Исай Калашников - Жестокий век. Книга 1. Гонимые
— У тебя есть отец? — спросил он.
— Нет. Его убили татары.
— А мать?
— Мать увели в плен меркиты.
— Кроме дедушки, у тебя никого нету?
— Никого…
— А у меня есть мать, — сказал Тайчу-Кури и, подумав, что это звучит хвастливо, поправился:
— У меня, кроме матери, тоже никого нет. Мой отец тоже был воином Есугей-багатура, но его убили не татары, а нукеры Таргутай-Кирилтуха.
Он замолчал, положил руку на ее голову, провел по волосам.
— Ты чего? — Она подняла голову, в черных блестящих глазах было удивление.
— У тебя волосы гладкие-гладкие. Ты их маслом смазываешь?
— Нет, они сами по себе такие.
— А у меня жесткие. Прямо как на хвосте у быка. — Он наклонился, взял ее руку и приложил к своей голове.
— И верно, — сказала она, убирая руку. — У кого волосы жесткие, у того и характер жесткий…
— А я не знаю, какой у меня характер… А у тебя?
— И я не знаю. — Она откусила нитку, провела ладонью по шву. — Ну вот, опять как новые.
Улыбнулась лукаво. Ее лицо с широко расставленными глазами и маленьким, чуть вздернутым носом на этот раз нисколько не портил зуб со щербинкой.
Тайчу-Кури стукнул девушку по плечу, со смехом сказал:
— Сколько времени сидим с тобой, а я даже не спросил, как твое имя.
Ну, скажи, не дурак ли?
— Меня зовут Каймиш.
На пригорке среди редких осин показался старик с вязанкой тонких палок за спиной. Пес вертелся вокруг него, прыгал, весело крутил хвостом. Каймиш побежала навстречу деду, взяла у него вязанку, взвалила на свои плечи. Тайчу-Кури только сейчас вспомнил, что пришел сюда по делу, встал, сдержав вздох, сказал:
— Меня послал сын Таргутай-Кирилтуха Улдай. Он велел тебе сделать для него сто стрел.
Дед равнодушно посмотрел на Тайчу-Кури, ничего не ответил. Он был очень стар. Худое, с выпирающими скулами лицо изрезали морщины, редкие волосы усов и бороды были уже не белые, а желтые, как прошлогодняя трава. И халат, и гутулы на нем тоже были старые, в заплатах. Он устало присел на березовый обрубок.
— Садись, парень. Или торопишься?
Тайчу-Кури сел. Солнце склонилось к закату, тени от сопок и юрт легли на степь длинными полосами, в синем небе висело облачко с золотым боком. Пес подошел к старику, положил голову на его колени, розовым языком лизнул руки, оплетенные темными узловатыми жилами.
— Сделаю я стрелы Улдаю, — сказал старик. — Попробуй не сделать!
Каймиш разожгла возле юрты огонь, стала готовить ужин. Старик достал из вязанки березовую палку, прижмурив один глаз, внимательно осмотрел прямая ли, начал сушить над огнем.
— А мне можно? — спросил Тайчу-Кури: ему очень хотелось быть полезным старику.
— Попробуй. Только у тебя ничего не получится. Стрелу сломать, потерять ничего не стоит. А сделать… Вот полдня проходил, а сколько палок срезал? Штук двадцать, не больше. Палка должна быть без сучьев, с прямослойной древесиной. Хорошее древко стрелы получается из березы. Еще лучше — из степной карганы. Но за карганой надо далеко ходить, а у меня сил маловато.
— Ты покажи, какие палки нужны, — сколько хочешь нарежу. Мне это ничего не стоит…
— Спасибо. Ты добрый парень. — Старик поворачивал палку над пламенем, и она дымилась, шипела.
— А почему на солнце не сушишь? — спросил Тайчу-Кури.
— Огонь лучше. Стрела, высушенная на огне, будет прямой и гибкой.
Разговаривая со стариком, Тайчу-Кури все время поглядывал на Каймиш. Иногда их взгляды встречались, и тогда Тайчу-Кури весело улыбался.
После ужина старик очистил палку от обгоревшей коры, тщательно срезал все неровности, на одном конце сделал полукруглый вырез, другой заострил и подогнал его к железному наконечнику.
— Готово? — спросил Тайчу-Кури.
— Нет, еще нет. Надо сварить рыбий клей и приклеить наконечник. И оперение надо приклеить. Самое лучшее оперение получается из крыльев орла. Но если нет орлиных, сойдут крылья лебедя, луня, вороны, даже сойки. После всего этого древко стрелы надо зачистить так, чтобы оно было гладким и блестящим, будто покрытое китайским лаком. Зачищает стрелы лучше, чем я сам, моя внучка.
— Ты научил меня, дедушка…
— Научил, верно. Пальцы у тебя чуткие. Когда я был молодым, мои пальцы тоже находили неровности, которые не видит самый острый глаз.
Стемнело. Тайчу-Кури пора было возвращаться домой, но идти не хотелось. Старик словно угадал его мысли, сказал:
— Если хочешь, приходи к нам каждый день. Я буду учить тебя делать стрелы.
