Дмитрий Агалаков - Аквитанская львица
Выход был только один — как можно скорее, экономя провиант, пересечь скалистые горы и идти в греческую Анталию, откуда можно будет переправиться морем в Антиохию.
Греческие проводники из Эфеса сообщили, что караван крестоносцев и дружественную Анталию разделяет короткое расстояние, но главную опасность для такой массы всадников и обоза представляют Кадмские горы, где существуют узкие горные тропы над бездонными пропастями. Попасть на такой тропе в засаду означало бы погибнуть. Тем более что французские крестоносцы узнали недобрую весть. Ее принес маркграф Одоакр Штирийский, сподвижник императора Конрада. Одоакр был отправлен своим сюзереном другой дорогой, вдоль берега моря, по которой чуть позже двинулся и Людовик, и это помогло сохранить немцу небольшое войско. С одной армией сарацин, что полегла на берегах Меандра под мечами франков, Одоакр разминулся, но удача была недолгой. Узнав о катастрофе на берегах Меандра, иконийский султан спешно собрал новую армию и двинул ее навстречу христианам. И вот эта вторая армия султана и потрепала германца — многих соратников оставил Одоакр в этом голодном и враждебном краю.
— Эти чертовы горы — их верное логово! — допивая из кубка греческое вино, утирая бороду и усы, в палатке Людовика гневно проговорил Одоакр Штирийский. — Они знают здесь каждое ущелье, каждую расселину, любой уступ! Они умеют прятаться почище полевой мыши! Если бы они достались мне в открытом поле, я бы вырезал их всех до одного! Но они нападают исподтишка. Вам повезло, государь, что вы встретились с ними лицом к лицу. Но берегитесь этих подлых тварей, когда окажетесь на горной тропе!
— Благодарю вас, герцог, — разглядывая через открытый полог шатра, бурлящий лагерь, ответил Людовик. — Приму ваш совет к сведению.
Он думал, что франки расправились с турками, — оказалось, нет. Маркграф Одоакр Штирийский вскоре отбыл со своим войском в обратном направлении: узнав о поражении Конрада, ему не терпелось увидеться со своим королем и объединить оставшиеся силы для нового похода в Святую землю.
Людовик же немедленно собрал военный совет.
— Султан более не будет так опрометчив, — на совете проговорил великий сенешаль тамплиеров Эврар де Бар. — Он понял, что в открытом бою нас ему не победить. Ясно и другое: султан приложит все усилия к тому, чтобы не пустить нас в Анталию. Объединившись с рыцарями Святой земли, мы будем непобедимы. Он попытается устроить нам засаду, какую устроили турки королю германцев Конраду, а теперь еще и маркграфу Штирийскому.
— Мы должны идти медленно и быть предельно осторожными, — согласился с ним тридцатипятилетний Жоффруа Анжуйский, прозванный Красивым, один из самых могущественных феодалов Людовика Седьмого. — Мы должны знать каждую тропу, знать, куда она ведет…
— Что же нам теперь, ползти по-черепашьи? — перебив его, воскликнул брат короля Роберт, граф Першский. — Это не годится! Тем более мы все передохнем с голоду!
После атаки на Меандре кровь триумфатора все еще бурлила в жилах. Ему не хотелось медлить — только стремительно и победоносно рваться вперед.
Брата короля поддержал и аквитанец Жоффруа де Ранкон, давний ухажер Алиеноры:
— Нам осталось сделать один шаг — и мы на побережье! — В битве на Меандре он шел вторым эшелоном и теперь ему хотелось быть в первом ряду. — Давайте же не будем медлить! Я готов идти первым несколько дней кряду, не вкладывая меча в ножны, лишь бы идти быстро!
На военном совете, у подножия Кадмских гор, постановили разделить караван на три части. В авангарде, где преобладали аквитанцы, шла ударная часть войска — и тут командиром вызвался быть Жоффруа де Ранкон. Король поддержал его рвение. На берегах Меандра южанам не удалось отличиться, как следует, большая их часть охраняла прекрасных дам, и тут они вызвались в случае надобности первыми броситься в бой. Среднюю часть, куда входил весь караван женщин с их дворцами на колесах, а также простые паломники, взял под свою опеку Людовик. «Я не хочу полагаться ни на кого, когда речь зайдет о твоей жизни», — накануне сказал он Алиеноре, когда она, в походном шатре, ночью, с охотой отвечала на его ласки. С этой частью армии шли лучшие рыцари королевства и пехота. Арьергард возглавлял Эврар де Бар. За ним следовали его немногословные бородатые тамплиеры с алыми крестами на белых плащах и головами, плотно покрытыми тесными кольчужными капюшонами, а также другие опытные рыцари, полностью подчиненные великому сенешалю ордена. Больше всего Людовик опасался удара со спины и потому поручил защиту тыла самым надежным и выдержанным воинам.
