Виктор Поротников - Олег Черниговский: Клубок Сварога
- Приболел я, брат, потому и в поход не пошёл, - оправдывался Всеволод. - К тому же мы загодя условились с тобой: дадим возможность сынам нашим разделаться со Всеславом.
- Вот, они и «разделались»!
- Полно тебе, - успокаивающе произнёс Всеволод. - Витебск сыны наши все-таки взяли, а сей град укреплён не хуже Полоцка. Лето наступит, снова пойдём войной на Всеслава, теперь уже все вместе пойдём.
- Зимой-то с ним воевать сподручнее, чем летом, - продолжал сокрушаться Изяслав. - Эх, кабы знать, что так все обернётся, то дал бы в помощь Святополку кого-нибудь из Ростиславичей иль полки владимирские призвал.
- А ведь я посылал гонца ко Глебу Святославичу, просил его вести дружину новгородскую на подмогу к Владимиру и Святополку, - вдруг вспомнил Всеволод. - Но Глеб почему-то не выступил.
Изяслав так и впился взглядом в брата.
- Не выступил, говоришь. И впрямь странно… Ты ведь тесть Глебу, и он обязан тебя слушаться. Не иначе Глеб своим умом решил пробавляться. Мол, на столе новгородском сижу и дядья мне не указчики! А может, в душе злится на нас за Олега?
Всеволод пожал плечами.
- А что, ежели Глеб тайно сносится со Всеславом? - Изяслав озабоченно заходил по просторной светлице. - Что, ежели он заплатил Глебу, чтобы тот не воевал против него. Иль такого быть не может?
- Не станет Глеб такими делами заниматься, - покачал головой Всеволод. - Не таковский он человек.
- Не лепи из Глеба святого, брат, - раздражённо бросил Изяслав. - В душу к нему ты заглянуть не можешь. Вот сговорится Глеб со Всеславом за нашей спиной, тогда запоем Лазаря!
Как ни пытался Всеволод, но так и не смог избавить брата от его опасений. Вскоре он уехал к себе в Чернигов.
А Изяслав, поразмыслив, начал действовать. В начале мая Святополк с дружиной двинулся речным путём к Ильмень-озеру, чтобы сместить Глеба со стола новгородского волею великого князя.
Глава шестнадцатая. ОБИДА И РАЗОЧАРОВАНИЕ.
По весне Ода перебралась из Канева в Муром к сыну Ярославу. Вместе с ней в Муром перебрались Регелинда, Бажен и ещё несколько слуг, подаренных Оде Давыдом. Эльжбета так и осталась у Володаря.
Впрочем, в Муроме Ода пробыла недолго. Видя, что Ярослав хоть и старше по возрасту Давыда Игоревича, но не столь решителен, Ода переехала в Ростов к Давыду Святославичу. Ей запомнилось, что Давыд Святославич в своё время был недоволен тем, что Всеволод Ярославич переместил его из Новгорода в Ростов. Ода лелеяла надежду подвигнуть обидчивого и злопамятного Давыда пойти войной на дядей своих, как только на Русь возвратятся Олег и Борис.
Давыд, знавший, что Олег пребывает в Тмутаракани, приезд Оды расценил так: мачеха наконец-то снизошла н до него, оставшись в сорок два года без мужа и без любовника. Уверенность в этом придавало и то, что Ода держалась с ним необычайно приветливо и при первой встрече на теремном дворе поцеловала его не как обычно в щеку, а в уста.
От Оды не ускользнуло то, как улыбается ей Давыд, как пожимает ей руку, когда этого никто не видит, как восторгается её красотой. Ей сразу стал понятен настрой мыслей сластолюбивого племянника, особенно после первой же беседы с ним наедине.
Ода рассказала Давыду, что Олег и Борис непременно вернутся на Русь, чтобы отвоевать у дядей столы княжеские. И если он поможет им в этом, то в скором времени все главные города на Руси окажутся у Святославичей. Ода говорила о грядущих сражениях и переменах в княжеской лестнице, а в ответ слышала томные вздохи и нескромные намёки: мол, вот они наконец-то одни и им никто не мешает.
Когда же Давыд попытался обнять Оду, она слегка отстранилась и промолвила, глядя ему прямо в глаза:
- Ты не ответил мне, Давыд. Согласен ли ты воевать со своими дядьями?
- Что?… - По лицу Давыда промелькнула тень досады. - Конечно, согласен. Только я не уверен, что Олег уступит мне Чернигов.
- Зачем тебе Чернигов? - Ода улыбнулась. - Ты можешь сесть князем в Смоленске или Новгороде.
- В Новгороде Глеб княжит, - Давыд завладел рукой Оды и перебирал её пальцы. - Как же быть с Глебом?
- Глеб уйдёт в Переяславль, - живо нашлась Ода. - Он ведь до недавнего времени княжил там.
Давыд задумался.
- Ты и впрямь хочешь смерти Изяславу и Всеволоду?
- Да, - без колебаний ответила Ода, отняв руку.
- И тебе хочется, чтобы Олег непременно сел в Чернигове? - вновь спросил Давыд.
