Нина Молева - А. Г. Орлов-Чесменский
Генерал мой надоумил и доложил государю: не пожертвовать ли всем сим дрязгом всем петербургским жителям, и не угодно ли ему будет повелеть чрез полицию свою публиковать, чтоб всякий, кто только хочет, шел и брал себе безданно, беспошлинно, все, что тут есть: доски, обрубки, щепы, каменья, кирпичья и все прочее.
Весь Петербург власно как взбеленился в один миг от того. Со всех сторон и изо всех улиц бежали и ехали целые тысячи народа. Всякий спешил и, желая захватить что-нибудь получше, бежал без ума, без памяти и, добежав, кромсал, рвал и тащил, что ни попадалось ему прежде всего в руки, и спешил относить или отвозить в дом свой и опять возвращаться скорее. Шум, крик, вопль, всеобщая радость и восклицания наполняли воздух весь тогда. И все сие представляло в сей день редкое, необыкновенное и такое зрелище, которым довольно налюбоваться и навеселиться было не можно. Сам государь не мог довольно нахохотаться, смотря на оное: ибо было сие перед двумя дворцами — старым и новым, и все в превеликой радости, волокли, везли и тащили добычи свои мимо оных. И что ж? Не успело истино пройтить несколько часов, как от всего несметного множества хижин, лачужек, хибарок и шалашей не осталось ни одного бревнышка, ни одного отрубочка и ни единой дощечки, а к вечеру как не бывало и всех щеп, мусора и другого дрязга… Все было свезено и счищено.
«Жизнь и приключения Андрея Болотова. 1738–1793». Год 1762ПЕТЕРБУРГ
Императорский дворец на Мойке
Петр III, Екатерина II, герцог Георг Голштинский, М. Н. Волконский, А. С. Строганов, генерал-адъютант А. В. Гудович
— Александр Сергеевич, могли бы вы себе представить такой парадный обед в честь врагов российской армии, более того — в честь возвращения врагу всех завоеваний нашей короны? Мне это кажется дурным сном.
— Государыня, всем были известны восторженные отзывы императора по поводу короля Фридриха и всей его военной системы.
— Само собой разумеется. Но ведь сейчас государь выступает в роли русского императора, должен представлять российские интересы, а между тем он стал совершенно игнорировать даже русский язык. Я понимаю его трудности и сама делаю множество ошибок, но царствующей особе необходимо делать над собой хоть малейшее усилие. Вы знаете, что даже на плацу он делает выговоры офицерам и обращается к солдатам в строю только на чужом языке?
— Но я думаю, офицеры тотчас переводят команды и отзывы.
— Переводят! Но в результате солдаты теряют чувство места и времени: кого они защищают и почему держат в руках оружие. В своем сознании они могут превратиться в наемников, к тому же очень плохо оплачиваемых. Государь просто не понимает, что такое русский патриотизм — ему знаком только прусский. Вы посмотрите, он сел во главе стола вместе с прусским министром!
— Действительно, все устроено как подлинное торжество: и пышность сервировки, и непрерывная пальба из пушек.
— На радостях от того, что Россия лишилась всех своих завоеваний, которые стоили ей стольких человеческих жизней.
— Ваше императорское величество, император произносит тост!
— Господа, я предлагаю тост за три важнейших для истории Европы обстоятельства: за здоровье императорской фамилии — новой императорской фамилии, за здоровье его величества, моего друга и учителя, короля Пруссии Фридриха, и за заключение между нашими державами вечного согласия и мира! Я долго ждал этой благословенной минуты и с тем большей радостью приветствую ее. Виват!
— Нет, от этого пушечного грохота можно оглохнуть. Вы чувствуете, Александр Сергеевич, этот омерзительный запах пороха — он дошел и сюда.
— Императрица! Я не в первый раз обращаюсь к вам, но вы не разделяете общей радости. Вас больше занимает ваш собеседник. И тем не менее по регламенту вы обязаны произнести тост.
— Я поднимаю его за императорскую фамилию. Виват!
— Гудович, вы обратили внимание, она осмелилась произнести этот тост сидя. Вы немедленно зададите ей вопрос, на каком основании она не сочла возможным встать, как это сделал я. Поторопитесь, Гудович! Она положительно хочет отравить мне торжество.
— Ваше императорское величество, государь император приказал мне осведомиться, по какой причине ваш тост был произнесен вами сидя. Государь император очень раздражен.
— Вы можете передать императору, что иначе я и не могла поступить. Императорская фамилия состоит из императора, великого князя и меня. Для чего же я стала бы произносить тост за самою себя стоя? Это было бы смешно и претенциозно.
— И что же, Гудович? Какую дурь наплела вам эта ученая женщина? Чем отговорилась?
— Императрица уверила, что она не имела в виду кого бы то ни было оскорбить, но посчитала, что императорская семья состоит только из императора, императрицы и наследника.
— Вот и дура! А как же голштинские принцы, мои дяди? Она решила себя поставить выше них? Идите и передайте императрице, что она дура. Да, да, именно так, и никаких придворных уловок. Хотя… хотя вы все равно струсите. Я сделаю это сам и немедленно! Императрица!
— Я слушаю вас, ваше императорское величество.
— Произнося свой тост, вы исключили из императорской семьи двух моих ближайших родственников, которые составили мне честь присутствовать за этим столом. Вы игнорировали их герцогские титулы! И вообще, вы просто дура, понимаете, дура! И не вздумайте падать в обморок. Вы досидите до конца обеда и будете вести себя так, как положено этикетом. Кажется, вы смотрите на меня с осуждением, князь Михайла Никитич? Напрасно. Ради ваших представлений я не буду менять своих. К тому же благодарите Бога, что вообще присутствуете за этим столом после ваших сомнительных военных подвигов. Вы нанесли немалый урон нашим друзьям и королю Фридриху.
— И горжусь этим, ваше императорское величество.
ИЗ ИСТОРИЧЕСКИХ ДОКУМЕНТОВ
Не успели упомянутую площадь очистить, как государь и переехал в Зимний дворец, и переселение сие произведено в Великую Субботу, при котором случае не было однако никакой особливой церемонии. А и самое духовное торжество праздника не было так производимо во дворце, как в прежние времена, при бывшей императрице, ибо государь не хранил вовсе поста и вышеупомянутое имел отвращение от нашей религии, то и не присутствовал даже, по-прежнему обыкновению, при завтрени, а представил все сие одним только духовным и императрице, своей супруге. И все торжество состояло только в сборщине к нему во дворец всех знаменитейших особ для поздравления его как с праздником, так и с новосельем.
Все комнаты, которые мы проходили, набиты были несметным множеством народа и людей разных чинов и достоинств. Все одеты и разряжены были впрах, и все в наилучшем своем платье и убранствах. Но ни в которой комнате не поражен я был таким приятным удивлением, как в последней и в той, которая была перед тою, в которой находился сам государь, окруженный великим множеством генералов, и как своих, так и иностранных министров. Поелику и сия, далее которой нам входить не дозволялось, набита была несметным множеством как военных, так и штатских чиновников, а особливо штаб-офицеров, а в числе оных было и тут множество еще генералов, и все они в новых своих мундирах, то истинно засмотрелся я на разноцветность и разнообразность оных! Каких это разных колеров тут не было! И какими разными и новыми прикрасами не различены они были друг от друга! Привыкнув до сего видеть везде одни только зеленые и синие единообразные мундиры и увидев тогда вдруг такую разнообразицу, не могли мы довольно начудиться и насмотреться, и только и знали, что любопытствовали и спрашивали, каких полков из них которые, а наиболее те, которые нам более прочих нравились. Не меньшее же любопытство производили во мне и иностранные министры, всходившие в нашу комнату из внутренней государевой, разновидными и разнообразными орденами и кавалериями [знаками и лентами] своими.
На все сие я так засмотрелся… что позабыл и о всей усталости своей и не горевал о том, что во всей той комнате не было нигде ни единого стульца, где бы можно было хоть на несколько минут присесть для отдохновения.
«Жизнь и приключения Андрея Болотова. 1738–1793». Год 1762ПЕТЕРБУРГ
Дом И. И. Шувалова на Итальянской улице
И. И. Шувалов, камердинер Федот, М. В. Ломоносов
— Барин, к вам Михайло Васильевич. Изволите ли принять?
— Проси, скорее проси, не заставляй дорогого гостя ждать.
— Да думал я, в задумчивости вы — не помешал бы.
— Только не он! Жду, дорогой друг мой, жду с нетерпением.
— Зачастил я к вам, Иван Иванович. И не то, что дело какое — на сердце тревожно. Вижу — в полном вы смятении чувств. Оно понятно, потеря невосполнимая, но ведь так-то отчаиваться тоже грешно. И из дворца вы съехали, дня не задержались. Ведь не торопил вас никто. Полагаю, никто и словом бы не заикнулся.
