Лидия Чарская - Паж цесаревны
У Петра I был брат, слабоумный царь Иван, сидевший с ним вместе в дни отрочества на престоле. Царя Ивана женили на девице Прасковье Федоровне Салтыковой. От брака этого было три дочери: Екатерина, Анна и Прасковья. Уже много лет спустя по смерти брата Петр выдал двух старших царевен замуж. Старшую Екатерину за Мекленбургского герцога Карла-Леопольда, вторую, Анну, за курляндского герцога Фридриха-Вильгельма. Брак обеих царевен был несчастлив. Екатерине не повезло в замужестве по причине дурного, буйного нрава ее супруга, и она уехала вскоре от него со своей крошкой дочерью в Россию, к матери, царице Прасковье, и жила у нее, пока царица не скончалась. Молодая же герцогиня курляндская, Анна, овдовела через два месяца после свадьбы, по дороге в Митаву, столицу Курляндии.
Вот эту-то вдовствующую Анну Иоанновну и решено было призвать на русский престол, обойдя законную наследницу ее, двоюродную сестру Елизавету.
Так как сторонниками призвания курляндской герцогини явились почти все знатнейшие того времени сановники, то приверженцы Елизаветы не решились громко высказываться за юную дочь Петра. Точно так же умолкли и вельможи, намеревавшиеся посадить на престол обрученную невесту покойного юноши-императора, Екатерину Долгорукую, хотя сначала они ссылались на завещание юного царя, которым назначалась она в государыни.
Когда вопрос о призвании Анны Иоанновны был решен, четыре сановника — Головин, Голицын, Ягужинский и Остерман — составили условие, которым ограничивались права новой государыни, и она обязывалась во всех важнейших решениях подчиняться совету сановников, и послали это условие для подписи герцогине. Анна подписала условие, но, приехав в Россию, от исполнения его отказалась и провозгласила себя самодержавной императрицей.
Сановники ошиблись. Курляндская герцогиня обошла их. Она лишила их власти правления. Более того: между ними и императрицей встал по ее воле человек, взявший в свои руки судьбу России. Она привезла его из Курляндии, назначила его гофмейстером и обер-камергером, выхлопотала ему титул графа римской империи, поставила выше сенаторов и, наконец, возвела в звание курляндского герцога. Подчиняясь всецело воле этого человека, Анна Иоанновна дала ему широкое право карать всех, кого он считал своими врагами и недругами, и распоряжаться на правах правителя государства.
Этот человек происходил из семьи простого служителя-конюха бывших курляндских герцогов, но частью своими способностями, частью разными происками сумел стать первым советником, правой рукой курляндской герцогини, а затем всероссийской императрицы.
Звали этого человека Иоганн Эрнест Бирон.
Глава IV
Достойная семейка. Царская любимица
— Ваше сиятельство, извольте повторить последнюю страницу?
— М-м-м!
— Ваше сиятельство!
— М-м-м!
— Его сиятельство граф приказал мне строго следить за вашими успехами. Вы забываете, что его сиятельство, граф, предназначает вам высокую долю. Со временем вы будете генералом, командиром…
— Фельдмаршалом! — выпаливает до сих пор упорно молчавший во все время урока маленький восьмилетний граф Петр Бирон.
— Врешь, фельдмаршалом буду я… Папахен[1] мне сказал это! — кричит его брат, хорошенький, изнеженный, как девочка, длиннокудрый малютка Карл.
— Ну, так я буду генералиссимус,[2] — надменно сверкая глазами, перекрикивает старший.
— Врешь ты! Я генералиссимус, я фельдмаршал, я вице-канцлер! — вопит малолетний Карлуша, и слезы злобы и обиды брызгают из его глаз.
— Ты дурак! Не вице-канцлер, а просто дурак! — бросает ему в лицо разозлившийся Петр.
— Ты сам дурак! — надрывается Карл. — Я скажу государыне и она тебя… она тебя арестует… да, арестует!
— Ах, ты, дрянной мальчишка!
И старший брат хватает за длинные кудрявые волосы Карла и изо всей силы притягивает его к полу.
Немец-учитель в ужасе. Он мечется из угла в угол и лепечет в тоске:
— Ваше сиятельство! Ради Бога! Вы старший! Умоляю вас, граф Петр, остановитесь!
Но граф Петр и не думает останавливаться.
— Вот тебе фельдмаршал! Вот тебе вице-канцлер! Вот тебе генералиссимус! — повторяет рассвирепевший мальчик, награждая младшего графчика увесистыми шлепками.
Но вдруг он дико вскрикивает и оглашает комнату оглушительным ревом. Маленький Карлуша изловчился и изо всей силы укусил за палец старшего брата. Из руки Петра брызнула алая струйка крови.
