Ричард Вудмен - Око флота
А еще на корме катера сидел, завернувшись в плащ, пожилой мужчина. Главной чертой, бросившейся в глаза Дринкуотеру, пока катер подходил к «Сэндвичу» и адмирал сэр Джордж Бриджес Родни[5] поднимался на борт своего флагмана, были плотно сжатые, узкие губы. Пересвист дудок, барабанная дробь, блеск штыков. Черный сверток на грот-стеньге развернулся, превратившись в георгиевский флаг. По этому сигналу орудия всего флота разразились салютом. Адмирал Родни прибыл, чтобы принять командование над флотом.
Несколько минут спустя Дринкуотер забросил кошку на грот-руслень «Сэндвича». К счастью, это получилось у него с первой попытки, и вскоре, пройдя положенные при встрече формальности, капитан Хоуп уже отдавал рапорт старшим по званию.
Глава вторая. Датский бриг
Январь 1780 г.
В первый день нового, 1780 года, армада Родни вышла в море. Помимо фрегатов и двадцати одного линейного корабля этим морозным утром Пролив покинуло не менее трех сотен торговых судов. В соответствии с полученными инструкциями, «Циклоп» входил в эскорт флотилии транспортов и потому не принимал участия в сражении 8 января.
Испанская эскадра из четырех фрегатов, двух корветов и шестидесятичетырехпушечного корабля «Гипускоано», сопровождающая конвой из пятнадцати «купцов», была перехвачена у мыса Финистерре. Вражеские корабли были окружены и захвачены. Приняв на борт призовые команды, взятые суда отправились в Англию во главе с «Гипускоано», переименованным в «Принца Уильяма» в честь герцога Кларенса, находившегося тогда при флоте в чине мичмана. Тех из «купцов», что везли продовольствие, оставили при себе, увеличивая количество провизии, предназначенной для снабжения Гибралтара.
Пятнадцатого января, после полудня, скопление судов медленно шло вдоль берегов Пиренейского полуострова. Дринкуотер сидел на фор-марсе «Циклопа». Это был его пост по боевому расписанию, и он рассматривал его как некое подобие собственного феодального замка, вооруженного связкой мушкетов и небольшим орудием на вертлюге. Здесь Натаниэль был свободен от царящей между палубами субординации, от жестокости Морриса, а еще здесь, во время «собачьих» вахт он мог постигать премудрости морской науки под руководством старшего матроса Тригембо.
Юноша оказался способным учеником, и большинство старших по званию ценили его за рвение, с которым он брался за любую работу. Но сегодня, разморенный непривычно щедрым январским солнышком, он хотел отдохнуть. Ему казалось невероятным, что еще пару месяцев назад он даже не догадывался о существовании такой жизни. За это время ему пришлось пережить столько, что, казалось, момент, когда он махал на прощание рукой матери и младшему брату, происходил в какой-то другой жизни. Теперь, думал Натаниэль не без гордости, он стал частью слаженного организма, превращающего «Циклоп» в боевой корабль.
Дринкуотер окинул взглядом палубу, простирающуюся под ним. Он видел капитана Хоупа, чья фигура на расстоянии сильно контрастировала с обликом первого лейтенанта. Достопочтенный Джон Дево являлся третьим сыном графа, аристократом с головы до пят — хотя и без состояния — и вигом до мозга костей. Они с Хоупом были противниками по политическим пристрастиям, и юношеское высокомерие Дево раздражало капитана. Но Генри Хоуп слишком много лет провел на службе, чтобы давать волю эмоциям, особенно имея дело с человеком со связями и влиянием. Сказать по правде, профессионализм молодого человека не вызывал сомнений. В отличие от большинства собратий по классу, Дево относился к морскому делу с гораздо большим рвением, чем это мог диктовать простой инстинкт самосохранения. Будь политика иной, или приди виги к власти, они с Хоупом вполне могли поменяться местами. Оба отдавали себе отчет в этом, и хотя трения между ними не затихали, они никогда не позволяли им вырваться наружу.
Что до команды «Циклопа», то она была не хуже и не лучше других команд, сформированных по принципу насильственной вербовки. На корабле шли орудийные учения под командой командиров дивизионов, а сигнальная группа работала с полной нагрузкой, стараясь поддержать порядок среди недисциплинированных торговых судов. И капитан, и первый лейтенант не расходились во мнении, что фрегат более или менее способен справиться с возложенной на него задачей. Хоуп не горел жаждой славы, и фанатизм ему вовсе не был свойственен. Если офицеры знают свое дело, а матросы исправно несут службу, то большего и нечего желать, считал он.
