Мария Фагиаш - Танец убийц
— Вы привезли нам хорошие новости? — спросил полковник Машин. — Готов ли принц Петр?[4]
Михаил глубоко вздохнул.
— Да. Но он не желает никакого кровопролития.
Машин нахмурился.
— Разумеется. Но готов ли он взойти на трон, если мы… — Он на секунду запнулся. — Если мы вынуждены будем прибегнуть к крайним мерам?
Михаил почувствовал на себе напряженные взгляды всех присутствующих. Ответь он «нет», и запланированное на вечер дело отодвинется на неопределенный срок, пока не будет найден другой претендент на качающийся сербский престол. Станет ли им Никита фон Монтенегро, его сын Данило или еще кто-то из принцев королевских кровей побочных династий — кто решится сменить католическую или протестантскую веру на греко-православную церковь, господствующую в Сербии, — запланированное дело будет выполнено в том же составе, но в какой-нибудь другой вечер. Вопрос состоит не в том, кто придет к власти, но в том, кто для этого не годится.
Молчание затянулось, и Машин не выдержал:
— Что это значит, капитан? Мы могли бы все уладили еще четырнадцать дней назад, в цирке, когда король и эта особа неожиданно решили посетить выставку. Они полагали, там с ними ничего не может случиться. Мы получили информацию, что они там будут. Одного-единственного снайпера хватило бы, чтобы покончить с обоими. Но тогда у нас не было твердого согласия принца Петра, а без приемлемого кандидата на престол мы даем Австрии прекрасный повод для вмешательства. Вы имели возможность все обстоятельно обсудить с принцем Петром. Насколько решительно он настроен?
— Как я уже сказал, он желал бы, чтобы смена власти произошла мирным путем. Что-то вроде бескровного государственного переворота. Я полагаю, однако… — Михаил повторил: — Я полагаю, однако, он взойдет на престол в любом случае, потому что слишком хорошо осознает свою ответственность. Он понимает, что, если откажется, в Сербии может произойти революция.
В комнате повисло тягостное молчание. Затем вдруг один из лейтенантов издал оглушительный звериный крик, чем вызвал в памяти Михаила резню, которую устроили в 1885 году кровожадные сербские партизаны среди болгарских женщин и детей и свидетелем которой он был. В ту же минуту закричали и остальные, все вскочили на ноги, обнимая друг друга, случилась настоящая оргия братского сообщничества. Этот ураган эмоций заставил Михаила усомниться в благородстве намеченного плана. Король, конечно, был законченный негодяй, а королева — потаскуха, но не были ли они именно теми правителями, которых заслужили такие варвары?
Михаил перевел взгляд на полковника Машина, единственного в этой лаокооновской[5] группе, кто не разделял страстного патриотического порыва, — скорее уж, полковник взирал на творившееся с позиции исследователя, наблюдающею за действием нового лекарства на подопытных крыс. Многие, а возможно и все они, молодые люди с горячими головами, — размышлял Михаил, — могут уже на рассвете погибнуть, только полковник Машин, как бы ни повернулось дело, выйдет сухим из воды. Этот человек производил впечатление чего-то солидного, несокрушимого, что одновременно вселяло в Михаила уверенность и отталкивало его. Для людей подобного склада произведенный переворот считается всегда успешным, какими бы потерями среди друзей или врагов он ни сопровождался.
Некоторое время спустя Машин решил, что с вакханалией пора кончать.
— Успокойтесь, черт побери! Вы что, хотите натравить на нас полицию безопасности?
Когда шум утих, полковник спросил Михаила:
— На чем основано ваше мнение?
Михаил вдруг почувствовал усталость. Долгое путешествие и две бессонные ночи — одна прошла в разговорах с друзьями Ненадовича в накуренной комнате венского отеля, а вторая — сидя в поезде — отняли у него все силы. И хотя врач заверил его, что он снова полностью здоров, теперь он чувствовал себя и душевно и физически хуже, чем тогда, во время лихорадки. Жизнь среди больных туберкулезом в санатории напоминала жизнь в монастыре какого-нибудь ордена: полная изоляция, воздержание и медитация; не жизнь и не смерть, — скорее, длительный переход от одного к другому.
