Валентин Рыбин - Море согласия
— Присаживайтесь, господа, — Ермолов указал глазами на кресла.
Офицеры сели сбоку стола. Генерал раскурил трубку» сказал, выпустив облачко дыма:
— Завтра вам предстоит отправиться в экспедицию, о коей мы уже не раз говорили. Долгом своим, однако, считаю еще раз напомнить...— Он встал, взглянул на карту и, помедлив, провел дымящейся трубкой по восточному берегу Каспия.— Во-первых, надо будет выбрать подходящее место для постройки крепостцы на том берегу. Попробуем завязать торговлю с туркменами и Хивой. А там, если будет угодно господу, осуществим и более отдаленные планы — пробьем караванный путь в Индию (2).
Командующий пристально посмотрел на Муравьева.
— Место для постройки крепостцы надо выбрать подальше от берегов персидских, дабы не возбудить опасения шаха.
— Понятно, Алексей Петрович,— отозвался Муравьев.
— Главнейшее затруднение в выборе места будет происходить от недостатка пресной воды. На изыскание ее придется обратить наитщательное внимание. Ну, и само собой разумеется, желательно, чтобы путь от сей крепостцы до Хивинского ханства наикратчайшим был...
Оба молча кивнули.
— Во-вторых, — строго произнес командующий и посмотрел на Пономарева. — За все предприятие по отправке капитана Муравьева в Хиву, отвечаете вы, Максим Иваеыч.
Майор еще раз кивнул, щеки его густо покраснели. Ермолов продолжал:
— Возьмете аманатами несколько человек из знатных туркменцев, если они согласятся везти капитана в Хиву. Если же почувствуете, что отправка сия чревата опасностью, то путешествие надо будет оставить до лучших времен.— Ермолов перевел взгляд на Муравьева.— А во всем прочем, Николай Николаевич, полагаюсь на вашу рассудительность и мужество. Последнее слово за вами.
— Рад служить верой и правдой отечеству! — в сильном волнении выговорил Муравьев.
Командующий благосклонно смежил веки.
— Ну вот и все,— сказал он.— Инструкцию относительно поездки и мое письмо к Мухамед-Рахим-хану получите завтра у Вельяминова..
В полдень в открытые окна ворвалась частая дробь копыт. Ермолов выглянул в окно. На площади перед штаб-квартирой строились в длинную шеренгу казаки. Перед строем, зычно покрикивая, проезжался усатый кавалерист. Командующий узнал в нем полковника Табунщикова.
Вскоре в кабинет вошел Рельяминов и доложил, что казачий отряд готов к отбытию в Шушу, в распоряжение генерала Мадатова. Ермолов накинул на плечи бурку.
Проходя мимо белых колонн парадного подъезда, он поздоровался со свитскими и спустился на выстланную жженным кирпичом площадь. Табунщиков тотчас же спрыгнул с коня, бросил поводья ординарцу, скомандовал «смирно» и, придерживая шашку, побежал к командующему. Голос у полковника был густой, басистый. Рапорт прозвучал впечатляюще. Ермолов вместе с Табунщиковым прошелся вдоль строя, остановился.
— Ну ладно, казак... Речей говорить не буду. Отправляйся с богом... А это, — Ермолов достал из-под полы засургученный свиток.— Это передашь собственноручно Мадатову... Не вздумай утерять...
— Боже упаси, ваше превосходительство, — испуганно пролепетал полковник.
— Ну, с богом...
Табунщиков козырнул, вскочил в седло и казаки, на ходу перестраиваясь в колонну по четыре, прогарцевали мимо здания штаб-квартиры...
ГВАРДИИ КАПИТАН
Дом Муравьева— из двух невысоких этажей— стоял в центре Тифлиса. Парадные двери выходили прямо на проезжую часть улицы. Над дверью высвечивало окно, а из него свисала металлическая цепочка с деревянной грушей на конце. Стоило потянуть ее, и наверху, в комнате, звонил колокольчик, оповещая хозяина, что к нему пришли. Нехитрое приспособление нравилось капитану, хотя за полгода житья в доме, око принесло ему немало хлопот. Звонки, как правило, раздавались ночью, когда капитан лежал в постели. И дергали за цепочку— либо подвыпившие господа-чиновники, либо грузины-подростки, бродившие по ночным улицам. В конце концов Николай Николаевич приказал своему денщику Артемию гнать и тех и других в шею.
Однажды,— это было прошлой осенью,— Артемий выскочил на звон колокольца и застал у двери двух пьяных грузин. Подрался с ними. Одного обратил в бегство, а другого порядком избил. Утром Артемия арестовали и отвели к коменданту Каханову. Пострадавшим оказался князь. Капитан кое-как уладил скандал. Артемия же пришлось отправить к батюшке в поместье. С самой осени капитан жил один, и только позавчера, выезжая во Владикавказ для встречи и расквартировки идущего пополнения, полковник Верховский подарил Муравьеву своего денщика, Демку Мо* розова.
Вечером, вернувшись домой, капитан потянул за грушу. Тотчас вверху приоткрылось окно и донесся недовольный голос:
— Кого там нечистая носит?!
— Своих не узнаешь, шельмец?..— крикнул Муравьев. Придерживаясь за перила, он поднялся в комнаты. Не зажигая свечи в спальне, разделся, лег и почти мгновенно уснул.
А когда проснулся, было уже совсем светло. На полу лежал яркий солнечный луч, разлившийся в пятно. Николай Николаевич быстро собрался и вышел в переднюю. Демка складывал в сумку бутылки. Увидев капитана, сказал неловко:
— Посуду, вот, в трактир, к французу надо снести. А оттудова кофейку принесу на завтрак. Позвольте идти, вашскобродие?
— Успеется... Есть дела поважнее, — возразил капитан. - Завтра в Хиву ехать... К хану...
— Это зачем же, ваше высокоблагородие?— членораздельно, с испугом выговорил денщик.
— Да уж есть зачем. Сейчас же начинай укладывать вещи. Все, что можно, снесешь на квартиру князя Бебутова.
— Те-те-те,— пропел Демка, входя в спальню и заглядывая в кабинет, где стояли стол и книжные полки.— Что ж, и книжки перетаскивать?
— Частично,— отозвался Муравьев.— Старинные книги и коллекцию древностей обязательно надо передать в надежные руки. Что там нас в Хиве ожидает, один бог знает...
Вдвоем они поснимали со стен ковры, обмотали простынями рыцарские доспехи и амфоры. Все это сложили в мешок, и Демка отправился в дом Бебутова. Капитан принялся складывать старинные рукописи, добытые недавно в подвале древнего монастыря. Вместе с рукописями Муравьев уложил два тома Истории Персии, привезенные недавно из Тегерана помощником Грибоедова, чиновником Амбургером. Книги капитану передал офицер британского консульства Монкейт. Николай Николаевич познакомился с ним в Султаниэ, когда в свите Ермолова выезжал к Фетх-Али-шаху...
Завязав мешок, капитан выдвинул из-под кровати чемодан, раскрыл его и стал перебирать письма. Пожелтевшие листки хранили сердечное тепло друзей. По почеркам он угадывал письма Бурцева, Якубовича, Якушкина, брата Александра.
Капитан собрал все письма в стопку и перевязал их узкой шелковой тесемкой. Повертел стопку в руках, думая, куда ее деть, и оставил в чемодане. Тут же расщепил дно чемодана и достал небольшую рукописную книжицу, обернутую синей бумагой. Мелким каллиграфическим почерком на ней было выведено: «Законоположение Союза благоденствия». Полгода назад эту книжицу привез из Москвы адъютант Ермолова Николай Воейков. Перелистывая ее, Муравьев вспомнил, как писал рекомендательное письмо Воейкову перед его отъездом в отпуск, в Москву, чтобы приняла русского кавказца «Священная артель» без опаски: «...его вы испытайте и, буде слова мои окажутся справедливыми, удостойте его всеми правами, которыми пользуется почетная братия наша. Тогда да назовется он членом священного братства нашего; примите его в беседу вашу и просвещайте» (3). Вспомнил капитан, как вернулся ермоловский адъютант, посвященный в члены тайного общества, с этой вот книжицей в руках. Вспомнил, как впервые собрались на читку «Законоположения...». А потом стряслась беда...
Жили они тогда артелью на квартире у полковника Джиораева, возле Дигомских ворот. Вместе столовались, устраивали шумные офицерские пиршества, играли в бостон, цхру, говорили о политике. Все шло в рамках дозволенного, пока не появились газеты с речью государя-императора в Польском Сейме. Муравьев первым выразил недовольство. По государеву слову получалось так, что завоеванная Польша возымела учреждения более свободные, чем те, какими управлялась завоевательница-Россия. Царь щеголял перед Европой своим благородством. Он выступал как победитель Наполеона и знать не хотел тех, кто поистине заслужил славу победителей. А победителями были они— гвардейцы-офицеры, загнанные теперь в полки, расквартированные в Крыму, на Украине, на Кавказе. Победителями были русские солдаты, ополченцы из деревень, кои выбросили армию Наполеона на рогачах и вилах из России. Неужто истинные герои менее достойны почестей, чем освобожденные поляки! Неужто русскому солдату век тянуть ременную лямку ружья, а мужику сидеть в крепостничестве! Нет, государь-император забыл о России...