Для сидящего в полудреме на марсе «Циклопа» Натаниэля Дринкуотера фрегат сделался единственным реальным миром. Благодаря хорошей погоде и юношеской способности приспосабливаться к обстоятельствам его первоначальное уныние постепенно испарилось. Он понял, что и мичманский кубрик тоже место, где человек может существовать. Хотя Натаниэль трепетал перед Моррисом и недолюбливал еще некоторых из старших мичманов, остальные оказались вполне нормальными парнями. Они помогали друг другу стойко переносить издевательства Морриса, их сплачивала общая ненависть к нему. Перед лейтенантом Дево Дринкуотер благоговел, а к старому штурману Блэкмору относился с уважением, которое мог бы питать к отцу, доживи тот до преклонных лет. Самым близким среди его друзей стал фор-марсовый Тригембо, на которого во время боя возлагалась обязанность управлять вертлюжной пушкой на марсе. Матрос оказался неистощимым источником житейской мудрости, а также сведений о фрегате и деталях его устройства. Неопределенных лет корнуоллец, Тригембо был захвачен у Лизарда таможенным куттером при перевозке подозрительного груза в рыбном трюме отцовского люггера. Отец оказал таможенникам вооруженное сопротивление и был повешен. В качестве акта милосердия его сыну вынесли менее тяжкий приговор, — что, по мнению суда, должно было облегчить горе жены бедняги-контрабандиста, — вербовку во флот. С тех пор нога Тригембо ни разу не вступала на твердую почву.
Здесь, в своем маленьком королевстве, Дринкуотер чувствовал себя настолько прекрасно, что сам улыбнулся своему ощущению. На палубе раздался звон судового колокола. До заступления на вахту оставалось пятнадцать минут. Натаниэль встал и посмотрел наверх.
Наверху, там, где стеньга соединяется с брам-стеньгой, на салинге сидел впередсмотрящий. Мичманом овладел дьявольский соблазн: ему захотелось забраться на салинг и оттуда соскользнуть по снастям на палубу. Такой долгий спуск станет впечатляющей демонстрацией его навыков моряка. Он начал подниматься наверх.
Перекинув ногу через брам-рей, он оказался рядом с впередсмотрящим. Далеко внизу плавно покачивалась палуба «Циклопа». Целиком разглядеть ее мешали полотнища парусов и паутина снастей, где каждый трос шел точно к своему рыму или нагелю. Матрос подвинулся, освобождая ему место, и Дринкуотер огляделся. Голубой круг океана пестрел двумя сотнями белых пятен. Армада плыла на юг. Дальше по курсу можно было разглядеть очертания дозорных фрегатов. Следом за ними шли разделенные на три дивизиона линейные корабли. На бортах некоторых красовались желтые полосы, обозначающие линию батарей: скоро такая окраска станет общепринятой. В середине центральной колонны шел «Сэндвич», несший адмирала Родни, на плечах которого лежала ответственность за всю это могучую силу. По пятам за линейными кораблями, как собаки за хозяином, мчались несколько куттеров и шхун — посыльные суда флота. Затем огромной массой двигался конвой из транспортных судов с войсками, припасами и прочими грузами в сопровождении эскорта из четырех фрегатов и двух шлюпов. Позиция «Циклопа» впереди конвоя с ближней к берегу стороны делала его ближайшим к эскадре линейных кораблей.
Дринкуотер посмотрел налево. Лигах в восьми-девяти, розовея в лучах заходящего солнца, четко просматривался португальский берег. Пробежав глазами по горизонту, Натаниэль собрался было спускаться на палубу, как вдруг его внимание привлекло что-то необычное. Почти на траверзе на темном фоне побережья виднелось белое пятнышко. Мичман толкнул матроса и вытянул руку.
— Парус, сэр, — утвердительно кивнул матрос.
— Ага. Я крикну, — и придав голосу настолько взрослые интонации, насколько мог, Натаниэль завопил:
— Эй, на палубе!
— Что у вас? — долетел наверх едва слышимый голос третьего лейтенанта Кина.
— Восемь румбов по бакборту парус!
Дринкуотер ухватился за фордун и, перебирая руками, начал свой выдающийся спуск. Но во всеобщем возбуждении, вызванном появлением чужого паруса, на его подвиг никто не обратил внимания. Мичман поспешил на корму.
— Флагман сигналит, сэр, — услышал он доклад Кина капитану Хоупу.
— Что?
— Наш номер. Погоня.
— Подтвердить, — распорядился капитан. — Приготовиться к повороту, мистер Кин.
