Аркадий Эвентов - Счастье жить вечно
Валентин простоял у окна, сколько считал возможным, подольше. Он слышал за спиной возню, перешептывание. Наконец, ракетницу, видимо, нашли и, оправдываясь, поспешили передать «старику». Тот при этом в сердцах наградил кого-то проклятием. Но «учителя» можно было понять и иначе: человек негодовал по адресу немецких летчиков, варварски сбрасывавших бомбы на горящие жилые кварталы.
Потом в комнате все успокоилось, и после короткой тишины вновь завязался разговор о том, как здесь, на шестом этаже опасно во время тревог, — ну, прямо над твоей головой идут самолеты, попробуй, выдержи такое испытание нервов!
Беседовали все так же только Валентин и хозяин квартиры. Остальные упорно хранили молчание. Оно держало Мальцева в напряжении. Каждую секунду можно было ожидать, что не в меру разговорчивый, разбитной «старичок» догадается о хитрости своего внезапно объявившегося, незваного гостя, или же на всякий случай решит избавиться от ненужного подозрительного свидетеля. Видать по всему: стоит бородатому лишь моргнуть и эти четверо молчальников, озлобленных, готовых на все, уберут Валентина со своего пути, нисколько не колеблясь перед самыми крайними мерами.
Но Мальцев ничем не выдавал своих опасений. Он старался непринужденно поддерживать беседу. Ему нужно было достичь своего: протянуть время.
А парни, как бы угадывая намерения Валентина, вновь заторопились уходить. Штору быстро опустили, опять вспыхнул яркий язычок свечи. «Учитель» и «ученики» стали прощаться. Еще минута и планы Мальцева безнадежно рухнут. Нет, он так просто не отступит! Уйти им не удастся!
— Я думаю, ребята, — перешел он на панибратский тон, адресуясь непосредственно к парням, — зачем, собственно, вам спускаться в убежище? Давайте лучше расскажем или покажем друг другу, кто что умеет. Чем плохо? Так и ночь пройдет быстрее.
Заметив, что они растерянно переглядываются и ждут указаний, Валентин решил идти напролом, играть сразу всеми своими козырями. Важно ведь выиграть еще каких-нибудь пятнадцать-двадцать минут. Сомнений быть не могло: наряд для поимки ракетчиков уже мчится сюда на автомашине.
— Почин, говорят, дороже денег, — вот я его и сделаю, — продолжал Мальцев. — Выступлю первым. Прошу уважаемых зрителей занять места поближе к печке. Согласно купленным билетам. Номер моей программы построен на игре с огнем. Факир огня не боится. В этом вы сейчас доподлинно убедитесь. Уселись? Нет, нет, не так. Стулья прошу поставить полукругом. Считайте, что вам повезло, вы в цирке.
Он, не торопясь, сам переставил стулья. А внимательных глаз не спускал со «зрителей». Дело шло на лад: парни были заинтригованы, они с интересом усаживались возле печки, забыв на время о своем «учителе», который тоже не прочь был посмотреть чудачества своего веселого гостя. Что ж, раз гость готов их повеселить, почему бы не предоставить ему такой возможности? Пусть чудачится! С таким легкомысленным мальчиком это совсем не опасно.
— Еще несколько минут, и вы убедитесь, почтенные зрители, что огонь для меня — ничто. — Валентин вошел в роль, говорил и действовал уверенно. — Вы увидите, что обыкновенная человеческая рука, — он повертел ладонью перед лицами любопытствующей публики, — самая обыкновенная, ничем, абсолютно ничем не прикрытая рука, способна выдержать на себе огонь. Вот так… Внимание, внимание!.. Представление начинается! Маэстро, марш!
Валентин распахнул дверцу печки, коротким движением извлек оттуда докрасна раскаленный уголек, положил его себе на ладонь и медленно поднес к глазам зрителей. Уголек обдал лица жаром, «публика» отшатывалась. Но рука, на которой лежал уголек, ничем, действительно, не защищенная рука, не дрогнула. Она и не пыталась его сбросить. Зрители привстали от интереса. Впились глазами в лицо Валентина: ну, факир, каково тебе, небось, скривишься от нестерпимой боли!? И снова сели, пораженные. Ни один мускул на лице Валентина не дрогнул. Он по-прежнему улыбался, весело приговаривал:
— Я же вам говорил, что огонь мне не страшен. Пожалуйста, буду держать сколько вашей душе угодно. Жара не чувствую. Боли — тем более.
— Фокусник! Право же, самый настоящий факир!
Они снова — и «ученики», и «учитель» — встали. Нет, это, действительно, необыкновенно, — то, что он делает! Окружили Валентина плотным кольцом, склонились над ладонью, держащей уголек, рассматривали ее, как диковинку.
— Вы, может быть, думаете, что пригорит кожа? — тем временем интриговал их «факир». — Дудки! Она у меня луженая.