— Ах, Боже, что за дети! Они убьют друг друга! — с ужасом возводя очи к небу, произнес учитель, сознавая свое полное бессилие помочь чем-либо.
Вдруг совсем неожиданно раздается тоненький голосок:
— Очень хорошо! Так ему и надо, Карлуша! Молодец, Карлуша! Вот так удружил!
Тяжелая портьера раздвинулась, и крошечная девочка появляется на пороге комнаты.
Девочка кажется совсем маленькой, несмотря на то, что по лицу она не моложе своего восьмилетнего брата. Но большой горб за спиною мешает развиться ее росту и делает безобразной маленькую графиню Гедвигу Бирон. Ее некрасивое, старообразное личико с ненавистью и злорадством обращено к братьям, черные, умные глазенки горят недоброю улыбкою. Эти глазенки да великолепные, на редкость густые черные кудри, которыми не может не гордиться бедная горбунья, составляют единственное ее достояние и красоту.
Она ненавидит обоих братьев, потому что они всегда обижают и дразнят ее. Она рада, что Карл укусил Петю. Петр важничает не в меру и заносится перед ней. Поделом ему. Будет долго помнить, что значит задирать других! И она желчно и злобно смеется, делая гримасы Петру.
— У-у! Противная уродка! Опять пожаловала к нам. Ну, погоди же ты!
И старший граф, забыв в одну минуту свой укушенный палец, налетает на горбунью с поднятыми кулаками. Карл следует его примеру.
Плохо бы пришлось Гедвиге, если бы в эту самую минуту снова не приподнялась тяжелая портьера и на пороге не появилась бы высокая, полная, смуглая дама, одетая в нарядный светло-голубой просторный халат.
Она медленно, величественною походкою вошла в комнату и остановилась, с изумлением глядя на поссорившихся детей.
При виде этой дамы оба мальчика мгновенно скрылись из комнаты. Учитель-немец поспешил за ними.
Маленькая графиня Гедвига горько плакала в своем уголку, не замечая вошедшей. Высокая дама быстрым взором окинула комнату, неодобрительно покачала головою и с легкой улыбкой на смуглом лице подошла к плачущей девочке.
— Они обидели тебя опять, моя малютка? — спросила она тихо.
При первых же звуках этого несколько грубоватого, скорее мужского голоса слезы девочки разом иссякли. Она подняла на вошедшую просиявшее личико и прошептала чуть слышно:
— Меня никто, никто не любит, танте.[3]
Смуглая женщина нежно притянула ее к себе, вытерла своим платком залитое слезами личико и шепнула на ушко ребенку:
— А про танте Анхен забыла, злая Гедя! Разве танте Анхен тоже не любит своей маленькой графинюшки? — и она легонько пощекотала шейку ребенка.
Девочка молча улыбалась и стала ласкаться к своей заступнице, как кошечка.
А та в свою очередь забавлялась малюткой, играя ее прекрасными, пышными, черными кудрями, перебирая крупный жемчуг на тоненькой шейке маленькой горбуньи.
Они были счастливы каждая по-своему: смуглая высокая женщина забыла свои заботы, маленькая Гедвига — свое горе.
Маленькая Гедвига думала, лежа на коленях своего большого друга: «Никто, никто не любит ее; ни отец, ни матушка, ни братья. Для всех она гадкая уродка, отвратительная горбунья. Одна тетя Анна любит. Тетя Анна никогда не бранит и не ругает ни за что, а всегда ласкает ее, бедненькую шестилетнюю Гедвигу, кормит лакомствами, задаривает подарками, и за это она, Гедвига, больше всего в мире любит добрую тетю».
И девочка украдкой целует большую смуглую руку, гладившую ее по голове.
В тот же миг быстрые шаги за дверью заставляют вздрогнуть обеих.
Гедвига вскакивает и настораживается, как заяц, готовый улизнуть каждую минуту.
Дверь широко распахивается, и плотная, коренастая фигура нарядно одетого в придворный костюм сановника появляется перед ними.
Это обер-гофмейстер русской императрицы, всемогущий Бирон.
— Ваше величество! — говорит он по-немецки с низким поклоном, почтительно останавливается в двух шагах от смуглой высокой женщины, — не знаю, как выразить мою благодарность. Вы не брезгуете, всемилостивая государыня, посещать уголок своего верного раба.
И он с благоговением приложился губами к протянутой ему милостиво руке императрицы.
Потом взгляд его, случайно скользнув по комнате, заметил Гедвигу.
— Марш отсюда! И не смей выходить без спроса из твоих апартаментов. Слышишь ты меня, гадкая горбунья?
