Александр Звягинцев - На веки вечные
– Дохлую кошку?
– Живую! В том-то и дело, что живую, мой мальчик.
Олаф молча ждал, когда барон объяснится.
– Извини, мой мальчик, но пока я не могу сказать тебе, о чем конкретно идет речь. Всему свое время.
– Простите, господин барон, а чего добиваются эти ваши американские друзья? Почему они решили подставить русских?
– Ну, скажем так, они не верят, что с русскими возможен долгосрочный союз. И не хотят, чтобы русские набрали слишком большую силу.
– Понятно. Что требуется от меня?
– Нам надо придумать, как официально представить нашу «кошку» на процессе. Понимаешь, это должен быть не просто где-то всплывший документ. Нам надо попробовать сделать его официальным документом процесса – тогда эффект взрыва будет совсем иной, совсем другой разрушительной силы. Насколько я понимаю, американцы и англичане намерены играть в настоящий судебный процесс, значит, адвокат может потребовать огласить этот документ… И тогда… Тебе надо выяснить, кто из адвокатов решится на это?
– Это потребует особой решительности?
– Я думаю, да. Потому что русские будут в бешенстве. Сам понимаешь, в нынешней ситуации противостоять русским не так просто. Человек должен быть отчаянно смел или чудовищно тщеславен.
– Или получить хорошие деньги.
– Свое он получит.
– Он должен будет скрывать свои источники?
– Нет, зачем же, – усмехнулся барон. – Я думаю, он может сказать, что копия передана ему одним американским офицером, который занимался изучением документов рейха… Передана анонимно. Так сказать под покровом ночи. Пусть русские не забывают, на каком свете живут.
– Я знаю такого адвоката.
– Хорошо. Но не будем спешить. Присмотрись к нему повнимательнее.
– Выпив вина, барон окончательно пришел в благодушное расположение духа.
– А как там вообще обстановка в этом самом Дворце юстиции?
– Американцы называют его «офис». Там полно посторонних, зевак, журналистов, каких-то дельцов… Говорят, на открытие процесса приедет даже Марлен Дитрих.
– Да, американцы любят все превращать в шоу. Тем не менее, воевать с ними не надо было. Впрочем, с русскими тоже. Европы нам вполне хватило бы…
Олаф рассеянно кивает.
– Мне кажется, ты хочешь что-то сказать.
– Там рядом с Дворцом юстиции я видел Гюнтера…
Барон вопросительно поднял брови.
– Гюнтер Тилковски, мой друг по спецподразделению. Помните, они нас остановили в лесу?
– Разумеется, помню. Ну и в чем же дело?
– Он оказался в лагере, где содержат дивизию «Эдельвейс». Их возят трудиться на развалинах рядом с Дворцом. Некоторые работают даже внутри.
– И?
– Гюнтер не тот человек, чтобы просто так сидеть в лагере и разбирать кирпичи.
– Он что – фанатик, для которого самое большое счастье в жизни – орать «Хайль Гитлер»?
– Он профессионал. И как я понял, они готовятся совершить какую-то акцию во Дворце…
– Я знаю. Есть люди, которые хотят с помощью этих солдат провернуть какую-то операцию. Видимо, освободить несколько заключенных. Одного из этих людей ты видел у меня – это господин советник. И что – есть конкретная дата выступления?
– Насколько я понял, пока нет, но речь идет о днях.
– Ну что ж, пусть попробуют… В конце концов, их всегда можно использовать. И в случае успеха, и в случае неудачи.
– Как?
– По-разному, мой мальчик, совершенно по-разному. В конце концов, пусть господа американцы поймут, что не все сегодня в Германии в их руках и под их контролем. А то они чувствуют себя в излишней безопасности… Но запомни – ты в этом деле не участвуешь. Нам только надо подумать, как получить с него свой профит.
На следующий день Олаф рано утром еще до того как пленных привезли на работы ко Дворцу юстиции спрятался в развалинах. Он терпеливо дождался момента, когда шум моторов и ленивые крики американских солдат возвестили, что пленные прибыли. Быть обнаруженным американцами Олаф не боялся – те не совали в развалины нос, потому как не испытывали никакого желания сломать себе ноги или свернуть шею среди воронок, разбитых полов и обрушившихся лестниц.
Пробравшись к выбитому окну он принялся высматривать Гюнтера. Увидев его, наконец, подал ему знак свистнув так, как свистели только в их подразделении.
Через несколько минут Гюнтер Тилковски стоял перед ним. Они обнялись.
– Ты что-то зачастил с посещениями. Только не говори мне, что ты просто соскучился по старому другу, – засмеялся Гюнтер. – Я тебе все равно не поверю, Олаф Тодт. Ты ведешь какую-то игру…
– Это вопрос?
