Тимур Лукьянов - Кровь и песок (сборник)
Над головами ветерок шевелил знамя в черно-белую шахматную клетку. Храмовники называли это знамя «Босеан» или «Пегая Лошадь». Ходила легенда для новичков, что лошадь основателя ордена Гуго де Пейна имела похожую масть, но Роберт уже знал, что в действительности обозначала расцветка знамени. Постоянное сражение Света и Тьмы, Добра и Зла — таков был истинный смысл этого символа.
Братья-рыцари, высокие и надменные, красиво ехали на больших боевых конях, а между ними покачивался Роберт на своем уродливом сером муле. Ничего не поделаешь — капеллану ордена был положен лишь мул. Двадцать семь лет недавно исполнилось Роберту, и пять из них он провел в ордене бедных рыцарей Храма Соломонова. Роберт держал спину прямой и пытался казаться старше своих лет, старательно изображая, что он давно уже потерял интерес к этому суетному миру, и что мысли его устремлены лишь к Господу. На самом же деле он всю дорогу вспоминал дочь барона, которая недавно так сладко искушала его…
Предателя взяли во время очередной вылазки мусульман, рядом с небольшим замком братства в горах, куда этот человек намеревался провести врагов по тайному подземному ходу, дабы застать тамплиеров врасплох. То не просто был предатель христианской веры, а хуже, ведь семь лет назад этот человек сам был братом ордена. И судить этого человека могли только уполномоченные представители братства. Роберт знал, что пойманный — перебежчик, принявший ислам и присягнувший своим мечом эмиру Хомса, Халеду Абу-Бекру. Воины эмира — не простые сарацины, а осевшие кочевники турки-сельджуки, народ жестокий, язычники, убийцы и работорговцы. Они воевали не только против христиан Леванта, но и против правителей Каира и Дамаска. Говорили, что их женщины настолько уродливы, что всегда прячут лица под паранджой.
Наконец небольшой отряд въехал в замок. Запахи нечистот витали в нагретом воздухе. За высокими крепостными стенами слабенький ветерок едва чувствовался. Всадники спешились. Человек, прикованный железной цепью к стене в ожидании орденского правосудия, оказался еще достаточно молодым, полным сил и высоким. Он был одет в белое, как и подобает брату-тамплиеру. Только вот орденских крестов не было на его одежде, а плащ был весь выпачкан. Пожилой командор велел отковать цепь от стены и подвести пленника к судьям.
Командор пристально смотрел на предателя. Длинные волосы командора спадали вдоль его щек и переходили в седую бороду, делая лицо пожилого рыцаря еще длиннее. Он выглядел значительно старше своих пятидесяти лет. Синие глаза командора взирали жестко, сейчас он совсем не был похож на доброго ветерана, терпеливо рассказывающего молодым братьям ордена об особенностях службы. Командор казался свирепым и страшным воплощением гнева Господня.
— Господь милосерден, он прощает почти всех, но Иуду Он не простил, — прозвучали в тишине слова командора.
Суд над предателем начался. Как удары бичей звучали вопросы трех рыцарей-судей, и не было внятных ответов на них. Речь шла о том, какие блага получил перебежчик за свое предательство от эмира Хомса. Но все эти вопросы уже не имели значения, ибо участь обвиняемого была предопределена: решение по его делу приняли еще на капитуле. Наконец, когда приговор был зачитан, командор спросил приговоренного:
— Раскаиваешься ли ты в своих деяниях перед смертью и признаешь ли Иисуса Христа Господом?
— Нет, — сказал приговоренный, гордо подняв голову, — я не раскаиваюсь и умру с именем Аллаха.
— Но почему? — не выдержал командор и спросил то, что хотели бы спросить у приговоренного все присутствующие.
— Потому что вы, христиане, живете как собаки, а я изведал жизнь настоящую. У меня было четыре жены, я оставил пятерых наследников, у меня был прекрасный дом с садом, и я не жалею, что принял ислам, — сказал предатель.
— Раз так, то место твое в аду, вероотступник, — проговорил командор, и лицо его побледнело от праведного гнева. Он отдал приказ, и двое дюжих сержантов в черных одеяниях потащили обвиненного к плахе, поставленной посередине крепостного двора. Плечи и голову приговоренного опустили на твердую древесную поверхность. Палач поднял меч, и металл заискрился на солнце.
