Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка
Эрмин не торопясь пошла к монастырю, где ее ждали сестра Викторианна и четыре других монахини, приехавших из Шикутими в этом году. Навстречу ей вышел Пьер, старший из сыновей Марселя Тибо. Это был парень среднего роста, белокурый, как и его отец. Три последних года он работал на фабрике.
— Добрый вечер, Эрмин! — поздоровался он. — Хорошо, что я тебя встретил. Значит, сможем попрощаться.
— Почему? — удивилась девочка.
— Дело решенное — завтра мы уезжаем. Все вместе — папа, я, братья и сестры. Будем работать и жить в Альме.
Дети семьи Тибо, мать которых умерла во время эпидемии испанского гриппа, всегда хорошо относились к Эрмин. И ей было жаль с ними расставаться.
— Если все уедут, я останусь без друзей, — вздохнула девочка. — Я буду по вас скучать.
— Я тоже буду по тебе скучать, — сказал юноша. — Ты очень симпатичная. Настоящая девушка!
Взволнованная неожиданным комплиментом, Эрмин ответила сияющей улыбкой. Пьеру чаще случалось видеть ее задумчивой и грустной. Поддавшись необъяснимому порыву, он наклонился и поцеловал ее в губы.
— Прощай! — прошептал он.
Юноша скрылся за домиком священника. Вот так, в преддверии тринадцатого дня рождения, Эрмин получила свой первый поцелуй. В монастырскую школу девочка вернулась с полной неясных мечтаний душой. В долгие зимние месяцы она часто вспоминала Пьера Тибо. Оказавшись одна в монастырской кухне или на улице, она тихонько напевала любимые слова из песни «У чистого ручья»:
Я так давно тебя люблю…
И не забуду никогда!
Напевая, она думала о Пьере, словно была в него влюблена, и о сестре Марии Магдалине. Уже много дней Эрмин не решалась называть молодую монахиню, умершую девять лет назад, мамой, даже в мыслях. Она была уверена, что ее настоящая мать жива и они с отцом обязательно вернутся в Валь-Жальбер.
В день праздника Богоявления, в январе 1928 года, девочка смотрела из окна на прорытую в снегу тропинку, соединявшую монастырскую школу с улицей Сен-Жорж. Пелена пушистого снега укрывала пейзаж. Вопреки здравому смыслу девочка ждала чуда. Родители появятся из глубины морозной ночи и постучат в дверь.
Однако они не пришли ни в этом году, ни в следующем.
Двести человек уехало из поселка. Ходили упорные слухи, что скоро Валь-Жальбер совсем опустеет и монахини тоже уедут навсегда.
«А я останусь, — пообещала себе Эрмин. — Я буду ждать здесь родителей столько, сколько понадобится. Когда они придут, будет падать снег, совсем как в моем сне, и мама меня поцелует, обнимет крепко-крепко… О, поскорее бы это случилось!»
Глава 6. Незнакомец
Валь-Жальбер, 13 марта 1929 года
— Зима никак не хочет уходить, — каждый день повторяла сестра Викторианна.
После короткой оттепели поселок, погребенный под толстым слоем снега, снова был скован холодом. В этот вечер небо, низкое и мрачное, казалось, готово было обрушиться на опустевшие дома — квартал, который во времена процветания жители называли «верхний город».
«Раньше в это время хозяйки домов включали лампы, — думала Эрмин, поднимаясь по улице Сен-Жорж. — Но теперь там никто не живет, и даже электричество в этом квартале отрезали. Как грустно смотреть на черные окна…»
Мысли четырнадцатилетней Эрмин часто начинались с меланхоличного слова «раньше», и в этом она была не одинока. Жизнь поселка Валь-Жальбер кардинально переменилась с тех пор, как здание целлюлозной фабрики окутала нерушимая тишина.
«Сердце, которое перестало биться!» — девушка вспомнила свое сочинение, написанное полтора года назад.
С каким удовольствием она услышала бы снова рокот турбин и шум работающих цехов, в которых обдирают с бревен кору или размалывают древесные волокна!
«К счастью, у нас остался водопад!» — сказала себе Эрмин.
Она всегда взирала на шумный водный каскад на реке Уиатшуан с дружелюбным уважением. Никакой компании под руководством богатых господ не под силу заставить утихнуть грозный гул, заставить замереть влажное и мощное дыхание. Девушке было приятно думать об этом, она искренне восхищалась непобедимыми силами природы. Мороз оказался бессилен перед бурным потоком, но ближе к берегу вода покрылась инеем и местами застыла, и мельчайшая капля, попав на ветку дерева или на камень, моментально превращалась в лед. Каждый день природа представала в сказочно прекрасном обличье перед всяким, кто имел дар и желание полюбоваться солнечным и морозным утром, ибо здешние зимы были щедры не только на мороз, но и на солнце.
