Алексей Павлов - Иван Украинский
В большом и малом видел он несправедливости и по
роки жизни, социальное неравенство, сословную и национальную рознь, насаждаемые и поощряемые господствующими классами. Даже среди детей, школьников, студентов процветал тогда культ грубой силы, презрительного отношения к неимущим.
Однажды во время воскресного гостевания у агашиных родителей Иван и его молодая жена прогуливались по железнодорожному саду, служившему местом отдыха для всех тихоречан. В самом укромном тенистом уголке сада они хотели присесть на скамейку, поговорить о своих делах. Но там уже кто‑то сидел. Украинские подошли ближе и увидели, что на скамейке устроился паренек, ученик реального училища. Присмотрелась Агаша, а это — ее соседский мальчишка. Пригорюнился, едва слезу не пускает.
— Веня, — обратилась к нему Агаша, — ты чего это такой пасмурный?
Сама ненамного старше паренька, Агаша чувствовала теперь себя умудренной жизнью молодой женщиной, обязанной по — матерински воспринимать чужую беду.
— Да так, — неопределенно ответил мальчишка. — Настроение мне испортили.
— Кто и почему? — допытывалась Агаша.
Она с Иваном уже сидела на скамейке рядом с реалистом и ей во что бы то ни стало захотелось узнать, что же произошло с мальчиком.
Вениамин с родителями приехал в поселок месяцев шесть назад. До этого они жили где‑то не то в Ряжске, не то в Саранске. Отец — мелкий банковский служащий. Переезд был связан с плохим здоровьем его жены, матери Вениамина. Мальчик учился прежде в реальном училище, все силы приложили родители к тому, чтобы он продолжил учебу и на новом месте.
Но вот незадача — с первых же дней ему не стали давать проходу сынки тихорецких толстосумов, особенно из казачьего сословия. «Городовик», то есть «иногородний», «хамсел» и другие обидные клички так и неслись ему вслед. Несколько великовозрастных обалдуев пытались даже его побить. Затем преследование вроде бы прекратилось. По простоте душевной паренек похвалился новым соученикам о том, что он привез с собой почтовых голубей, умеющих выполнять его команды.
Отвечая теперь Агаше на вопросы, кто и как его обидел, Вениамин, сдерживая волнение, рассказал:
— Попросили у меня голубей двое из этих ребят. Посмотреть им захотелось. Я принес. А они схватили птиц и мне не отдали.
— Так ты пойди к учителю, — посоветовала Агаша, — пожалуйся и тебе голубей возвратят.
— Не возвратят, — удрученно сказал мальчик. — Их балбесы изжарили и съели.
— Во живодеры, — возмутился Иван, до этого не вступавший в беседу. — Но ты, хлопец, шибко не журись. Я когда учился в школе, куркулевы сыночки надо мной тоже немало поизнущались.
Украинский привлек к себе паренька и, успокаивая, закончил:
— Ну а с голубями, что ж теперь? Придет время, когда наши смирные голуби поразгоняют всю хищную стаю коршунов. Крепись, брат.
Украинский взял Агашу под руку и отправился к ее отцу и матери с тем, чтобы, оставив ее у родителей, самому подыскать подводу и засветло добраться до Тихорецкой станицы. Агаша была уже в тягости и работать, как в первое время, теперь не могла. Иван усердно трудился и за себя, и за нее вместе со своим отцом и младшим братом.
Братья не раз задавали родителям вопрос, почему так получилось, что оба они носят одно и то же имя. Мать Ефимья Анистратьевна обычно в обтекаемой, слегка иронической форме выражала свое недовольство священником, одинаково нарекшим старшего и младшего сыновей:
— Да то, хлопчики, наш сельский батюшка назвал вас по своему письменнику: Иван — первый, Иван — второй, как тех царей — монархов.
— Смеешься, мама, — улыбались сыновья.
В разговор вступал отец Митрофан Степанович. Тот вносил полную ясность:
— Был у нас на батьковщине, где мы жили, такой батюшка, что от горилки никогда не просыхал. Подошел день крещения нашего младшего новорожденного — мать и бабуся подались в церковь. Просят священника: будь ласка, назови мальца в честь нашего деда, Степаном, сделай такую метрику. Смотрят на батюшкину физиономию, а она, как тот буряк, красная с перепою, ничего батюшка не соображает. Что‑то бормочет себе под нос. А потом говорит дьячку: пиши — Иваном нарекается. Ему не стали
перечить, а то еще спьяну совсем откажется крестить, а гроши‑то уже были уплачены. Так и получилось в нашей семье два сына Ивана.