— Я много раз подробно беседовал с принцем Петром, — сказал он Машину и постарался как можно четче передать выражения, которые ему самому представлялись наиболее важными. — Несмотря на разницу в возрасте, мы без труда нашли общий язык. Он принял меня как друга, или почти как друга. Некоторые считают его холодным и замкнутым, но это совсем не так. Он вовсе не типичный серб, да и как он мог бы стать таковым, если с отроческих лет его нога не ступала на сербскую землю. Но он очень хорошо информирован о том, что здесь происходит. Когда я спросил его, почему он сам не принимает участия в отстранении Александра, он сказал, что не видит в этом необходимости. «Я всегда знал, что Александр Обренович рано или поздно совершит ошибку, которая его погубит, — мне и пальцем не придется шевелить. Значит, нужно только ждать». Это были его собственные слова.
— Ждать?! И как же долго он думает ждать?! — закричал Апис. — Ему, между прочим, уже пятьдесят девять. По мне, на таком нерешительном претенденте свет клином не сошелся. Сидит себе спокойненько в Женеве и не желает ручки марать.
Машин посмотрел на него с укором.
— Ни одного дня ждать не придется. Давайте не отвлекаться. Продолжайте, капитан Василович.
— Да это почти все, — сказал Михаил. — Разве, еще раз подчеркну, что принц, решительно настаивая на бескровной смене престола, приводит и политические к тому основания. Он считает, что европейская цивилизация в этом столетии достигла того уровня, когда преднамеренное убийство короля уже не будет принято. Принц готов взойти на престол только в том случае, если ему удастся сделать из Сербии европейскую страну.
— А за кого он, черт побери, держит сербов сегодня?! — возмутился Апис. — За африканское племя?!
— Нет, — резко оборвал его Михаил. — За часть Азии. — Усталость сделала его раздражительным. — Если спросить сотню французов, что они знают о Сербии, пара из них ответит, что это турецкая провинция, а остальные даже и названия такого не слышали. Принц не желает занимать трон через убийство короля. Этим к Сербии будет привлечено абсолютно нежелательное внимание всего мира. И если…
— Помилуй, Михаил! — перебил его Апис. — Что, разве в европейских странах не совершались покушения? Вспомни-ка об императрице Елизавете, о царе Александре II, о президенте Карно. Даже в Америке такое бывало! Линкольн, Мак-Кинли. Уже не говоря о попытках, которые не удались.
— С этим нельзя сравнивать. Убийцы были или анархисты, или сумасшедшие, но не члены офицерского корпуса. Как должен будет принц Петр убедить весь мир, что на его руках нет крови, если Вы…
— Почему он, в конце концов, так притворяется?! — воскликнул лейтенант. — Немного крови никогда не вызывало мигрень ни у одного сербского князя. И уж тем более у Карагеоргиевичей.
— Все правильно. Но именно этим он и отличается. И поэтому вы хотите видеть на троне именно его. Или?.. Сейчас у вас король, который ни перед чем не останавливается, а аппетит и совесть у него как у крокодила. Почему бы его не оставить?
Из уст Аписа вырвался поток брани. От остальных тоже повеяло резкой антипатией. Михаилу стало не по себе от такой откровенной враждебности. Только полковник Машин, казалось, был по-прежнему любезен.
— Мы поставим короля Александра перед выбором: либо он добровольно отречется от трона, либо получит пулю в лоб. Решать ему самому. Он молодой человек не глупый — как только увидит, что ничего сделать нельзя, должен будет исчезнуть вместе со своей девкой. Нет-нет, принцу Петру не о чем беспокоиться. Наш переворот пройдет чинно и благопристойно, как садовый праздник у английской королевы.
Окна в комнате были закрыты, и потому воздух тяжелел. Маленькая речь полковника осталась без комментариев, но лица слушателей помрачнели. Михаил подумал, не разумнее ли было бы эту тему оставить, но тут вспомнил, что передал не все, порученное ему в Женеве.
— Принц печется о судьбе королевы еще больше, чем о судьбе короля, — начал он, но его тут же грубо перебил гвардейский лейтенант.
— О какой королеве идет речь? Вы имеете в виду эту шлюху за десять франков? Столько она стоила в Париже! Любой парень с десятью франками в кармане мог ее заполучить. А сегодня в каждом министерстве сидят ее сутенеры. Кабинет сейчас не более чем декорация. Лаза Петрович на всех военных назначениях греет руки. Мата Бошкович — всего лишь начальник отдела, но определяет всю внешнюю политику, а своего отца направляет послом во Францию, хотя старик совершенно выжил из ума. На новогоднем приеме дипломатического корпуса у президента Лубе он вообще умудрился наделать в штаны. И принц Петр все еще думает, что его репутация может пострадать, если с этой персоной что-то случится? Скажите ему, нашей репутации ничто не может навредить больше того, что она стала королевой Сербии!