Эрмин постучалась в дверь к Мелани Дунэ, всеми уважаемой шестидесятилетней даме. Та открыла через мгновение, словно дожидалась ее прихода.
— А вот и мой очаровательный рассыльный, наш маленький соловей! — дрожащим голосом воскликнула пожилая женщина. — Я как раз вышиваю наволочку на подушку, хочу подарить ее сестрам. Входи скорее!
— Добрый вечер, мадам Мелани! Готова поспорить, суп еще теплый! Сестра Викторианна наливала его в котелок кипящим, и я спешила, как могла.
Вот уже неделю как Эрмин по поручению сестры Викторианны носила овощной суп той, кого весь поселок называл вдовой Дунэ. Ее муж работал на фабрике и перед смертью от гипертонического криза успел выкупить дом. У четы было шестеро детей, которые поселились в соседних приходах. Мелани не хотела уезжать из Валь-Жальбера, и когда стояли сильные морозы, а улицы заносило снегом, не осмеливалась выходить из дома.
— Раз мы здесь, нужно помогать тем, кто попал в затруднительное положение, — постановила настоятельница. — Нельзя допустить, чтобы эта несчастная вдова зачахла в одиночестве!
Эрмин была рада новому поручению. Она любила гулять по Валь-Жальберу, особенно когда было много снега. Сестра Викторианна раздобыла для девушки тяжелые башмаки, снабженные металлическими крючками. Одевшись потеплее, Эрмин отправлялась навестить вдову.
— Ты очень добра ко мне, — сказала Мелани Дунэ, усаживаясь возле печки. — Я дам тебе за это монетку. Это, конечно, мелочь, но если ты станешь откладывать те су, которые получаешь, однажды наберется приличная сумма. Снимай-ка пальтишко, поболтаем немного. Я бы с удовольствием послушала песню, ту самую, которую любил мой покойный муж — «Странствующий канадец»[27]. С таким голосом, как у тебя, грех заставлять себя упрашивать!
Эрмин давно привыкла к таким просьбам. Она никогда не отказывала, особенно если спеть ее просил пожилой человек, такой, как вдова Дунэ.
— Вчера вечером я пела вам «Ave Maria», мадам Мелани. Но сегодня я тороплюсь — мне нужно еще зайти в универсальный магазин. Если я опоздаю, сестра Викторианна завтра утром останется без кофе.
Пожилая дама воздела руки к небу.
— У меня есть пачка кофе, и я тебе ее отдам, потому что давно не пью кофе. Это будет плата за суп.
В кухне было очень жарко. Эрмин развязала шарф и сняла рукавицы.
— Если так, я задержусь на пять минут, — сказала девушка, сердце у которой было очень доброе.
Она остро сочувствовала вдове, обреченной проводить долгие дни в одиночестве.
— Расстегни пальто, иначе сваришься, — потребовала мадам Мелани.
Улыбаясь своим мыслям, старушка вернулась к вязанию. Эрмин молча любовалась ловкими движениями ее пальцев, в которых быстро мелькала изогнутая иголка с зеленой ниткой. В конце концов на вышитой картинке должен был появиться букет цветов в обрамлении крупных листьев. На стоящем тут же столике красовалась плетеная корзинка с мотками хлопчатобумажных ниток всех цветов и оттенков.
— Когда на дворе мрачно, как сегодня, особенно приятно видеть яркие цвета, — сказала вдова.
— Красивый рисунок! Сестрам очень понравится, мадам Дунэ, — заверила ее девушка.
— Я хожу плохо, но мои руки мне все еще служат. Ну, где же моя песня?
— Хорошо, но только одна, мадам Мелани. Однако я не стану петь «Странствующий канадец». Вы часто ее просите, а потом плачете. Я не хочу, чтобы из-за меня вы грустили.
Эрмин задумалась, выбирая песню, которая точно понравилась бы пожилой даме. Она решила исполнить арию из одной французской оперы, которая особенно нравилась Элизабет Маруа:
О Магали, любовь моя,
Уединимся,
Ты и я,
Под сенью крон, в лесной тиши![28]
Мелани Дунэ отложила вязание, обратившись в слух. Девушка повторила припев и умолкла.
— Какая красота! Но, скажите пожалуйста, слова-то в ней игривые! Уж точно не монахини научили тебя такой песне!
Эрмин лукаво улыбнулась в ответ.
— Я выучила ее, чтобы порадовать Бетти. Отец пел ей эту песенку, когда она была маленькой.
Вдова кивнула и внимательно посмотрела на девушку. Увиденного ей было достаточно, чтобы повернуть разговор в иное русло:
