Ильяс Есенберлин - Гибель Айдахара
Мамай хотел думать, что все происшедшее за последние годы лишь следующие друг за другом случайные неудачи, но опыт воина говорил ему о другом. Уже нельзя было, как прежде, держать русских в узде посылкой сильных отрядов. Все чаще оставались от них только жалкие кучки воинов, перепуганных насмерть, потерявших всякое мужество и желание сражаться. Великая империя Чингиз-хана распалась, и, словно так было предопределено судьбой, в каждой ее части происходили события, похожие на те, что ныне творились в Орде. Подвластные народы отказывались повиноваться. От некогда сильного ильханства Кулагу отпал Восточный Иран, отказался признавать власть чингизидов Китай, потом Корея… Теперь же, словно полноводная весенняя река, выплескивалась из берегов Русь.
Выход был один. Надо повторить поход великого Бату-хана, чтобы снова на долгие годы заставить трепетать непокорный народ. Хватит распылять силы! Удар должен быть один – мощный и жесткий. Но для этого необходимо подготовиться, собрать силы. Этой мыслью жил теперь Мамай, а все остальное сделалось для него второстепенным.
Прежде всего хан послал тайных послов к великому литовскому князю Ягайло. Мамаю нужен был сильный и надежный союзник, который бы постоянно нависал над русскими землями, тревожил бы Дмитрия Ивановича, мешал ему сосредоточить все войска против Орды. Русь всегда не ладила с Литвой, и хан быстро получил от Ягайло согласие на совместные действия против Москвы. Легко поддался на уговор и рязанский князь Олег Иванович. Трудно было устоять ему против посулов и угроз Мамая. Тяжко жилось все годы золотоордынского ига рязанской земле. Не ладила она и с Москвой, постоянно боролась за право быть первой среди русских княжеств и первой же встречала грудью любой ордынский поход. С кем бы ни воевала Орда, какое бы княжество ни наказывала за непокорность, всегда шли ее тумены через Рязань, оттого не гасли здесь пожарища, не успевали остывать пепелища и скудела людьми рязанская земля. Соперничало постоянно с Москвой и Тверское княжество. Верные люди доносили Мамаю, что тверичи не желают становиться под знамена Дмитрия Ивановича.
Закончив всякие переговоры, решил хан, что настало время двинуться на Русь «со всеми князьями ордынскими, со всею силой татарскою и половецкою». С ранней весны начало собираться вокруг его ставки разноязыкое войско. Пешими и конными шли мусульмане-бесермены, живущие по берегам Итиля буртасы, черкесы, и осетины-ясы, армяне и итальянцы-фряги из Крыма. Специально назначенные ханом люди считали прибывших, разбивали их на десятки, сотни и тысячи и передавали под начало опытных военачальников. К тому времени, когда настала пора выступать в поход, в войске Мамая было почти сто пятьдесят тысяч всадников и пеших воинов.
Противоречивые, непривычные для него чувства овладели в эти дни Мамаем. То крепла, росла уверенность в быстрой и легкой победе над русскими, то вдруг неведомо откуда приходил страх.
Нет ничего вечного на земле. Не та стала Золотая Орда, иной сделалась Русь. Словно и не одно и то же время прокатило над ними свои клокочущие высокие волны. Мамай знал истоки своего страха перед грядущим: когда ссорятся в юрте родственники, им не хватает времени посмотреть, что делается у соседа. Пока чингизиды рвали Золотую Орду на части, сплетались в клубки, подобно степным гадюкам, русские княжества были заняты своими делами. У них тоже было неспокойно и тоже лилась кровь, но люди помнили, что, помимо распрей, есть у них общий враг – раскосый и жадный, беспрепятственно приходящий из безбрежных степей, владеющий их жизнью и смертью. Только сила ломает силу. И потому надо было искать выход. А дорога к нему была одна – единство.
С той поры, как княжить на Москве стал Иван Данилович Калита, словно подули иные ветры. Осторожно, исподволь, начал он заигрывать с Золотой Ордой – чаще кланяясь, чем показывая гордость, и, не ленясь, оглядываться вокруг. И когда вечный недруг Москвы – княжество Тверское поднялось против притеснений Чол-хана – брата Узбек-хана, Иван Калита, не мешкая, поехал в Сарай-Берке.
Вернулся он оттуда с войском и повелением наказать непокорную Тверь, что и сделал, не мучаясь сомнениями, проявив железную волю и не выказав жалости. Тверской князь Александр Михайлович бежал в Литву. Позже он вернулся, но уже сами тверичи не могли простить ему трусости. Бояре же предпочли служить более сильному князю Ивану, видя в нем надежную защиту и опору. Иван Калита, чтобы навсегда сломить своего давнего врага, велел вывезти из Твери в Москву соборный колокол, голосом которого было принято созывать народ на вече.
Но не сразу удалось стать ему полновластным князем владимирским. Заслуги Ивана Калиты Узбек-хан учел, но, не желая его усиления, отдал ему только Новгород и Кострому. Суздальский князь Александр Васильевич получил Владимир, Нижний Новгород и Городец. Прошло еще немало лет, прежде чем стал Иван Калита единоличным хозяином «над всею Русскою землею».
Мамай еще хорошо помнил то время, когда великий князь приезжал в Орду. И подарком, и словом умел он угодить хану и ханшам, визирям и эмирам. Не было ни одного князя, который бы так исправно вносил в ханскую казну дани и поборы. Великая тишина стояла в его правление на всех подвластных ему землях. Казалось, что нет у Орды более преданного князя. По первому требованию хана отправлялся он туда, где возникало недовольство Ордой, и, жестоко покарав непослушных, доставлял «злато и серебро». Сквозь пальцы смотрели правители Орды на то, что часть собираемой князем дани оседала у него в кремлевских подвалах.
Иван Калита подчинил себе Ростовское княжество и начал расширять свои владения, понемногу прикупая городки и деревеньки у соседей. Так, очень скоро ему стали принадлежать Углич и Галич, Белоозеро с их округами.
Только сейчас понял Мамай, что хитрый, льстивый на слова князь использовал поддержку ордынских ханов для своей пользы. Ханы превращались из хозяев в помощников московского князя, сами не ведая об этом.
В свое время, укрепляя Орду, хан Берке стремился сделать ее центром ислама. Но никто из золотоордынцев не обратил внимания на то, что подобно совершил и Иван Калита, когда лестью и угрозами перевел митрополита из Владимира в Москву и таким образом превратил ее в центр православия.
Странные дела стали твориться на Русской земле. Наступило время «тишины великой», и татары прекратили «воевать Русскую землю и убивать христиан», которые отдохнули от «великой истомы, многих тягот и насилия татар». И, словно почуяв это, несмотря на то, что правил Иван Калита рукою жесткой, потянулись к нему горожане, и крестьяне, и служилые бояре. Утихли княжеские распри, не горели селения и хлебные нивы, и не слышно было горького плача на Русской земле.
В отца пошли и сыновья его: Семен Иванович Гордый и Иван Иванович Красный. Хан Узбек с честью принял в своей ставке Семена и назначил его великим князем, отдав под его руку всех других русских князей. Преемник Калиты вел себя твердо и властно, и никто не осмелился перечить ему. И Семен, и брат его были постоянными гостями в Орде. Эх, знать бы тогда, чем все это обернется! Мамай бы собственными руками убил змеенышей и заставил бы мудрого Узбек-хана открыть глаза и посмотреть, что творили руки его. Но кто мог знать тогда, что все так обернется?!
Когда князь Семен умер, Орды вручила его брату Ивану Ивановичу не только право главенствовать над всеми остальными князьями, но и творить над ними судебную расправу.
Только внешне казалась легкой жизнь московских князей. Уладились дела с Ордой, а на смену им пришли другие заботы. Несколько раз отбивались от Литвы, от шведов и ливонских рыцарей, давили боярскую крамолу в Новгороде, да и со своею, московской, пришлось расправиться люто. Зато в обмен на Лопасню, захваченную Москвою у Рязани еще до Ивана Калиты, князь Семен получил рязанские владения по реке Протве, города Боровск, Верею и другие. В крепкой узде были у Москвы княжества Владимирское и Костромское.
Когда от чумы скоропостижно скончался князь Иван Ивановчи Красный, казалось, силе московской пришел конец. Да и на что было рассчитывать, если оставил он после себя наследников мал мала меньше. Старшему, Дмитрию, было девять лет, младшему, Ивану, и того меньше. Московских бояр возглавил митрополит Алексий. В Орде в то время шли великие смуты, и потому ярлык на великое княжение довольно легко получил суздальско-нижегородский князь Дмитрий Константинович. Выразили неповиновение Москве Тверь и Рязань.
Привыкшие властвовать московские бояре не успокоились. Не прошло и двух лет, как великой казной купили они у Орды ярлык для внука Ивана Калиты Дмитрия Ивановича. Сопротивление князя Дмитрия Константиновича было подавлено. Утвердившись на владимирском великокняжеском престоле и достигнув совершеннолетия, Дмитрий Иванович московский женился на дочери Дмитрия Константиновича Евдокии. Распри тотчас же были забыты.