Ода почувствовала в его голосе ту уязвлённую ревность, с какой он когда-то постоянно следил за своей мачехой, подозревая её в тайной связи с Олегом. Не желая ожесточать Давыда и тем более лишать его сладостных надежд, Ода взглянула на пасынка мягким обволакивающим взглядом, проведя кончиком языка по своим губам.
В следующее мгновение они уже целовались. Вернее, Ода лишь подставляла губы для жадных поцелуев Давыда, которые чередовались с укусами. Очень скоро Ода убедилась, что Давыд не просто грубоват и неловок, но в грубости и в том, что причиняет боль, черпает какое-то особенное наслаждение.
Распалённый объятиями и поцелуями, Давыд стал задирать Оде платье.
- За тобой должок, краса моя, - шептал он при этом. - Помнишь, как отец спровадил меня в Муром? Ловко ты провела меня тогда, ничего не скажешь! Согласись, долг платежом красен.
Давыд поставил Оду спиной к себе, оголил ей зад, и велел опереться руками на скамью. Сам живо снял порты и овладел ею, как, наверно, не раз проделывал с холопками.
Ода кусала губы, чувствуя резкую боль. Она молила Бога, чтобы никто не вошёл в светлицу и не увидел непотребное зрелище. Давыд похлопывал Оду по бёдрам, гладил по спине, испуская блаженные стоны.
Ода, несмотря на все своё отвращение, была приятно поражена юношеской неутомимостью. Нежные слова вдруг растопили лёд в её душе, так что и она в конце концов не избежала волны блаженства.
Приведя себя в порядок, они снова уселись на скамью, раскрасневшиеся и размягчённые.
Ода положила голову Давыду на плечо и восхищённо прошептала, пригладив его растрепавшуюся бородку:
- Ты был великолепен!
Тот самодовольно ухмыльнулся, как мальчишка:
- Я ещё и не эдак могу!
- Тогда я долго от тебя не уеду, мой милый, - промолвила Ода, тесно прижимаясь…
В последующие дни Давыд настолько осмелел, что позволял себе при челяди явно выказывать Оде свою симпатию, будто нарочно выставляя напоказ их греховную связь. Даже в присутствии жены Давыд мог приобнять Оду за талию или ласково коснуться губами её шеи, не понимая, что тем самым ставит в неловкое положение и Оду, и свою супругу.
Жена Давыда Оде сразу понравилась. Хотя Любомиле было двадцать четыре года, но выражение её лица и глаз было как у семнадцатилетней девушки, ещё не растратившей своих иллюзий. Любомила любила Давыда и души не чаяла в своих детях: семилетнем Изяславе и пятилетней Варваре.
При Оде Любомила смущалась, поскольку Давыд имел привычку восторгаться своей мачехой. Мол, Ода и на лютне играет, и поёт красиво, и была советницей покойного отца, и в людях разбирается как никто…
Несмотря на то что Ода стремилась подружиться с Любомилой, та всячески её избегала. А после того, как застала Давыда и Оду целующимися, и вовсе замкнулась в себе. Вскоре Любомила заявила мужу, что уезжает вместе с детьми в княжеское сельцо, расположенное на другом берегу озера Неро. Давыд не стал удерживать жену, радуясь тому, что теперь сможет все ночи проводить с Одой.
Однако случилось непредвиденное. Утром из Ростова уехала Любомила с детьми, а ближе к вечеру в город вступила дружина и обоз во главе с Глебом Святославичем.
За вечерней трапезой Глеб мрачно поведал о своих злоключениях.
- Изгнал меня из Новгорода Изяслав Ярославич, - начал Глеб, то и дело подливая себе вина. - Приехал воевода Коснячко от Изяслава и долго городил какую-то чушь, будто я замышляю злое против дядей своих, будто собираюсь мстить им за Олега, ушедшего в Тмутаракань, будто сношусь тайно со Всеславом Брячеславичем. Ну и всякое такое!
А немного погодя в Новгороде объявилась дружина Святополка. Кроме дружины он привёл большой отряд торков[73], якобы для войны с полоцким князем. Мне же было велено убираться из Новгорода в Суздаль.
- Как это в Суздаль? - встрепенулся Давыд. - Сей город в моем владении находится.
- Я то же самое сказал Коснячко и Святополку, - сказал Глеб, - а они мне в ответ, мол, за Волгой земли обширные, там хватит уделов для всех Святославичей. Не нравится Суздаль, проси у брата Ярославль.
Рассерженный Давыд вскочил из-за стола. Глеб продолжил свой рассказ:
- Я думал было созвать новгородцев на вече, дабы узнать, хотят ли они видеть своим князем Святополка, но бояре, сторонники Изяслава, сняли язык с вечевого колокола. Часть моей дружины разоружили, а меня чуть ли не под стражей проводили в палаты к новгородскому архиепископу[74], который должен был примирить нас со Святополком. В общем, столковались мы на том, что мне дают отступного двести гривен, еды на дорогу провожают с честью из Новгорода.