Если бы они только знали, какую адскую боль он терпел! Она разбегалась от ладони по всему телу, ударяла в мозг. Хотелось закричать. Хотелось, забыв обо всем, вырвать жало, которое впивалось все глубже. Но этого делать нельзя! Нельзя отступать от плана, который он себе наметил и выполнит во что бы то ни стало! Пусть хлопают глазами и пренебрегут осторожностью. Этого ему только и нужно!
Один из парней вдруг стал принюхиваться, громко втягивая ноздрями воздух. Он толкнул локтем своего соседа:
— Чувствуешь? Горит.
— Что горит? Где?
— Мясо. Человеческое мясо на руке у факира.
Действительно, по комнате стал распространяться специфический горьковатый запах паленой кожи.
— Вот тебе и луженая рука! — радостно завопил парень, который первый обнаружил подозрительный запах. — Врет он, врет!
Все бросились к Валентину.
— Так и есть, горит!
— А я вам говорю — горит совсем не моя рука, — невозмутимо отрицал Мальцев, — пожалуйста, смотрите.
— Нет, горит рука. Ну и терпеливый, черт!
— Фокус его — брехня!
— Зачем он тут паясничает?
— Что ему от нас нужно?
— Для чего ты сюда пришел? Отвечай! Брось свои фокусы!
Молчальники вдруг заговорили все разом, горячо и исступленно. Перед лицом Мальцева замелькали кулаки.
В этот критический момент раздался громкий и настойчивый стук в дверь. Оттуда послышался твердый голос:
— Отворите немедленно! Проверка документов.
— Спокойствие! — властно предупредил «старик». — Документы у всех в полном порядке?!
И снова нельзя было определить — спрашивает он или утверждает. Прощупав «учеников» колючим взглядом, «учитель» вобрал голову в плечи и, старательно шаркая валенками, засеменил к двери.
В комнату вошли вооруженные люди. С ними был Василек. Они увидели Валентина, который, сморщившись от боли, перевязывал носовым платком обожженную ладонь.
— Что здесь произошло? — строго спросил командир наряда противовоздушной обороны.
— Ровным счетом — ничего, — залебезил перед ним хозяин квартиры. — Маленькое веселое представление: факир укрощает огонь. Документики — пожалуйста, прошу вас, товарищ. — Он распахнул бумажник, быстрым и угодливым жестом заправского официанта поднес его командиру.
Валентин шагнул к «старику», здоровой рукой отстранил протянутый бумажник. Прямо глядя в глаза врагу, произнес, уже не сдерживая волнения и ненависти:
— Документы можно пока не показывать. Успеется. Предъявите прежде всего ракетницу. Да, да, не удивляйтесь. Вас это не спасет. Не валяйте дурака! Слышите?.. Ракетницу, из которой был подан сигнал фашистским бомбовозам… Она у вас потом свалилась с подоконника. Помощники ваши неуклюжие подвели. Перестарались. Ваша и их песенка спета, подлецы!
«Учитель» стал пятиться, ударился спиной о выступ камина, взвыл, как побитая собака.
— Руки вверх! Ни с места! — скомандовал командир наряда. — Приступить к обыску!
Глава 2
Дни разлук
По широкой каменной лестнице старинного мрачного дома на Фонтанке поднимались двое. Со ступени на ступень шли они медленно, тяжело, то и дело останавливались, отдыхали. Да иначе и нельзя было: мраморные ступени покрывал неровный, потемневший от времени слой льда. Прочная, давно не тронутая ледяная корка лежала и на резных, даже и сейчас красивых перилах. Но дело тут было не только в этом. Ленинградцы в ту суровую зиму выработали особую манеру ходьбы: человек делал все, чтобы сберечь каждую крупицу своей энергии, своих сил, истощенных лишениями и горестями блокады.
Стоял декабрь тысяча девятьсот сорок второго…
Далеко было тогда до штурма Берлина. Еще предстояло Советской Армии изумить мир Сталинградом и Курском. Еще суждено было нашему солдату много раз грудью закрывать фашистские доты на русских полях, содрогаться над огромными рвами, заваленными трупами советских людей. Он еще должен был беспощадно судить и карать фашистских палачей в Краснодаре, Харькове, Киеве.
Но и тогда, в сорок втором, мы мысленно видели нашего знаменосца над рейхстагом. Видели его и эти двое, что неторопливо поднимались по обледенелой лестнице ленинградского дома.
— Такова судьба, Федот Петрович, — вторично приходится мне встречать прусских завоевателей, — сказал тот из них, кто был выше ростом, строен, подтянут. С первого взгляда легко было приметить в нем особую военную закваску, которую человек обычно сохраняет десятки лет, доносит до глубокой старости. Она проглядывала сквозь солдатскую шинель, не пригнанную по фигуре. На открытом скуластом лице его обращали на себя внимание темные задумчивые глаза под нависшими, густыми, с проседью бровями и длинные седые «запорожские» усы, почти скрывавшие рот.