— О, я очень-очень хочу научиться делать стрелы! — обрадовался Тайчу-Кури.
Старик посмотрел на него, на внучку, морщинки собрались у смеющихся глаз:
— Каймиш тоже хочет, чтобы ты научился. А, Каймиш?
Девушка опустила глаза, стала поправлять головни в огне.
— Ну, иди проводи парня, а то собака укусит.
В нескольких шагах от огня было так темно, что Тайчу-Кури не видел Каймиш, только слышал ее ровное дыхание и шелест травы под гутулами.
— Я буду к вам приходить? — спросил он.
— Как хочешь. Только… — Она засмеялась. — Штаны покрепче надевай.
— Ничего, ты зачинишь? — тоже смеясь, ответил он. — Да и нет у меня других штанов.
Он протянул руку, обхватил девушку за шею, притянул к себе. Но Каймиш вырвалась, толкнула его и убежала. Он медленно пошел к огням куреня, останавливался, смотрел на крупные звезды, на огонек у юрты старика и чувствовал, как душа наполняется незнакомой для него радостью.
Дома его ждали гости. В юрте у очага сидели Сорган-Шира и шаман Теб-тэнгри. Мать упрекнула его:
— Где ты ходишь? Я уже хотела тебя искать.
— Я не теленок, мама, не потеряюсь.
— Тайчу-Кури, ты видишь Тэмуджина? — спросил Теб-тэнгри.
— Нет, с тех пор, как он работает у Джарчиудая, я его не вижу. Я к ним не хожу. Этот кузнец очень сердитый. Вот старик, делающий стрелы, хороший человек!
— Подожди, Тайчу-Кури, — остановил его Сорган-Шира, понизив голос. Теб-тэнгри приехал просить нас помочь Тэмуджину бежать отсюда.
— Помогать надо было раньше, пока жил у нас.
— Вот и я говорю то же, — сказал Сорган-Шира. — Теперь как поможешь? Каждому своя жизнь дороже чужой.
Булган, сидевшая в стороне, поднялась, удивленно всплеснула руками.
— Да вы что? Разве Тэмуджин перестал быть нашим природным господином? Разве его отец не оказывал милостей тебе, Сорган-Шира? Разве не в одежде Тэмуджина вырос ты, Тайчу-Кури?
Теб-тэнгри, слушая Булган, одобрительно кивал головой.
— Так, так… Какие времена настали: женщина говорит языком мужчины, а мужчина — языком женщины. Ты боишься за свою жизнь Сорган-Шира? А гнева духов не боишься? Вы знаете, что мне Таргутай-Кирилтух угрожал вырвать язык. Однако я пришел сюда, не испугался. Духи открыли мне: тот, кто будет помогать Тэмуджину, обретет покровительство неба.
— Зачем так много говорить? — удивился Тайчу-Кури. — Помочь я всегда готов. Только как поможешь? Подумать надо.
— Будем думать вместе, — сказал Теб-тэнгри.
Было уже очень поздно, когда они закончили разговор. Теб-тэнгри и Сорган-Шира направились к юрте кузнеца Джарчиудая. Тайчу-Кури подождал, когда в ночи стихнут их осторожные шаги, посмотрел в ту сторону, где была юрта деда Каймиш. Там все еще мерцал слабый огонек.
Глава 12
В шестнадцатый день первого летнего месяца на Ононе, как всегда, проводились состязания борцов, стрелков из лука и скачки. А за два дня до праздника меркиты напали на айлы пастухов Даритай-отчигина и Хучара, разграбили юрты, угнали много скота, увели с собой десять молодых парней и около двадцати девушек.
Нукеры Таргутай-Кирилтуха могли перехватить меркитов, отбить людей и скот, но они не сделали этого.
Кузнец Джарчиудай, узнав, как все было, ругался целый день. В плен к меркитам вместе с другими парнями попал его племянник, тоже умелый кузнец.
— Видишь, какие вы нойоны! — говорил Джарчиудай Тэмуджину. — Собаки, когда волк нападает, вместе держатся, глупые овцы и те в кучу сбиваются. Только вы можете стоять в стороне и даже радоваться, когда с других летят клочья шерсти.
Тэмуджину было не по душе, что Джарчиудай говорит о нойонах вот так, без разбору. Всех свалил в одну кучу и тут же, походя, причислил его к ним. Заспорил и, разгорячившись, даже начал защищать Таргутай-Кирилтуха.
— Откуда тебе знать, почему он не напал на меркитов? А если сил не хватило!
— Молчи! — прикрикнул кузнец. — Осилить меркитов ничего не стоило. Но Таргутай-Кирилтуху это невыгодно. Твой дядя Даритай-отчигин того и гляди уйдет из-под его власти. Что плохо для Даритай-отчигина, то на пользу Таргутай-Кирилтуху. Вот и выходит: одного нойона грабят, другой радуется.
— Не может быть…
Джарчиудай не дал ему говорить, свирепо глянул в лицо, спросил:
