Александр Дюма - Кровопролития на Юге
Наутро, 1 октября, бесчинства возобновились; с самого рассвета капитан Буйарг носился по улицам, выкрикивая: «Мужайтесь, братья! Монпелье, Пезнас, Арамон, Бокер, Сент-Андеоль и Вильнев захвачены и находятся в руках наших единоверцев. Кардинал Лотарингский мертв, король в нашей власти». Эти крики разбудили убийц, которых сморил сон, они сгрудились вокруг капитана и зычными криками потребовали обыска домов, окружавших епископство: они были убеждены, что в одном из домов нашел себе прибежище епископ, который, как вы помните, ускользнул накануне; это предложение было принято, и начался обход домов, когда добрались до жилища г-на де Совиньарга, тот сознался, что прелат прячется у него в подвале, и предложил капитану Буйаргу уплатить за него выкуп. В этом предложении не было ничего неподобающего, и оно было принято; известное время ушло на то, чтобы условиться о сумме, которая была установлена в сто двадцать экю; епископ выложил все, что у него было при себе; его слуги отдали последнее; г-н де Совиньарг добавил недостающее и, поскольку епископ находился у него в доме, оставил его у себя в залог возврата денег. Прелат ничуть не возражал против этой меры, какой бы бесцеремонной ни показалась она ему в иное время: подвал г-на де Совиньарга представлялся более надежным убежищем, чем епископство.
Но, по-видимому, тайна убежища достойного прелата недостаточно тщательно хранилась теми, кто вступил с ним в сделку; очень скоро явился другой отряд в надежде на новый выкуп. К несчастью, г-н де Совиньарг, епископ и его слуги во время первой атаки успели уже выложить решительно все, что у них было, так что на сей раз хозяин дома, опасаясь за собственную жизнь, велел забаррикадировать двери и, выскользнув в переулок, бросил незадачливого епископа на произвол судьбы. Гугеноты влезли через окна и ворвались в дом с воплями: «Бей! Круши! Смерть папистам!» Слуг епископа перерезали, его самого выволокли из подвала на улицу. Там с него сорвали перстни, крест, облачение и вырядили его в шутовской наряд, наскоро состряпанный из каких-то лохмотьев; вместо митры на голову ему нахлобучили крестьянскую шляпу; затем в таком виде его потащили в епископство и подвели к краю колодца, чтобы столкнуть внутрь, но тут один из убийц заметил, что колодец, мол, уже полон трупами. «Подумаешь! — ответил другой. — Потеснятся немного ради епископа!»[4]
Прелат, видя, что ему нечего ждать милосердия от людей, упал на колени и поручил свою душу Господу, как вдруг один из убийц по имени Жан Куссиналь, слывший до сих пор одним из самых отъявленных головорезов, словно чудом умилился при виде такого смирения, бросился между епископом и теми, кто собирался его прикончить, взял его под свою защиту и заявил, что тем, кто тронет прелата, придется иметь дело с ним. Сотоварищи в удивлении отступили, а Куссиналь подхватил епископа на руки, отнес в соседний дом, а сам со шпагой в руке встал на пороге. Однако убийцы, опомнившись от первого изумления и сообразив, что так или иначе их пятьдесят против одного и что дрогнуть перед отпором одного-единственного человека было бы для них стыдно, громкими криками потребовали епископа и набросились на Куссиналя, который рукоятью шпаги пробил голову первому из нападавших; тут крики стали вдвое громче, в упрямого защитника бедного прелата полетело несколько пуль, выпущенных из пистолетов и аркебуз, но ни один из выстрелов его не задел. В это время мимо проходил капитан Буйарг, который, видя, как пятьдесят человек нападают на одного, осведомился, в чем дело; ему рассказали о странном требовании Куссиналя, которому захотелось спасти епископа. «Он прав, — изрек капитан, — епископ заплатил выкуп, и теперь никто не смеет на него посягать». С этими словами он подходит к Куссиналю, протягивает ему руку, и они вдвоем входят в дом, откуда вскоре выводят епископа, поддерживая его под руки. Так они шествуют через весь город под крики и ропот убийц, не отваживающихся, однако, ни на что, кроме ропота и криков; у ворот они вверяют епископа свите и остаются на месте, покуда не теряют его из виду.
Кровопролитие продолжалось целый день, но к вечеру резня стала затихать; правда, ночью было еще несколько отдельных убийств; на другой день мятежники устали убивать и принялись ломать и крушить, что длилось дольше, ибо иметь дело с камнями все же не так утомительно, как с трупами. Они не пропустили ни одного монастыря, ни одной церкви, ни одной обители, ни одного дома, где жил священник или каноник; пощадили только собор, которого не брали топоры и ломы, да церковь св. Евгения, где устроили пороховой склад.
