Сергей Кравченко - Кривая империя. Книга 4
Атмосферы это не улучшило. Напротив, наступила тяжкая зима. Хлебные эшелоны стали опаздывать в прожорливые столицы, все подумали, что из-за непогоды. Но оттепели случались иногда, а хлеб все «не везли». Исследовали цены. Они оказались на 50 копеек ниже рыночных. Следовало этот пуд продавать и покупать по трояку, а правительство предлагало только два пятьдесят. Дума так и не рискнула поднять цену до конца. Своего и государственного.
Говорят, что Революцию могла предотвратить погода. Чуть бы раньше потеплело, и мы пошли бы в атаку, навалились на немца своими артиллерийскими парками, затопали миллионом сапожных сороков, овладели бы Проливами и Софией Константинопольской, вражеским Берлином и родной Варшавой. И воссели бы на нашей православной земле под сенью Монархии и Конституции.
Но нет. Морозы додержались-таки до февраля. Думское большинство делегировало к Государю своих лидеров Шульгина и Гучкова. Эти сильные и честные люди объяснили потерянному самодержцу правду момента и привезли в Питер дурацкую, жалкую бумажку об отречении Николая (читай, о самоубийстве Второй династии). Вы помните у нас добровольные отречения? — чтобы без монашеских ножниц, секир, кинжалов, яда? Я не помню. А вот, случилось.
Великая война закончилась. Закончилась битва империй — за исчезновением одной из них. Закончилось многовековое недоразумение между народом нашим и его властителями — за переменой оных.
Революция N 2Великую Октябрьскую революцию 1917 года нам иногда скороговоркой представляли как Третью Русскую. Отсчет брался от погромов и взрывов Пятого года. Второй Революцией («Февральской» или «Буржуазной») считается момент отречения и ухода Николая Романова в свой царскосельский скит. В массовом сознании Февральская революция часто размазывается до Октября. До самого «штурма Зимнего». Я тоже склонен считать весь 17-й год одним сплошным процессом. Так же, как и 1905 год — весь, с Кровавого 9 января по декабрьские баррикадные бои — считается единым революционным периодом.
Февральскую революцию не планировал никто. Никто до сих пор не взял на себя ответственности за подготовку этого терракта. Конечно, большевики и меньшевики «работали в массах», эсэры стреляли в городах и агитировали на селе. Но чтобы вот так засесть под керосинкой и начертать партийную резолюцию: «Осуществить вооруженное выступление городского пролетариата и трудового крестьянства по сигналу ЦК. Сигнал подать в «Ч» часов «М» минут в день «Д» февраля 1917 года, после выдвижения рабочих дружин Иванова и Выборгской стороны к Ставке Верховного Главнокомандования и получения от гр. Романова Н.А. завизированного при двух понятых текста отречения от власти», — нет, на такое никто из наших графоманов не решается. Авторство остается невостребованным. Да его — в индивидуальном или узкогрупповом смысле — и нету. Авторство это мы, божьей милостью народ русский, смиренно оставляем за собой.
27 февраля 1917 года в Петербурге был получен Указ о роспуске Государственной думы. Царя подначили лукавые царедворцы и правительственные немцы.
При всем скептическом отношении к разговорному жанру, нельзя не согласиться, — это была катастрофа. Дума все-таки объединяла хоть как-то думающих людей, она назойливо указывала на дебилизм правительства, на коррупцию при раздаче армейских заказов, отмечала главные темы народного ропота.
В эти дни в Питере как раз и хлеба не было. Ни дешевого, ни спекулянтского, — поезда уже несколько дней торчали в снегах.
Опросы общественного мнения — в основном на базарах и у хлебных лавок — показывали, что среди всего столичного населения не наберешь и сотни народу с осознанным сочувствием власти вообще и императору в особенности. Власть тоже «себе не сочувствовала». Министры не ходили в Думу, никто из них не верил в продуктивность собственных усилий.
Революция «стала делом решенным» именно с приходом царской телеграммы. Питер «загорелся» со всех сторон и повсеместно. Толпы студентов, матросов, рабочих, обывателей вышли на мороз. Самые активные ребята сблокировали мосты и образовали живое кольцо вокруг Таврического дворца — здания Думы. Все, как всегда...
Забунтовала часть полков. Эти питерские войска острословы называли «С.
— Петербургским беговым обществом». Почти все их командование состояло из блатных. Сынки вельмож отсиживали здесь военное время. При нечаянных попаданиях этих «войск» на фронт любая стычка с неприятелем заканчивалась рекордными забегами служак в тыл. Естественно, что рядовые в «беговых» полках страдали тяжко. Отсюда и бунт, убийство нескольких «офицеров». Убивали и городовых — за хамство, за взятки, просто в память о 1905 годе.