То был специальный клинок для казней — острейший меч из дамасской стали. Ведь нет в мире стали лучше дамасской, и только толедский дамаскин может сравниться с ней. Клинок на полутраручной рукояти был длинным, широким и очень тяжелым, вдоль всего лезвия шел тройной дол. Звали клинок Кровавое Солнце, ибо сталь его, сверкая, отливала красным. Изготовление этого меча специально для казней рыцарей ордена Храма магистр заказывал через своего эмиссара в Дамаске у одного из лучших мастеров Сирии. А ковали клинок три года.
Наконец одним резким ударом палач снес преступнику голову. Тело несколько раз дернулось в руках сержантов и затихло. Песок вокруг плахи быстро впитывал кровь. Все закончилось. Услуги священника казненному так и не понадобились.
Убийство в замке
Королеву Марию разбудил посреди ночи какой-то шум, какие-то крики из внутреннего дворика, что находился прямо под окнами резиденции. Ей показалось, будто она слышала звон оружия. Встревоженная, королева еще не оделась, когда вошла ее доверенная монахиня из ордена кармелиток и сообщила, что в замке произошло убийство. Следом за монахиней явился капитан гвардии и доложил, что на замок напали ассасины, и один из часовых погиб.
В сопровождении монахини и капитана Мария де Монферрат вышла в тронный зал, где она во время приемов восседала на резном троне из ливанского кедра. После смерти матери и ее четвертого мужа, короля Амори II, в 1205 году Мария была провозглашена королевой Иерусалима. Но Иерусалим давно был потерян, и потому Мария правила остатками христианских земель Леванта из дворца своего отца в Тире. Она стала королевой в тринадцать лет, но, поскольку была несовершеннолетней, регентом королевства Совет Баронов назначил бальи Жана I д’Ибелина, сеньора Бейрута, ее дядю по матери. Дядя уже несколько месяцев находился на Кипре, собирая новую армию и улаживая дипломатические вопросы внешней политики, и потому вся ответственность королевского правления лежала на Марии.
За окнами стояла глубокая ночь. Неверный отсвет факелов дрожал на стенах, зловещие тени плясали повсюду. Мария слышала, как ее рыцари, позвякивая доспехами и оружием, идут по коридору, ведущему в королевские покои. Равномерный звук шагов отзывался эхом в ночной тишине среди мраморных колонн зала, стрельчатых арок потолка и узких оконных проемов.
Старый сир Мердок, рыцарь, преданный ее дяде, появился в дверях первым, с факелом в руке. Его синий плащ украшали вышитые золотом кресты. За ним следовали четверо оруженосцев, неся на плечах мертвое тело. Воины положили мертвеца к ее ногам. Капитан сир Роберт поднял с лица погибшего окровавленную белую ткань савана. Старый Мердок поднес факел ближе, чтобы она могла рассмотреть убитого. Он был молодым, высоким, светловолосым, с умным длинным лицом. Уроженец севера. Его глаза были закрыты, а из страшных ран на шее еще сочилась кровь. Кольчуга не спасла его. Кинжальных ран было всего две, но обе смертельные.
— Моя королева, — прошептала пожилая монахиня ордена кармелиток, матушка Бертрана, прямо ей в ухо, — вы не должны рассматривать мертвецов. Это не слишком приятное зрелище.
— Этот человек умер за меня, — произнесла Мария негромко, но решительно и стиснула на груди пушистую горностаевую мантию. Под ней лишь легкая ночная сорочка прикрывала ее стройное юное тело. Ей снился отец, когда монахиня разбудила ее. Это не просто убийство. Еще один человек пал жертвой очередного покушения на ее жизнь. Ассасины, возможно, все еще таились в темных закоулках крепости.
— Ваше Величество, — сказал сир Роберт, — благодаря мужеству этого воина, сира Эндрю д’Оро, убийцы настигнуты. Он немного задержал их и поднял тревогу, но ассасины не дались живыми…
— Обыщите каждый угол, возможно, это не все убийцы, — Мария уже знала, как это происходит. Старец Горы посылает убийц по нескольку пар. Они уже не однажды устраивали резню в ее городе, и вот теперь осмелились проникнуть в сам замок.
— Почему этот рыцарь был один? У него не было напарника? — По ее приказу, ночные патрули всегда комплектовались не менее, чем по два человека.
— Моя королева, — ответил капитан, — сир д’Оро стоял на страже во внутреннем дворе, у часовни. Там раньше всегда было безопасно.
Ей хотелось заплакать, но все знали, что дочь великого Конрада Монферрата не плачет никогда.
— Эндрю д’Оро, так его звали? Откуда он? — сказала она без слез, хотя голос ее дрогнул.
— Он датчанин, был датчанином, моя королева. — Произнес сир Роберт.
— У него была семья? — спросила Мария.
— Нет, Ваше Величество. Он был одинок, — ответил капитан.