День резни получил название Мишелады, потому что пришелся на канун дня св. Михаила, а поскольку было это в 1567 году, то Варфоломеевская ночь есть не что иное, как плагиат.
Между тем католики с помощью г-на Данвиля вновь взяли верх, и теперь пришел черед протестантов отступить; они бежали в Севенны. С самого начала беспорядков Севенны служили реформатам убежищем; еще и в наши дни равнина верна католичеству, а горы — гугенотству. Чуть в Ниме побеждает католическая партия — равнина устремляется ввысь, чуть восторжествовали протестанты — горы спускаются вниз.
Хотя кальвинисты потерпели поражение и бежали, они не пали духом: изгнанные вчера, они надеялись назавтра взять реванш, и покуда их заочно вешали и жгли их чучела, они в присутствии нотариуса делили имущество своих палачей.
Но продать или купить достояние католиков — это было еще не все: нужно было наложить на него руку; этим и занялись протестанты, и в 1569 году, то есть спустя восемнадцать месяцев после изгнания, им удалось добиться своего и вот каким образом.
Однажды к беглецам-реформатам явился из деревушки Ковисон некий плотник, изъявивший желание потолковать с г-ном Никола де Кальвьером, сеньором де Сен-Ком, братом президента, который был известен среди протестантов как человек дела. Вот что предложил ему плотник.
Во рву, окружавшем город, была возле Кармелитских ворот вделана железная решетка, через которую поступала вода из источника. Мадюрон — так звали плотника — предложил подпилить эту решетку, чтобы можно было как-нибудь ночью вынуть ее и впустить в город отряд вооруженных протестантов; Никола де Кальвьер принял это предложение и попросил, чтобы замысел был приведен в исполнение как можно скорее; на это плотник заметил, что необходимо дождаться грозы, когда вода забурлит от дождя и этот шум заглушит скрежет пилы. Это было тем более важно, что совсем рядом с решеткой располагалась будка часового. Г-н де Кальвьер торопил; Мадюрон, рисковавший в этой затее больше всех, стоял на своем; поэтому волей-неволей пришлось ждать, сколько он сочтет нужным.
Через несколько дней начались дожди и вода в ручье, как обычно, поднялась. Тогда Мадюрон, решив, что настал подходящий миг, соскользнул в ров и принялся пилить решетку, в то время как один из его друзей, притаившись на валу, дергал за привязанную к его руке бечевку, всякий раз, когда часовой, расхаживавший по кругу, приближался к нему. К рассвету добрая часть работы была проделана. Мадюрон залепил надпилы воском и грязью, чтобы они не бросались в глаза, и удалился. Три ночи кряду он продолжал трудиться с теми же предосторожностями, а на исходе четвертой почувствовал наконец, что решетка поддается легкому усилию; большего и не требовалось; и так, он явился к мессиру Никола де Кальвьеру и доложил, что можно приступать.
Все было как нельзя вовремя, луна на ущербе, небо черным-черно; штурм назначили на ту же ночь, и когда стемнело, мессир Никола де Кальвьер, с которым было триста отборных смельчаков из числа протестантов, притаился в оливковой рощице на расстоянии одной восьмой лье от городских стен.
Кругом было спокойно, ночь темна, пробило одиннадцать; мессир Никола де Кальвьер со своими людьми вышел из укрытия; они бесшумно спустились в ров, пересекли его по пояс в воде и, следуя вдоль подножия стены, незамеченные добрались до решетки; там их ждал Мадюрон; завидя их, он толкнул решетку, она упала, и, войдя в открывшийся канал, отряд во главе с Никола де Кальвьером вскоре очутился на другом конце акведука, то есть на площади Источника.
Протестанты тут же группами по двадцать человек устремились к четырем главным воротам, остальные же тем временем рассеялись по улицам с криками: «Город взят! Смерть папистам!» По этим крикам протестанты, остававшиеся внутри города, признали собратьев, а католики врагов: но первые были предупреждены, а вторые застигнуты врасплох, и потому не оказали сопротивления; тем не менее началась резня. Г-н де Сент-Андре, губернатор города, на которого протестанты за время его недолгого правления затаили большую злобу, был убит выстрелом из пистолета у себя в постели, а тело его выброшено из окна и растерзано чернью. Убийства продолжались всю ночь; позже, на другой день, победители в свою очередь начали гонения на побежденных; это было им тем более легко, что католикам некуда было бежать, кроме равнины, в то время как у протестантов, повторяем, всегда оставалась возможность укрыться в Севеннах.