И вот караван двинулся вверх по каменистой дороге. Где-то она была широка, а где-то узка. Скалы нависали над крестоносцами, то заслоняя солнце, то вновь открывая путь его лучам. Несмело звучали виолы менестрелей — слишком устрашающими были скалистые кручи. Даже знатные женщины присмирели, разглядывая из окошек своих дорогих кибиток рваный край пропасти, который то уходил, а то становился невыносимо близок и страшен.
На одном из участков очередной скалы, остановившись на небольшом плато, Людовик взглянул на растянувшийся по горному серпантину караван и оцепенел. Да, он остался доволен решением совета. Расстановка казалась разумной: сильный авангард, у которого чесались руки порвать врага на части; мощная середина, охраняющая паломников, и опытный арьергард, который обернется стеной, но не допустит врага до мирных паломников.
Но то, что он увидел, было чудовищно!
Там, на далеких равнинах, где дорога была как угодно широка и безопасна, его стотысячная армия растягивалась на многие лье. Тут же, на узкой горной дороге, она превратилась в тонкую ползущую ленту, которой не было ни конца, ни края. С небольшого плато он увидел картину, подобную той, что показывали жонглеры, на потеху публике становясь на туго натянутый канат и отправляясь от одного столба до другого. Но жонглер, потеряв равновесие, может спрыгнуть с каната в любую минуту. С этого каната спрыгнуть было нельзя. Его можно было только, умело балансируя, пройти от начала и до конца. Иначе — смерть. В который раз сегодня Людовик подумал о том, почему же они отказались от предложения Рожера Второго Сицилийского плыть на кораблях и предпочли этот долгий, изнурительный путь? И одно только имя он сумел прошептать: «Алиенора!» Дорогое имя любимой им женщины. Но ярость и негодование прорывались теперь сквозь любовь и желание, когда он произносил его. Как он мог позволить ей так бесцеремонно руководить собой? И главное, как мог позволить себе быть таким беспомощным перед любой ее прихотью?
— Даже чистое утреннее небо кажется грозным в этих местах, не так ли, брат мой? — спросил подъехавший к нему Роберт.
Людовик поднял голову вверх и прищурился от солнца.
— Ты чем-то озабочен, Людовик? — спросил граф Першский.
— А ты — нет? — нахмурился король.
— После нашей победы я вздохнул свободнее, — сказал Роберт. — Тем боле, надо видеть де Ранкона, этого южанина. Он похож на борзую, которая только и делает, что ищет долгожданную добычу, обливаясь слюной. — Он улыбнулся. — Если есть впереди дорога, то мы пройдем ее. Но ведь она есть, не так ли?
— Дорога, имя которой — неизвестность, — прошептал Людовик.
Прозрение все ярче озаряло его разум. И сердце окатывал холод от этого чувства. Ведь это было безумием с самого начала — брать с собой всех этих женщин, ставших обузой, камнем на ногах того, кто решился переплыть реку! Армию их камеристок и служанок всех мастей. Еще больше его злили музыканты, эти бесполезные и никчемные люди, якобы услаждающие слух, но на самом деле подобные сиренам, что увлекают сладкими голосами отважных мореплавателей в свои смертоносные воды, где на глазах вырастают скалы из пучины и топят корабли!
— Господи, — проговорил он.
— Что? — обернулся к нему Роберт, который уже намеревался выехать с плато и присоединиться к своему отряду.
— Храни нас Бог, — взглянув в глаза брату, сказал Людовик. — Храни нас Бог!
Переход продолжался. То и дело возникали небольшие плато, на которых лошадям давали передохнуть. Полземли открывалось крестоносцам с этих вершин — внизу, синими океанами, окутанными дымкой, разверзалось пространство, и дух захватывало у любого, кто смотрел вдаль, — мужчины и женщины, аристократа и простолюдина.
— Завтра начнется самый опасный участок этих гор, государь, — склонив перед Людовиком голову, сказал проводник-грек. — Надо быть особенно осторожным.
Король едва заметно кивнул. Подозвал двух своих ординарцев.
— Передайте графу де Ранкону, чтобы не упускал из виду середину каравана, — сказал Людовик. — Мы должны видеть друг друга. И передайте, чтобы хвост его войска оставался у нас на виду, — уже вслед ординарцам выкрикнул король. — Идите же!