Казаки отказались стрелять и браться за нагайки, они братались с людьми толпы! Это, я вам скажу, признак! После этого я согласен считать Февральскую революцию не Буржуазной, а Народной.
Дума подчинилась роспуску. Но думцы не пошли по домам. Они все решали, что делать, когда известие о волнениях в частях нарушило дискуссию. Растерянность сковала зал Таврического. И тут исполином поднялся Керенский. Он рубил воздух рукой, стрелял фразами: «Я немедленно еду в полки!», «Я скажу, что думцы — во главе движения!». Ему никто не давал полномочий, но никто и не возражал. Порыв Керенского сплотил депутатские массы, примирил все фракции, породил идею диктатуры.
Немедленно был создан Комитет.
Совершенно овладеть ситуацией ни Керенскому, ни комитетчикам не удалось. Толпа должна была выполнить обязательные телодвижения, растратить некоторую критическую энергию. 30-тысячная масса смяла «первый революционный караул», организованный Керенским, и быстро, но без драки заполнила Таврический дворец. Все напоминало пьяную свадьбу. Говорили все одновременно, многие пели. Тут же спорили, неизвестно о чем. В каких-то комнатах шли выборы, неизвестно куда.
Авторитет бывших партийных лидеров испарился без остатка. И только Керенский «вырастал с каждой минутой». Нужна была точка концентрации сил. Керенский стал такой точкой. Откуда-то взялись «вооруженные люди Керенского». От его имени начались аресты «бывших» — на уровне одиозных министров и царедворцев. Аресты эти были обоюдополезны. Народ удовлетворял жажду деятельности, арестованные оказывались в относительной безопасности.
Бешеная активность Керенского дала положительный результат: был выкрикнут лозунг: «Дума не убивает!». Большого кровопролития не происходило. Стал настраиваться новый, революционный порядок. Пришли делегации полков — просить «каких-нибудь офицеров», — непривычно было без командования.
Но карьерная гадина, — естественная тварь любой революции уже ползла по казармам и экипажам, цехам и окраинам. Там и сям появлялись некие люди и устраивали выборы в советы. Избирали почему-то как раз их самих.
Наставшая ночь породила новый кошмар. В думских кабинетах зашуршала гиблая идея: немедля ехать к государю, умолять его об отречении, спасать монархию и страну. Это было просто смешно. Никакого царя в России давным-давно не было. Но оформить это хотелось по всем банковским правилам.
Поехали.
Уговорили.
Отрекся.
Никого не спасли.
2 марта 1917 года в России царя не стало де-юре.
В принципе, это означало конец. В нашей стране, при ее бескрайних просторах, при беспредельности мыслей и мечтаний, при 170 миллионах населения, при отсутствии легальных лидеров неминуемо должна была начаться гражданская война. Она и началась немедленно. Вернее, продолжилась.
Мы привыкли считать, что Гражданская война у нас случилась только через год — в 1918 году. На самом деле гражданское общество, цокнутое первыми взрывами пироксилиновых бомб, окончательно раскололось именно с падением монархии.
И полетел на сумасшедших крыльях 17-й год!
В страну потянулись дикие гуси из теплых стран. Бешеные псы из самых дальних оврагов затрусили на запах падали, — это из эмиграции возвращались «вожди революции». Все эти разношерстные товарищи взбудоражили страну окончательно, люди просто с катушек соскочили от безвластия, беспорядка, свободы слова и свободы силы.
Армия распалась, фронты затрещали и страшно обрушились внутрь России.
Но советам, партиям, ильичам, анархистам и всем прочим, чуждым повседневного ремесла, это было здорово! Они спешили схватить, хоть что-нибудь.
Временное правительство князя Львова конечно заседало грамотно, голосовало исправно, точно по регламенту. Керенский регулярно набивался в диктаторы. В армиях теплились остатки дисциплины, но паралич страны был очевиден.
Летняя стабилизация, случись она в мирное время, пожалуй успокоила бы народ огородным трудом и осенней сытостью. Но шла война, смерть носилась повсюду, усилия Временного правительства были недостаточны — мало от них исходило страха и надежды, не чувствовалось сильной руки. Власть, реальная власть оставалась вакантной. Нужен был ужас, террор, кошмар. И он возобновился с предморозной непогодой. Революционные партии прошлого — соцдемократы Ленина с товарищами, эсэры, анархисты продолжали успешную агитацию на дне.