– Нет, уверенность. Заметь, я даже не спрашиваю – какую? Потому что ясное дело – это не твоя игра.
– Скажем так – не только моя.
– И что – я могу тебе помочь? Чем?
– Я просто хочу знать, что именно вы затеяли и когда приметесь за дело.
– Всего-навсего…
Гюнтер смотрел в окно на разрушенные улицы Нюрнберга, размышляя о чем-то своем.
– Слушай, Гюнтер, я не прошу тебя кого-либо выдавать, – серьезно сказал Олаф. – Не прошу потому, что примерно знаю, что вы собираетесь сделать. Я даже знаю, кто вам это поручил…
– Ты всегда знал больше других.
– У вас есть оружие?
– Немного. Хочешь спросить, где оно спрятано? Здесь… Нам нужно еще несколько дней, чтобы доставить сюда еще партию. И тогда…
– Его не могут тут найти?
– Кто? Американцы? Они сюда не лезут.
– Ты уверен, что это стоящее дело? – спросил Олаф. – В том смысле, что тебе стоит в него влезать? Если хочешь знать мое мнение…
– Я не хочу ни о чем думать, дружище, – перебил его Гюнтер. – Германии больше нет. То, что я вижу вокруг, вселяет в меня ужас и стыд. Я не знаю, что здесь будет, но это будет уже не моя Германия… Ты хочешь в ней жить, я – нет. Передо мной поставлена задача. Мне обещали, что после ее выполнения, меня переправят куда-нибудь в Южную Америку. Все. Больше я ничего не хочу знать. Тех, кого мне предстоит вытащить из тюрьмы, я презираю. Людей, которые предложили мне этим заняться, я знаю. И знаю, что они способны на все. В том числе и продать меня американцам в случае неудачи или просто надуть… Но у меня нет другого выбора. Или я сыграю в эту игру, или сойду с ума. Или разнесу себе башку.
– Мне бы не хотелось, чтобы это случилось, Гюнтер. Давай, я помогу тебе выбраться и залечь на дно на какое-то время.
– Ты можешь сделать для меня только одно – не мешать мне. Я не прошу тебя о помощи. Просто не мешай. А там видно будет.
ПостскриптумВместе с завещанием Гитлера найдена фотография 12-летнего мальчика, которая заставила американские власти предположить, что у Гитлера был сын. На фотографии видно большое сходство между чертами лица Гитлера и изображенного на снимке мальчика… Сотрудники американской разведки проверяют все материалы, касающиеся личной жизни Гитлера, в надежде найти указания по поводу этого таинственного мальчика.
Офицер 3-й американской армии заявил, что «сходство между мальчиком и Гитлером поразительно».
Глава XII
Явление Пегги
Ребров вышел из ворот Дворца, не зная куда себя деть. Генерал Филин улетел в Берлин, и он был практически предоставлен самому себе. Идти в отель не хотелось. Было уже совсем темно, шел мелкий, практически незаметный снежок. И в этом раннем для здешних мест снеге чудилось предзнаменование каких-то новых времен, предстоящих перемен.
– Новый год скоро. Новый год без войны…
Ребров резко обернулся – перед ним стояла Ирина. Они не виделись уже несколько дней. После той встречи в баре, когда он делал вид, что демонстративно не замечает ее, ему казалось, что между ними уже ничего быть не может.
– Ничего, что нас могут увидеть вместе? – спросила Ирина. – Вам это не повредит?
Он не успел ничего ответить. Рядом с ними резко затормозил открытый джип. В нем сидел Крафт, а за рулем обнаружилась рыжеволосая красавица в форме солдата американской армии. На ней была толстая военная куртка, перепоясанная широким ремнем, брюки, заправленные в белые гетры, башмаки на толстой подошве. Пилотка каким-то чудом держалась на ее роскошной гриве.
– Привет, – замахал рукой улыбающийся Крафт. – Знакомьтесь, это Пегги. Пегги Батчер. Она корреспондент нескольких нью-йоркских журналов. Человек, для которого нет никаких секретов. Наша Пегги способна проникнуть за любую дверь.
Пегги весело расхохоталась.
– Мы едем в пресс-кемп – отмечать завтрашнее начало процесса. Надоело ждать! Поехали с нами!
Ирина и Денис стояли молча, не зная, что сказать.
– Поехали-поехали, – заторопил Крафт. – Если вам нужны какие-то нюрнбергские секреты, то никто не знает их больше, чем Пегги.
Ирина решительно уселась на заднее сиденье. Ребров, чуть помедлив, устроился рядом.
Пегги, азартно прикусив губу, рванула так, что машину чуть не занесло. Трудно было понять, как она ориентируется среди развалин, которые возвышались со всех сторон как черные холмы.
