Фердинанд Оссендовский - Ленин
Грозным болезненным голосом ему вторила другая, стоявшая возле кровати, фигура… Ее седая голова тряслась, а впавшие глаза угрюмо блестели… ладонь ее со скрюченными как когти пальцами высоко поднималась.
— Опять старая еврейка Мина Фрумкин… — бьется под черепом мысль и парит бесшумно, как летучая мышь. Но призрак начинает говорить горячо и гневно:
— Тебя не обманешь!
— Напрасно! Ты должен узнать меня. Я мать твоя! Я учила тебя любви к у народу, подвигла тебя к тому, чтобы ты дал ему луч надежды. Я воспитывала в тебе веру в абсолютную мощь, которая является всем и вне которой нет ничего. Ты пролил море крови, разбудил дикую похоть темного народа, отправил его на преступления, поднял свою преступную руку на Бога. Безумец, не знаешь, что предначертаны судьбы людей и народов! Ничего не добьешься вопреки этому! Любое усилие гордыни сгинет в глубине веков, как песчинка в пустыне. После него останется черное воспоминание, а имя твое возненавидят и проклинать будут через поколения, пока ты не превратишься в безумное видение и не утонешь в небытие на веки веков. Будь проклят!
Он собирал всю волю, все силы, слабой оцепеневшей рукой сбрасывал со стола пузырьки и стаканы, будил дежуривших возле него людей и шипел:
— Не спите! Не спите! Они меня убьют… Брат… Мать… Елена… Дора… Селянинов… все, все поджидают меня! Не спите! Умоляю… приказываю!..
Медленно, ослабевая, горячка прошла. Вместе с ней исчезли и ночные видения, жестокие, безжалостные призраки. Ленин уже садился на кровати и просматривал газеты. Он узнал обо всем.
Война окончена! По миру бушует революция! Коммунизм усиливается и набирает мощь. Его мозг — отважная Роза Люксембург, его сердце — Карл Либкнехт и железная рука — Лео Иогихес действуют, разбивая ряды социалистических соглашателей и нанося удары перепуганным империалистам!
Что по сравнению с этими радостными событиями значили усилия Англии и Франции по поддержке контрреволюционных сил России запоздавшим и ненужным на фронте военным материалом? Европейский пролетариат восстанет и победит, а тогда…
— Прочь глупые, беспомощные призраки — продукты измученного горячкой мозга! — думал Ленин. — Как убого звучат ваши голоса, насколько беспомощны, бесплодны ваши угрозы и смешны проклятия, страшилки для малых неразумных детей!
Ленин забыл обо всем; он весь окунулся в события. Жил в них и для них. Собирал приятелей-комиссаров, советовал, наставлял, сомневающихся убеждал в необходимости новых действий, писал для них речи, планировал митинги, конгрессы, руководил всем. Он видел и понимал, что работа кипела, был уверен, что успехи «белых» армий должны вскоре закончиться. В них уже появлялись случаи предательства, бунтов и разложения. Кое-где контрреволюционные генералы уже опрометчиво поговаривали о возвращении к старому монархическому строю, пугая и настраивая против себя крестьян, рабочих, солдат и увеличивая трения между различными существовавшими в России территориальными правительствами.
Ленин тихо посмеивался, щурил глаза и потирал руки. Вскоре он начал ходить, еще неуверенно, шатаясь, спотыкаясь через шаг и останавливаясь, чтобы передохнуть, собрать едва тлеющие в его плечистом теле силы. К нему прибывали делегации, иногда — из удаленных населенных пунктов, чтобы собственными глазами посмотреть на диктатора, убедиться, что он жив, готов к борьбе и обороне замечательных завоеваний революции.
Его навещали группы рабочих, пробиравшихся украдкой от «белых» с юга, из угольных шахт и рудников, с металлургических заводов на Урале, из ткацких мастерских, расположенных в Московской области; приходили серьезные, обеспокоенные и сосредоточенные крестьяне из близких и далеких деревень. Ленин разговаривал со всеми по-дружески, как равный с равными. Он понимал каждую мысль и самое маленькое душевное волнение, внимательно расспрашивал, задавал неожиданные вопросы, объяснявшие то, чего делегаты не договаривали, или в чем не хотели признаться. Рабочие жаловались на изнуряющие принудительные работы, на плохое питание, отсутствие необходимых инструментов и строгие наказания.
— Даже раньше такого не было! — возмущенным голосом жаловался Ленину старый рабочий. — Мы работали 10 часов, ели досыта, могли купить, что хотели, а из-за плохого обращения устраивали скандалы, забастовки, бунты. А теперь мы имеем только гнилой хлеб с отрубями, сухую вонючую рыбу; никаких товаров; мы с женами ходим, как нищие, у детей ничего нет; наполовину голые, босые они не могут выйти из дома, ни в школу, ни во двор. Мы работаем по 12 часов, не считая дополнительной, общественной работы для государства в праздничные дни?! Если все посчитать, то выйдет по 14 часов в сутки! Если опоздаешь — комиссары оставят без хлеба, потянут в суд, а за повторное опоздание могут поставить к стенке.
Ленин слушал и щурил глаза, размышляя:
— Так можно руководить, пока идет война… А что будет, когда она закончится? Как мы поступим тогда?
Рабочим он отвечал с доброжелательной улыбкой:
— Что поделать, товарищи! Ваше государство, ваше правительство. Вы должны победить контрреволюцию, и тогда все будет иначе. Вскоре мы воссоединимся с западными товарищами. У вас будет все, что захотите, когда мы заглянем в карманы европейских буржуев! Они насобирали для нас несметные богатства! Потерпите! А пока — все для победы пролетариата! Не жалуйтесь, не теряйте желания, работайте изо всех сил, потому что конец уже близко! Верьте мне!
Они уходили с искрой надежды в сердцах, восхищенные простотой, откровенностью и пониманием «их Ильичем» переживаемых ими обид.
После их ухода Ленин записывал фамилии делегатов, а секретарь отправлял председателям Советов и в «чека» конфиденциальные письма, чтобы те обратили на недовольных рабочих пристальное внимание и решительно пресекали нарастающие протесты.
Крестьяне глухими голосами жаловались от «земли»:
— Мы не можем стерпеть распоясавшейся «бедноты», этих негодяев, портящих землю, обижающих настоящих землепашцев! Мы не узнаем деревню; нас преследует бесправие и городская мерзость! Это непорядок! Нельзя так поступать с крестьянством! Мы в поте лица гнем спины, работая, разбиваем в кровь руки и ноги, а тут приезжают бездельники в кожаных куртках и все забирают! Зачем же мы тогда работаем?! Это не по закону! Нет! Дать — дадим, но только, чтобы по справедливости. Видишь, Владимир Ильич, что творится! Крестьяне из Тамбовской губернии начали производить только столько, чтобы хватило прокормить семью! Но, куда там! Приехали комиссары, набрали заложников и пригрозили, что расстреляют их, если мужики не будут обрабатывать всю землю. «Земля» думала, что это только запугивание, а они 5-10 мужиков поставили к стенке, ну и покончили с ними! Не играйте так с нами, потому что это плохо закончится! Мы бы уже давно взялись за ружья и топоры, только нам война надоела, но и кровопускания хватило по горло! Мы еще терпим, но всему, Ильич, приходит конец! Всему! Скажи своим комиссарам, чтобы руководили по справедливости, забрали от нас негодяев и нищих, не то мы их вырежем, как сорняки в поле.
Ленин превратился в слух, кивал головой, выражал сочувствие, обещал сделать комиссарам замечание, чтобы те не обижали «землю». В душе он думал:
— Ага! Вылез буржуй… Мощный с миллионами голов… упрямый, бесконечно терпеливый, но и опасный, как апокалипсическое чудовище!
Он не осмеливался им угрожать и не доносил властям об отважных словах и бунтарских мыслях крестьян. Он хотел, чтобы они ему верили и безгранично доверяли — такого доступного в разговоре, с такими хитрыми, крестьянскими глазами и веселым лицом человека, который как будто вчера отошел от плуга, понимает все потребности, проблемы и обиды «земли».
С одной из крестьянских делегаций с Волги прибыл маленький, седой, невзрачный человечек, одетый как-то странно, смотрящий на Ленина загадочными, добрыми и проницательными глазами.
— Наверное, какой-то сектант, — подумал диктатор.
Мужики приходили с обычными жалобами. Эксплуатация, грабеж, бесправие, комиссары… эти слова они повторяли бесконечно, все время к ним возвращаясь.
Маленький человечек слушал нарекания крестьян, хитро улыбался и шептал:
— Гордыня все это!.. Все идет хорошо и по справедливости. Все образуется, соседи! Не грустите, не сейте печаль в сердце Владимира Ильича… Пускай к нему побыстрее здоровье возвращается!.. Ему еще большая работа предстоит… не законченная… большая, ой, большая!
Когда делегация прощалась с Лениным и выходила из комнаты, седой человечек подошел к диктатору и, пронзая его взглядом, шепнул:
— Разреши, Владимир Ильич, остаться и рассказать тебе с глазу на глаз о том, с чем пришел к тебе.
— Останьтесь товарищ! — сразу же согласился снисходительный к крестьянам Ленин, никогда не забывающий о «чудовище с миллионом голов», которые срубить не смогли бы все «чека» пролетарского государства.