С выходом замуж Надежды за русского переселенца Василия Букина и женитьбой Ивана на воронежской дивчине Агаше семья Украинских впитывала в себя все лучшее из обычаев, традиций, языка двух братских народов. В общении семей утвердились взаимное уважение и сердечность, готовность прийти на помощь друг другу.
В первое время, когда Агаша еще проявляла некоторую робость, непоседа и выдумщица Надежда изобрела простой и верный способ приобщения юной невестки к семейным разговорам, которые велись на смешанном русско — украинском наречии.
Когда однажды все оказались в сборе и надо было скоротать длинный зимний вечер, Надежда предложила:
— Давайте поиграем в отгадки. Один называет слово по — украински, а другой скоренько говорит, что оно значит по — русски. Или наоборот.
— Пивень, — тут же положил начало состязанию ее брат Иван.
— Петух, — уверенно нашел эквивалент Василий Букин, достаточно освоившийся с украинизмами.
И потекла веселая игра слов женатой молодежи. Играющие хорошо ориентировались в народной лексике. Лишь один разок сбилась Агаша. Услышав слово «хвиля», она ответила:
— Филя.
— Вот и нет, — захлопала в ладоши Надежда. — Это значит — волна.
С улыбкой глядя на своих домочадцев, Митрофан Украинский произнес:
— В нашей громаде послухать ради: хоть украинску баску, хоть русску сказку.
В 1913 году у молодоженов Агаши и Ивана родилась дочка. Назвали ее Марией. Радость для них самих, да и для их родителей тоже. А вместе с тем — новые хлопоты и волнения. Жизнь‑то добавляла трудностей. Беднякам противостоял мир богатых. А с ним ой как нелегко было бороться, отстаивать свои человеческие права.
В преданиях семьи не забылся случай, когда зять Украинских Василий Букин во время строительства хаты пошел к своему хозяину, богачу Кухарю попросить пару
лошадей, чтобы произвести замес глины для обмазки тур- лучных стен. Дело было летом.
— Что ты, парень! — с нарочитой искренностью удивился богатей. — Не могу я сейчас снимать коней с полевых работ.
Мало того, что отказал тогда Кухарь своему батраку, так еще и поиздевался напоследок:
— Ничего, вы и сами, как лошади. Ты да два Ивана Украинских закатывайте повыше портки, пошибче потанцуйте в глине — вот вам и будет замес.
За свое злоязычие и насмешки над бедняками богатые не несли ответственности ни перед кем. Разве что перед своей совестью. А ее у большинства из них — ив помине не было.
Особенно злостные обидчики сами иногда попадали впросак и становились всеобщим посмешищем. И свершалось это при самом деятельном участии лиц, претерпевших их козни. При случае счеты сводились так умело и скрытно, что опозоренный гордец и толстосум не мог точно определить, кто же ему устроил каверзу.
Жил в ту пору в станице богатенький казак Федор Лабура. Был он малоросл, жидковат. Но хозяйством ворочал большим — в поле у него паслось немало скота, имелось десятка три десятин пахотной земли. Летом он часто оставался на коше ночевать, чтобы лучше приглядывать за работой батраков.
Лабура отличался вредным характером. Чуть что — он горланил на человека, ругал, оскорблял.
— Прямо бес какой‑то, — жаловались на него одностаничники.
К тому же любил крепко выпить. Тогда ему вообще на глаза не попадайся. Трусил он только перед своей женой — дородной казачкой, ростом повыше его и в толщину в два его обхвата.
Глашка Лабура иной раз, рассердившись, применяла к благоверному такие меры воспитания, которые никак не назовешь изысканными. Она пускала в ход скалку, толкач или другие свои подручные средства.
— Стерва ты, Глашка, — пробуждаясь однажды после похмельного сна, укорил свою невыдержанную супругу провинившийся Лабура. — Не могла вдарить полегче, аж- ник весь бок болит.
— Говори, змей, спасибо, — ответствовала Глашка, —
шо я тебя и так пожалела. Ты же чуть гроши по пьянке не потерял.
Еще до своей женитьбы отравился как‑то Иван Украинский на летнюю ярмарку в железнодорожный поселок. Народу — кишмя кишело, не меньше ста тысяч человек побывало на той ярмарке. Как обычно, заключались крупные сделки на куплю — продажу промышленных товаров, больших партий зерна, шерсти, кож, мяса, подсолнечного масла и других продуктов и сырья. Здесь же совершался наем рабочей силы на предстоящий сезон полевых и уборочных работ. Чтобы наняться в батраки к казакам и богачам — иногородним окрестных станиц в Тихорецкий поселок съезжался обездоленный люд из многих областей юга и центра России. Появлялись здесь люди и из еще более отдаленных мест.
