Сама герцогиня знала, что девице непременно следует пережить первую, неразделённую любовь, что в какой-то миг своей жизни девице представляется, будто никто и никогда не полюбит её! Так должно происходить с каждой девицей, даже если эта девица — королева!
Герцогиня скорыми шагами в лёгких бальных туфлях устремилась в кабинет и вскоре выбежала оттуда с письмом, вынутым поспешно из шкатулки. Конечно, письмо написано с определённой целью: вызвать интерес к некоей персоне. Но теперь письмо должно послужить другой цели: развлечь юную королеву, отвлечь от неприятных мыслей. В благоразумии Виктории герцогиня не сомневалась...
Королева поместилась на бархатном, гранатового цвета, сиденье узкой скамьи, неподалёку от апельсинового дерева в кадке. Девушка в своём бальном туалете казалась изящным мотыльком, опустившимся на цветок. Герцогиня приблизилась и присела в церемониальном поклоне.
Спустя несколько минут герцогиня Сазерленд уже сидела рядом с королевой, улыбаясь; а королева, обернувшись к ней лицом, слушала с детским любопытством. Герцогиня говорила о множестве весёлых пустяков и возможных развлечений...
— Мне кажется, многие недовольны лордом Мельбурном, — перебила задумчиво королева.
Но герцогиня поняла, что сейчас Виктория думает вовсе не о лорде Мельбурне, а просто-напросто пытается скрыть от герцогини свои грустные мысли об одиночестве...
Герцогиня также заговорила о внутренней политике, затем перешла на внешнюю политику и упомянула вскользь о возможном визите наследника всероссийского императора.
— Я не могу не принять его, хотя дружить с Россией — ведь это всё равно что довериться дикому медведю!
Герцогиня рассмеялась коротко и спросила:
— Так думает и лорд Мельбурн?
— Так думает мой министр иностранных дел, лорд Пальмерстон, — Виктория поддержала насмешливый тон разговора.
— А я позволю себе думать, что визит российского престолонаследника может развлечь вас!..
Вскоре Виктория уже держала в руках письмо, адресованное герцогине Сазерленд и написанное княгиней Долли, Дарьей Христофоровной Ливен, вдовой прежнего посла России, обосновавшейся в Лондоне.
«Молодой цесаревич Александр, — писала княгиня Долли, — самый очаровательный из всех европейских принцев... Трудно себе представить более привлекательного молодого человека. Он отличается красивым лицом и необыкновенно приятной манерой говорить...»
Королева читала, улыбаясь, как улыбается всякая юная девушка в предвкушении знакомства с молодым человеком...
* * *
Виктория записала в дневнике: «Пятница. 24 мая. Сегодня мне исполняется двадцать лет. Это представляется мне таким необыкновенным событием...»
Когда ей было ещё только семнадцать, вдовствующая герцогиня-мать, посоветовавшись со своим братом, бельгийским королём Леопольдом, пригласила в Кенсингтон, погостить на несколько дней, двух кобургских принцев, также, разумеется, своих родственников, Эрнста и Альберта. Она уже задумывалась о замужестве единственной дочери. Но король Вильгельм IV был против брачных уз с Кобургом.
— Довольно с нас кобургской крови... — ворчал Старый Морской Волк.
Ни Эрнст, ни Альберт не устраивали его в качестве возможных женихов принцессы-наследницы. Да и сама Вики отнеслась к приезду кобургских братьев равнодушно. Ни Эрнст, ни подросток Альберт, который был моложе Виктории[57], не произвели на неё впечатления.
А за несколько дней до приезда в её столицу цесаревича Александра, она, как обычно, раскрыла дневник, доверяя страницам заветные мысли:
«...Когда лорд Мельбурн завёл разговор о моём замужестве... я набралась храбрости и сказала ему: мой дядя Леопольд очень хочет, чтобы я вышла замуж за моего кузена Альберта. Но лорд Мельбурн ответил мне: «Кузены — это не весьма хорошая перспектива. Кобурги очень непопулярны, а русские просто-напросто ненавидят их!..» Я спросила: «Кто же тогда?» Мы перебирали разных принцев, но я решила, что ни один из них мне не подходит, и добавила, что, хотя весьма уважаю Альберта, покамест вовсе не хочу выходить замуж! К тому же, Альберт ведь моложе меня...»
Альберт был не намного моложе, и она уже действительно слышала о нём положительные мнения. Но она всё ещё помнила его почти мальчиком-подростком и никаких любовных чувств не испытывала к нему...
* * *
Российский принц-наследник прибыл в Лондон.
Много позднее, лет сто спустя, некоторые малосведущие историки (в особенности дамы!), случалось, писали глупости, вроде того, что английская королева никак не могла выйти замуж за «этого дикаря», русского принца! Можно было подумать, будто в Лондон середины девятнадцатого века явился в сдвинутой набекрень шапке Мономаха сам Иван Грозный, «прозванный Васильевичем за свою жестокость»!
